С нуля до тридцати

Разве мог кто-то умереть спокойнее, чем этот мальчишка? Закрывая глаза, он насвистывал какую-то мелодию и улыбался, улыбался… Всё, что я мог делать – это продолжать проклинать себя за то, что в лечебной пушке не было заряда в нужный момент. Хэви сидит рядом и пристально глядит на хладный труп Скаута, до сих пор покоящийся на моём столе. Хоть мальчик и принял свою судьбу как подобает настоящему бойцу, его смерть – самое большое разочарование этой войны. Возможно, я не был добрым доктором Айболитом в глазах своих comrades, но мне никогда не приходилось терять кого-то из них. Они даже ни разу не отправлялись на Респаун. Моя гордость разбита, как и моя мораль. Он был самым юным среди нас. А я оказался самым бессильным. Сейчас даже две, даже десять пушек не смогут ничего сделать. Я отбрасываю в сторону ничтожные инструменты, которыми пытался хоть как-то продлить его жизнь. Хэви до сих пор сидит рядом с пустыми глазами. Впрочем, мне даже не нужно смотреть на него, чтобы понять, что он сейчас испытывает. Его гибель стала гибелью для всех нас. Я пытаюсь забыть всё это, как страшный сон. Забыть ледяную скорбь, так внезапно накрывшую меня с головой. Я осторожно беру тело на руки, уже не боясь измазаться в крови по локоть… Куда? Куда я должен нести его? Похоронить? Отправить в обратно в Бостон в цинковом гробу? На лице парня недостаёт улыбки. Её сменило самое спокойное выражение, какое только могла изобразить Скаутовская мимика. С едва слышным вздохом я выпрямляюсь и решаю покинуть лазарет. Впрочем, быстро вспоминаю, что совершенно забыл снять с виска Разведчика датчик, фиксирующий мозговую активность. Эдакая пуповина, последняя нить, связывающая мальчишку с реальностью. Чудо инженерной мысли, созданное, чтоб я мог сделать более безопасными свои эксперименты. Что ж, пришло время… Биип… Смотрю в монитор, и, кажется, у меня галлюцинации на почве стресса. Или нет. Мне рассказывали, что в человеке может продолжать теплиться жизнь, даже если его сердце остановилось. Это называют клинической смертью. Я всегда думал, что это лишь сказки, ведь смерть – вещь необратимая. Я кладу труп Разведчика обратно на стол. Хэви замирает в удивлении рядом со мной. Спасу мозг – спасу мальчишку. Я выгребаю из хранилищ всю кровь его группы. Присоединяю тонкие проводки к артерии на его шее. Теперь его новым сердцем станет бездушный аппарат. Он будет очищать и перекачивать кровь по венам парнишки до тех пор, пока мне не удастся вернуть его к жизни. Запускаю машину. Тело не реагирует, лишь поглощает донорскую кровь. У меня не получается перезапустить лёгкие, но в этом уже нет необходимости. Датчики фиксируют возрастающий уровень мозговой активности. Я облегчённо вздыхаю. Михаил приближается к хирургическому столу. Он смотрит на Скаута, потом изучает систему жизнеобеспечения, к которой подключён мальчишка, и переводит взгляд на меня. “Доктор спасает маленького человека…” Я удовлетворительно киваю ему. “Так и йесть, герр Хэви. Но йа должен знатно потрудиться, прежде чем он снова встаньет на ноги. Это всё временно. Ему нужно новое сердце” Пулемётчик смотрел вниз, улыбаясь. Мы решили оставить Разведчика на моей постели. Всё равно я ещё долго не смогу уснуть. Хэви любезно помог мне с переносом аппаратуры. На следующий день нам пришлось воевать. Снова. … С каждым днём было всё труднее и труднее, и мы уже не знали, чего ждать дальше, но пытались надеяться, что всё обойдётся. Через неделю, вернувшись в лазарет, я посмотрел на Скаута и невольно улыбнулся. Надо отдать должное моим электронным друзьям, они почти вернули его в наш мир. После всего случившегося его бледное лицо стало моей личной иконой. Я по-настоящему спас чью-то жизнь! Я сотворил невозможное, я… я чувствовал, что могу излечить кого угодно! Оставалось только закончить эту грёбаную войну. Я опустился на колени у кровати и пробормотал что-то вроде “Посмотри, ты столько вытерпел – и вот ты здесь… Живой благодаря моему маленькому чуду”. Естественно, он не мог слышать моих слов, тем более – что-то ответить, но мониторы показывали, что он всё чувствует. Затем я измерил температуру его лба ладонью. Тот был холоден, как русская зима. Впрочем, исключительно по той причине, что он до сих пор не совсем жив. Поднявшись, я направился к рабочему месту. Сегодня мне предстояла долгая ночь. Хэви почти смог прикончить двух роботов, но я всё равно собираюсь продолжить улучшать лечебную пушку, чтобы он смог завершить начатое. Новый прототип будет совершенно не похож на моё старое оружие. Я собираюсь сделать что-нибудь, что смогло бы стрелять ампулами с регенерирующим составом. Вроде как, более практично, хоть и более болезненно. Да и не каждому захочется, чтоб в него летели не только пули, но и шприцы. Однако это хотя бы позволит им выжить. Я осторожно беру двумя пальцами одну из игл и гляжу на Скаута. Для него это уже пройденный этап – он даже не ранен, лишь “в спящем режиме”. Когда проснётся, я не задам ему ни единого вопроса. Только вот слабо представляю, как он собирается расплачиваться со мною за все потраченные нервы и медикаменты. Может, заставить его вычистить лабораторию? Да, пожалуй, так и сделаю. Возможно, мальчишка будет зол на меня за это, но кто его спрашивал? В конце концов, его с того света за шкирку вытащили. Погружаясь в размышления, я растягиваю улыбку всё шире. Пользуюсь моментом, пока есть причина улыбаться. … Сегодня мы потеряли Солдата. У меня не осталось медикаментов даже на то, чтобы привести его в чувство и оттащить в укрытие. Демо подорвал мост за нами, прикрывая отступление, и на том ему спасибо. Сейчас я полностью опустошён. Разве можно чем-то заниматься в таком состоянии? Михаил снова сидит со мной в лазарете. Я чувствую, как он кладёт руку мне на плечо, и оборачиваюсь. Скорее всего, он хочет помочь мне, убедить, что в происходящем нет моей вины… Но, возвращаясь на базу, я каждый раз вижу бездыханного Скаута на своей постели и чувствую адскую смесь грусти, счастья и усталости. Слабая надежда спасти его – единственное, что сейчас поддерживает мой дух. “Что с маленьким человеком?” спрашивает Хэви. “Показатели мозгофой активности в норме. Аппараты работают стабильно. Он до сих пор жив, только вот…” “Только вот – что?” лицо Пулемётчика принимает озадаченный вид. “Только вот, йа боюсь, его организм войдёт в зависимость от электроники. Иными слофами, мы не сможем отключить его от системы жизнеобеспечения” Михаил улыбается и добродушно отвечает мне: “Доктор вернёт к нам маленького человека, я знаю” Уголки моих губ, подрагивая, тоже невольно ползут вверх, и мысленно я соглашаюсь с этим русским мужиком. Я воскрешу мальчишку, чего бы мне это ни стоило. Хэви – одна из тех вещей, что помогает мне не сойти с ума в этом бедламе. Одна из самых важных вещей. “У нас фсех был трудный день. Пойдём, нам нужно отдохнуть и набраться сил” … В кабинет я залетаю бегом. Это какое-то безумие! БЕ-ЗУ-МИ-Е! Ещё две недели ежедневных побоищ с этими дьявольскими машинами! Их НЕВОЗМОЖНО остановить! Не представляю, что надо будет сделать Михаилу, чтобы заставить меня снова встать в строй, потому что сегодня я потерпел полнейший крах. С нами больше нет Пиро и Снайпера. Всё-таки не дано человеку воевать со смертью. Сегодня я впервые использовал все лекарства, что брал из лаборатории, оба моих comrades были истыканы шприцами, как дикобразы – и ничего! Ничего не изменилось! Я так зол, что готов крошить роботов голыми руками. Впрочем, я быстро успокаиваюсь, метнув быстрый взгляд на единственную занятую кровать лазарета. “Тебе повезло, что ты не видел этого… Тебя вообще нье должно было быть на этой войне” Я с усилием вытираю глаза левой рукой. Сейчас я жутко нервничаю и чувствую себя так, будто в горле застрял огромный ком из криков и слёз, который никак нельзя выпускать наружу. Я двигаю стул поближе к постели Разведчика и сажусь ровно напротив неё. Парнишка выглядит спящим, но мне прекрасно известно, что он мёртв. Мёртв! Я до сих пор пытаюсь поддерживать жизнь трупа только потому, что не могу смириться с собственной профессиональной некомпетентностью. Из нашей команды выбыли уже трое. Минус три. Я пристально гляжу на аппаратуру. Может, шкет всё-таки заслуживает, чтобы я оставил его в покое? Кладу руку на пульт управления, чтобы закончить этот цирк. Как же он всё-таки осунулся за этот месяц. Да уж, умирание – не самый краси… Стоп. Что? Он похудел? Я замираю и чувствую, как вытягивается моё лицо. Запястья мальчишки стали заметно тоньше, чем раньше. Его тело пытается отработать жировую ткань. Его тело функционирует. Я хватаюсь за инструменты и ору так сильно, как только позволяют голосовые связки, подзывая Пулемётчика к себе. Он появляется мгновенно, так же мгновенно, как переносит Разведчика на хирургический стол по первой же моей просьбе. Пара проводов потолще, снова пытаюсь запустить сердце с помощью аппарата. К чёрту артерии, будем пробовать жёсткие методы. Удар, второй… Оно не работает. Просто. Не. Работает. Хэви перетаскивает моего единственного пациента обратно на кровать, я заботливо накрываю его одеялом, как живого. Втыкаю в вену капельницу с физраствором. То, что я не сделал этого раньше, было значительным упущением. Михаил непонятливо смотрит на меня, и я спешу успокоить его: “Йа верну его. Уже скоро” … Это до сих пор продолжается. Впрочем, роботы, кажется, уже теряют к нам интерес и воюют по инерции. Мы потеряли француза с Подрывником. Я скоро с ума сойду. Я пытался провернуть с кем-нибудь ту же операцию, что провёл над Скаутом, но всё без толку. У обоих мозги просто по стенке размазало. Разведчик же скончался от потери крови, в то время как содержимое его черепной коробки осталось в идеальном состоянии. К сожалению, об остальных составляющих мальчишки я не могу сказать того же самого. Я мог помочь Шпиону, но понял это, когда было слишком поздно. Сердце почти не задето, но без головы это просто мясо. Позади осталось столько жизней… Нас ведь теперь лишь четверо. Ну, и плюс одно холодное тело со слабенькими показателями мозговой активности. Сегодня к нашим экспериментам над Скаутом подключился Инженер. Он вызвался смастерить миниатюрную копию моей жизнеобеспечивающей машинки, некое подобие уникального протеза, с которым мальчишка сможет жить дальше. Мы уже не надеемся восстановить его настоящее сердце: перестав работать, мышца быстро слабеет. Поэтому сейчас оно – совершенно ненужный кусок плоти. Я ощущаю острую необходимость заменить его механизмом. Пока Делл возится с гайками, я снова сижу у постели Разведчика и внимательно изучаю изменения его состояния. Он по-прежнему бледен, но я-то знаю, что благодаря аппаратам кровь у него внутри всё-таки циркулирует. Возможно, с новым прототипом Инженера у него всё-таки заработают лёгкие. Они должны заработать. Я мягко провожу рукой по волосам парнишки. Пусть он и не чувствует этого – тем лучше. Пусть не думает, что я привязался к нему, или ещё что. Тем не менее, больше всего я боюсь именно за его жизнь. Может, потому, что он – единственный пациент, которому я смог хоть как-то помочь? Может… Не знаю… … Война… окончена? Так резко… Я до последнего отказываюсь верить. Жалко, что Инженер об этом уже не узнает. Трудиться в лазарете снова остаёмся лишь мы с Хэви. Уже два дня я не видел ни единого робота. Может, у них появился новый противник – какая разница? Какая… Мои comrades защищали меня до последнего вздоха, а сейчас я ничем не могу отплатить им. Грустно. “Док… что теперь?” Михаил смотрит на меня, и на его лице… отчаяние? смущение? печаль? всё вместе? Не в силах ответить, я отвожу взгляд. Ясно одно – мы не можем просто уйти отсюда и жить так, как жили до войны. На моём столе лежит небольшая коробочка. С ней – записка. Я догадываюсь, что в ней, и у меня замирает сердце. “Вот то, что тебе было так нужно. Мне удалось закончить его за ночь. Тебе остаётся лишь сделать свою привычную работу. Удачи. Инж.” Я не могу оторвать глаз от этого листка бумаги в подрагивающей руке. Свободной ладонью закрываю лицо, чтобы, не дай Бог… Мой разум распадается на осколки. Я падаю на колени и чувствую, как горячие слёзы замирают на ресницах. Ну и ладно. Хэви опускается на корточки рядом со мной, его массивные ладони ложатся на мои плечи непосильной тяжестью. Он делает то, чего я совершенно не ожидал от этого брутального русского мужика. Он обнимает меня. Тепло, как-то по-матерински. Я знаю, что многие могут неправильно воспринять это, но нас это не волнует. Мы – последние выжившие из отряда лучших бойцов, что пришли сюда лишь за одним: либо победить, либо сдохнуть. И теперь мы можем гордиться результатом. Опираясь на Пулемётчика, я встаю. Последнее изобретение Инженера должно занять своё место. Мне не хватает знаний, чтобы хотя бы в теории описать, как оно должно работать. Впрочем, я доверяю Деллу и хочу верить, что он смог впихнуть в эту маленькую машинку всё, что нужно, чтобы Скаут снова смог носиться по полигону и насвистывать свою чёртову песенку. Надо успокоиться. Эксперимент, который предстоит мне, довольно нелёгкий и безумно ответственный. Одна ошибка – и всё пойдёт прахом. Естественно, я уверен в том, что делаю… Что за вопросы… С помощью Хэви я снова отправляю своего подопытного на хирургический стол – уже, наверное, раз в тридцатый. Оставляя старую аппаратуру работать, я начинаю операцию. Чётким движением взрезаю грудину, вытаскиваю сердце. Мне заливает кровью все инструменты – ох, много дезинфекции изведу, когда закончу. Механический орган подключаю медленно, выверяя соединения до миллиметра. Покончив с устройством, я удовлетворённо сшиваю мальчишке грудину и подключаю его к источнику питания. Он сейчас как Железный Человек, только вместо здоровой светящейся пластины у него маленькое отверстие для зарядного провода. Инженер покрыл корпус диэлектриком. Достаточно разумно в плане того, чтоб Скаут не получал разряд тока при каждом толчке сердца. Это чудо технической мысли может исправно работать целый месяц. Потом – остановится. Если, конечно, вовремя не обеспечить аккумулятор энергией. Так написал Инж на мятом клочке бумаги, заботливо вложенной в коробку. Лучше, чем я мог предположить. Снаружи опять взрывы. Они возвращаются. Чёрт возьми, как я ошибался! Они до сих пор хотят, чтобы все мы были мертвы. Пулемётчик подхватывает миниган и бросает на меня быстрый взгляд. “Доктор закончит операцию и спасёт маленького человека. Хэви будет сражаться” Он исчезает из лазарета прежде, чем я успеваю его остановить. Возвращаюсь к хирургическому столу и кое-как цепляю на Скаута кислородную маску. Нужно дать его лёгким адаптироваться к новому механическому сердцу. В какой-то момент диафрагма поднимается, и мальчишка шумно втягивает воздух. Ещё одно незаметное чудо, происходящее здесь и сейчас. Звуки выстрелов снаружи замолкают, и я начинаю всерьёз беспокоиться за Михаила. Экран батареи сообщает: тридцать секунд до полного заряда. За это время я должен добраться до Хэви и, ясное дело, защитить Разведчика, пока его состояние не стабилизируется. Я цепляю с рабочего стола халат и, мысленно считая секунды, пытаюсь установить местоположение Пулемётчика в коридорах, ориентируясь на звук. Отыскав, вижу, что его знатно потрепало. Быстро делаю ему инъекцию и вижу, что раны затягиваются заметно быстрее, чем обычно. Мы отступаем, пытаясь отстреливаться. Роботы так и лезут, но Хэви быстро разносит их на детали. Остаётся семь секунд. Михаил даёт мне пистолет, я пытаюсь помогать ему в отстреле противника, но толку от меня мало. Я думаю совершенно о другом: только бы до Скаута не добрались. Шесть. Наверное, в голове Пулемётчика те же мысли. Мы в меньшинстве. Мы сбегаем с поля боя. Пять. Лазарет. Четыре. Я сооружаю укрытие из нескольких ящиков, пока Михаил держит оборону. Три. Ввожу Хэви ещё обезболивающего. Два. Скоро это всё закончится… Один. Я содрогаюсь от пронзающей боли с правой стороны грудины. Наверное, лёгкое задето. По моим собственным ощущениям, пуля застревает где-то на излёте между ребром и мышцей. Я тяжело оседаю на пол, а затем и вовсе падаю на спину. Пулемётчик смотрит на меня и, я уверен, молчит лишь потому, что давится собственным криком. Улыбаясь, я сплёвываю в сторону кровавую слюну. Пальцы правой руки погружаются в вязкую жидкость. Господи, я сейчас весь пол измажу красным. “Ноль…” Вот и всё. Скоро Разведчик очнётся. Вероятно, он будет в шоке от картины, что предстанет его взору. Хех. Вероятно… … Скаут открывает глаза и оглядывается вокруг. Он не узнаёт места, в котором находится, и ощущает некоторую слабость в ногах. До ушей его снаружи доносится какой-то шум вперемешку с человеческими воплями. Всё, что он может делать сейчас – это сидеть на металлическом столе, где очнулся. К его груди тянется какой-то провод. Парень натыкается взглядом на маленький клочок бумаги величиной, наверное, чуть меньше ладони. Он хватает записку и жадно вчитывается в неё. Пальцы невольно тянутся ощупывать грудную клетку. Разведчик выдёргивает зарядный провод из гнезда и непослушными руками натягивает на себя футболку. Теперь, когда звуки по ту сторону двери исчезают, его поглощает всеобъемлющая тишина. Пошатываясь, мальчишка медленно приближается к двери и обеими руками тянет её на себя. Перед собой он видит гору ящиков. Врезавшись плечом в один из них, он разрушает баррикаду и видит нечто, что приводит его в замешательство. Два трупа. Широкоплечий мужик с чудовищной пушкой и какой-то врач. Он не знает, с чего он вдруг чувствует грусть от невозможности помочь им. Скаут замирает на пару секунд перед тем, как продолжить изучать новый для него мир. Впоследствии он находит немного продуктов и медленно ест, чувствуя, как слабость понемногу отпускает его. Потом он находит зеркало и не без удивления смотрит на собственное отражение. Он всё ещё не узнаёт ни самого себя, ни лиц, что глядят на него из воспоминаний, кажущихся чужими, но улыбается против своей воли. Распихав по карманам немного шоколадных батончиков, молодой человек покидает здание, напевая мелодию, по непонятным причинам звенящую у него в голове. “Je vois la vie en rose…”