Valiant Hearts: The Great War — Credits 2 (или любой другой саундтрек из игры Valiant Hearts: The Great War — https://www.youtube.com/watch?v=l3rClyAOxwA)
В госпиталь каждые пять минут поступали новички: рядовые, капралы, рядовые, сержанты, рядовые, рядовые, рядовые… Ловато в госпитале не первый день, она может только мечтать о полноценном здоровом сне, но времени на это нет. Она едва успевает бинтовать солдат в терапевтическом отделении, как уже ей нужно бежать в хирургическое, где постоянно нужно латать ребят, зашивать их раны, ампутировать конечности или выносить один приговор на всех. Рано или поздно это ждет каждого из них. Конечно, она не была главной, не смотря на свой опыт в столь юные года. Просто она была одной из тех военврачей третьего ранга (или капитанов-которые-скоро-станут-сержантами), кто знал, что здесь делает, не боится ответственности, крови и привык к запаху Смерти. В самом деле, на ее глазах умерло множество мужчин. Началось все с отца, который, как иначе, был военным, подполковником. В один прекрасный день он просто не вернулся домой из части, потому что кто-то посчитал его лишним и отравил. За отцом последовали его родные братья, которые просто появились не в то время и не в том месте. Затем ее дедушка, который мужественно защитил женщин семьи от бандитов, которые вздумали разграбить их дом. Последним стал ее отчим, который был в первых рядах добровольцев, отправлявшихся на войну. Деми прекрасно помнит тот день, когда до матери, бабушки, ее сестер и нее самой донеслись известия о войне, которую Великобритания и Франция объявили Фашисткой Германии. Никто не мог в это поверить, особенно те, у кого были родственники из вражеской, как оказалось, страны. Но так же никто не воспринял это как шутку. Ступор. И паника. Они охватили многих, и женщин семьи Ловато в том числе. Пока они собирали вещи, чтобы перебраться на другой континент как и многие другие, Деметрия поняла, в чем был смысл ее жизни. Все это время она думала, что допустила ошибку, когда по собственной воле отправилась изучать медицину, потому что не считала эту профессию своей. Она не хотела делать людям больно уколами или оповещать их о смерти близких, она не хотела возиться с маленькими детьми, потому что ответственность перед малышами куда больше, чем перед взрослыми. Она боялась оступиться и совершить очередные ошибки. Но она определенно не ошиблась, когда наспех попрощалась с матерью, крепко обняла младших сестер, утерла слезы старшей и отдала свой гребень для волос бабуле, чтобы отправиться в другую часть города, где в машины грузили людей, которые в тот же миг становились военными. Это было ее призвание, быть рядом с отчимом, который не удивился, увидев ее в очереди на посадку у машины напротив. Она впервые назвала его «папа», когда делала плечевую перевязку после того, как вытащила оттуда пулю. Он гордился тем, что когда-то осмелился начать ухаживать за вдовой и имел возможность служить бок-о-бок с такой храброй молодой красавицей. Она не знает находится ли ее молодой человек, с которым они должны были пожениться в середине лета, в таких же условиях, жив ли он или бежал из страны в Штаты, как те, кому это удалось. Если они сумели переправиться на ту сторону, конечно. Она не знает где ее семья, как они, но она верит в лучшее. И каждый день пишет матери письма. Иногда они полны горечи и слез («Если бы я поторопилась, то могла бы спасти его, мама, но я снова допустила ошибку»), иногда разочарования («Простите, что подвела Вас, мама, и не стала той дочерью, который Вы бы хотели гордиться»), иногда они пронизаны Смертью («Сегодня один из снарядов попал в крыло госпиталя, еще бы чуть-чуть, и мы могли встретиться Там, мама»), иногда слова ранят или убивают ее («Я не вернусь, и Вы понимаете это, мама»), а иногда их просто нет («Еще один тяжелый день, я люблю Вас, мама»). И точка. Это больше похоже на дневник, ведь она никогда их не отправляла и не отправит. Она никогда не получала писем и не получит. Она обращалась к матери, спрашивала совета, интересовалась ее здоровьем и состоянием ее бабушки и сестер, но никогда не получала ответов на свои вопросы. Но в тот день она получила ответ на тот вопрос, который никогда бы не посмела задать.***
Она обернулась с журналом в руках в тот момент, когда услышала низкий, хрипловатый голос. Ее глаза бегло пробежались по двум мужчинам в форме, которые поприветствовали друг друга, подняв ладонь, перевернутую внутренней стороной в сторону того, к кому обращались, к затылку, и легким кивком головы. Как Деми знала, это не относится к части приветствия, видимо, они так безмолвно обменивались информацией. Но значило это то, что немцы отступают или наоборот продвигаются ближе в их сторону, она понятия не имела. Ей хватало забот с «больными». Впрочем, жаловаться на что-то было не в ее прерогативе, так как оказалась здесь она по собственной воле. Подошедший молодой сержант слегка кивнул ей в знак приветствия, большими пальцами обеих ладоней цепляясь за тугой кожаный ремень на поясе. Ловато выдавила из себя улыбку и опустила взгляд на журнал, где записывала…в общем-то, абсолютно все: израсходованные материалы, их остатки, вела учет тех, кто свободен и тех, то домой не вернется. Все было расписано по датам и часам. И это не было прихотью главного в госпитале. Этого хотела она сама, чтобы хоть где-то в этом месте был порядок и организованность. Чтобы хоть что-нибудь было ясно. Она ощущала взгляд зеленых глаз (у нее хорошая память) своей кожей и чувствовала из-за этого себя весьма неудобно. У нее не каждый день появляется свободная минутка, чтобы чувствовать себя так. Обычно это жалость, гнев и бессилие перед тем, что будет завтра. Никто не в состоянии сию же минуту прекратить это. Всему нужно время, усилия и жертвы, конечно же. Но есть ли в этом смысл? Выждав полминуты, Ловато подняла голову и смело уставилась на сержанта в ответ. Уголки его губ дернулись вверх, и на щеке появилось некое подобие ямочек. Она вздохнула и слегка нахмурилась, не понимая, в чем смысл такой пустой траты времени. Если он пришел поглазеть, то выбрал не подходящее время и место. А свой долг она уже вернула ему. — Я могу чем-то помочь, сэр? — она пожала плечами, прижимая к груди толстую тетрадку, что придало ей больше смелости, чтобы продолжать смотреть сержанту в глаза. — Ты мне скажи, — с полу улыбкой полу ухмылкой ответил мужчина, во второй раз бегло осматривая ее. Деми нахмурилась, не понимая его намерений, слов и хода мыслей. Она ни о чем не хотела думать или пытаться что-то делать, что не входит в ее прямые обязанности. И они почти на одном уровне: Гарри всего две недели назад получил звание сержанта, так как его предшественник погиб на поле боя, а Деметрия приложила немало усилий и спасла не один десяток жизней, чтобы получить звание, схожее со званием сержанта. Но почему-то он либо этого не замечал, либо считает, что в праве обращаться к ней на ты. — В любом случае, у меня нет времени на это, Стайлс. Поэтому, надеюсь, не свидимся в ближайшие дни, — военврач кивнула военному и, сверившись со своим «графиком» работы, обошла мужчину и направилась в дальнее крыло, где несколько пациентов нуждалось в ее незначительной помощи. Секунда, и она возвращается на место, удивленная хамством этого человека. Да, тридцатью днями ранее он принес ей толстую тетрадь в тонком переплете, которая уже была сшита, то есть готова к использованию по назначению хозяйки. Да, она очень благодарна ему, но вернула свой долг тем, что «залатала» нескольких военно-пленных, которых, не трудно догадаться, должны были пытать. Она делала это с огромным риском, потому что кто-то мог донести на нее, и ее либо отправили домой, либо казнили, так как помогать противнику строго запрещено. Это как пойти против своей семьи (что она уже сделала). Так что, черт возьми, нужно было этому сержанту? Разве она сделала недостаточно? — Подожди, — грубо кинул он, наклоняясь к Ловато, словно боялся, что кто-то его услышит. — Пожалуйста. — Добавил Гарри уже не так настойчиво, и вмиг его лицо посветлело. Она неуверенно кивнула, не собираясь оказывать сопротивление, и поджала губы в ожидании дальнейшего. Стайлс вздохнул, ослабляя хватку на ее предплечье, но руку не убрал. Ему потребовалась секунда, чтобы собраться с мыслями, после чего он громко выдохнул и повел ничего непонимающую Деми за собой. В четыре огромных шага он оказался за углом, где, может, их и могли услышать, но не обратили бы внимания. Она несколько секунд неловко потопталась на месте, озираясь по сторонам, а потом вернулась глазами к сержанту и открыла рот, чтобы заговорить, но он сделал это первее. — Нет, это не то, о чем ты думаешь, — уверенно заявил Гарри, убирая от нее руку, вместо этого другой пресекая ее возможный путь побега, ограничивая юную медсестру в пространстве. — Мне просто нужно поговорить с тобой. Это очень важно, и я не могу рассказать все сейчас, когда вокруг так много людей. Понимаешь? — Мужчина наклонил голову еще ближе к ней, чтобы снова заглянуть глаза и убедиться в том, что Ловато не сглупит. Военврач сглотнула и едва кивнула, стараясь держать себя в руках. Она положила ладонь на его грудь, собираясь оттолкнуть от себя сержанта и уйти, так как, похоже, основную информацию она получила. Но Стайлс накрыл ее теплую ладонь своей с огрубевшей кожей, не позволяя совершить задуманное, и слегка сжал ее пальцы своими. — Тогда поздним вечером жду тебя у закрытого крыла. Постарайся не опаздывать, — он позволил себе дерзко ей подмигнуть, не оставляя и следа от милого и невинного сержанта. После он отстранился, освобождая Деми от своих прикосновений, мигом осмотрелся и сделал несколько шагов в сторону, как вслед услышал ее низкий голос: — Там запрещено находиться, Гарри. Ее уверенный тон не мог не очаровать его в тот момент, заставляя обернуться и заинтересованно уставиться на нее. — Если об этом никто не узнает, то можно все. Он скрылся с ее поля зрения до того, как она сжала ладонь в кулак и почувствовала бумагу под своими пальцами.***
«Если я скажу, что люблю тебя, ты поверишь мне?» «Я не понимаю. Я ничего не понимаю. Когда я ехала в машине вместе с другими, почти два года назад, я ни о чем не думала кроме того, что оставляю вас, что ждет меня впереди и как скоро я умру. Но, как видите, я все еще жива, я помогаю другим. Это так…странно. Я постоянно нахожусь в госпитале, постоянно на ногах, я не знаю слов “отдых” и “сон”, и я так горжусь этим. На моих глазах умерло огромное количество людей. Они, не я. И он жив, что главное. Наверное. Я ничего не понимаю, мама. Я так…тот момент был бы моей идеальной смертью, маменька. И я бы ни о чем не жалела» Она поставила жирную точку в конце предложения и, вздохнув, снова пробежалась глазами по записке, которую получила он молодого сержанта. В самом деле, сколько ему лет? С одной стороны, он выглядит намного старше ее самой, а с другой его невинность поражает ее раз за разом, словно ему шестнадцать. И его слова. На губах Деми появилась легкая улыбка, которой давно не было, потому что для этого не было причин. Она несколько секунд повертела в руках ручку, затем склонилась над смятым клочком бумаги и написала ответ на другой стороне записки. И вложила ее в свой дневник, который прятала в серой потрепанной наволочке.Самое время.