Мидорима Шинтаро был одним из примеров наиболее ярких противоречий в своём окружении. Казалось бы, ему противопоказана работа с людьми – он плохо сходился с ними, часто не мог скрыть своей раздражительности и несдержанности и вообще никогда не отличался умением и желанием налаживать контакты. Но Сивилла, видимо, считала иначе, потому что уже достаточно долгое время он вполне успешно возглавлял первый отдел Бюро общественной безопасности. Профессиональные навыки перевешивали мало обнадёживающий показатель пригодности к взаимодействию с людьми, и это во многом льстило самолюбию Мидоримы, убеждая в том, что он способен справиться с задачей, даже не подходя по всем параметрам к работе на благо общества.
Как и большинство инспекторов, Мидорима не слишком хорошо ладил с находившимися в его подчинении Исполнителями. Но даже выходя из себя, он обычно не беспокоился из-за того, что его психо-паспорт мог потемнеть. Не беспокоился до определённого времени.
– Ещё один Исполнитель? И кто на этот раз?.. – известие о пополнении в его штабе не принесло особой радости. Вся деятельность небольшой группы давно была чётко разграничена, обязанности распределены, а теперь из-за новичка придётся менять устоявшийся и привычный порядок. То есть делать то, к чему Мидорима питал хроническую непереносимость. Его перфекционизм, пожалуй, был именно той чертой, что уравновешивала последовательное и логическое мышление с откровенно социопатическим отношением к окружающим. Иными словами, какими бы не были условия, работу надлежало выполнять как следует и даже лучше. Когда же ему представили обманчиво щуплого брюнета, уже один насмешливый взгляд и самоуверенная поза которого противоречили устанавливаемым Мидоримой рабочим нормам, инспектор понял, что всё будет гораздо, гораздо сложнее.
Предчувствие, как это обычно бывало, молодого человека не обмануло. Исполнитель Казунари Такао был олицетворением всего того, что претило жизненным устоям и привычкам его нового начальника Мидоримы Шинтаро. Громкие, праздные разговоры. Панибратские отношения с сослуживцами и самим Мидоримой – когда тот впервые услышал, что его за глаза величают Шин-чаном, то испытал огромное желание пристрелить паршивца прямо на месте. В итоге переживший приступ его гнева, Казунари, как если бы он приобрёл иммунитет, теперь стал волен делать всё, что позволял ему статус действующего на закон преступника. Обращение «Шин-чан» отныне можно было считать официальным. Мидорима мог дальше беситься сколько угодно, кляня себя, что спустил с рук эту вольность, но менять что-либо уже не имело смысла.
Мидориме никогда не нравились Исполнители, и он был доволен просто тем, что они выполняют требуемые от них задачи. Казунари Такао, будучи самым болтливым и раздражающим элементом в команде Мидоримы, при всей своей безалаберности непостижимым образом ухитрялся прекрасно справляться со всеми поручениями. Его огромный круг контактов часто и существенно помогал облегчить поиски нужных людей, а знание города и почти сверхъестественная наблюдательность обеспечивали эффективное и успешное завершение всех выполняемых операций. С омерзением глядя на завалы на рабочем столе подчинённого – из одноразовых коробочек из-под обеда, полупустых чашек, различных гаджетов, рабочих или же требующих починки, и порой тщась докричаться до Казунари сквозь ритмичные завывания, треск и гудение в огромных наушниках на темноволосой голове, Мидорима раз за разом спрашивал себя, как в такой обстановке нормальный человек способен работать с должной отдачей. Меньше всего он готов был признать, что они похожи больше, чем ему хотелось бы. И даже впечатляющие результаты их взаимодействия прежде не заставили бы Мидориму признать, что друг без друга они бы такого не добились.
Мидорима не любил Исполнителей, и до появления Такао обычно никогда и речи не шло о том, чтобы задушевно посидеть всем вместе дружной компанией. Для Мидоримы это были не более, чем орудия. Люди, не сумевшие подстроиться под изменившееся общество и поставившие свои эгоистичные мотивы выше общего блага. Вследствие чего они сейчас и являются тем, кто они есть – потенциально опасные преступники, которых инспектор за неподчинение приказам мог устранить в любой момент. Не глупо ли, правда? Стоило ли противиться предлагаемой альтернативе новой свободы, раз в итоге они не смогли ужиться с тем, что уже имели? Не умеешь рационально оценивать желаемое и идти на уступки – получай по заслугам. Так считал Мидорима. Но когда в его жизни появился Казунари, все убеждения Мидоримы рано или поздно оказывались под существенным сомнением. Нарочно или нет, но этот Исполнитель словно испытывал на прочность всё, что казалось инспектору незыблемым.
Когда по прибытии на место выполнения задания Исполнители покидали перевозящий преступников транспорт, Мидорима обычно искоса смеривал их равнодушно-презрительным взглядом – не более чем жалкие псы, которым нужна жёсткая и беспристрастная рука. Но первый же приезд Казунари на операцию едва не заставил потерять собственное, казалось бы, абсолютно нерушимое хладнокровие. Шум раздвигающихся автоматических дверей. Тёмные, зловещие фигуры, что вытягивались друг за другом, чтобы выйти по спускаемому трапу наружу. Уверенно шествующий на свет из тьмы своего заключения Казунари Такао в идеально сидящем на нём форменном тёмном костюме был порочно и восхитительно прекрасен. И однозначно заслуживал звания спускаемого на волю цепного пса, умного, хитрого и крайне опасного.
Казунари Такао был первым, чьё личное дело Мидорима изучил по собственному почину. Гиперактивность, неусидчивость, нежелание подчиняться и расположенность к физической деятельности почти сразу поставили точку на его будущем: статус потенциально преступного элемента был присвоен в возрасте шести лет. Психо-паспорт достаточно стабильный, преступный индекс удерживается на ста семидесяти пяти. Переведён в первый отдел под руководство Мидоримы по приказу главы Бюро общественной безопасности по причине увеличившегося количества дежурств и, как следствие, нехватки персонала в отделе, так как Мидорима упорно пытался ограничить свой штат минимальным количеством подчинённых.
Раздражённые и прожигающие взгляды в свой адрес лишь раззадоривали Исполнителя. Казунари и сам вряд ли мог бы объяснить, чего добивался, выводя Мидориму из себя. Как ни крути, а заработать себе парализующий заряд в упор из доминатора ему совсем не улыбалось. Однако, начав игру, остановиться на полпути было сложно.
А правила незаметно и постепенно сменялись одно за другим. Подчинение Исполнителя прекратило быть маской. Без особого удивления Мидорима принял как факт новообретённую непоколебимую преданность Казунари.
***
– Шин-чан, можно сдать отчёты завтра? Я на ногах не держусь.
– Отчёты нужны мне сегодня же.
– Разве ты не можешь договориться? Кому вообще нужны наши почеркушки? Их что, правда кто-то читает?
– Такао, умри.
Казунари вздохнул, мимолётно улыбнувшись. Поблажек, как и следовало ожидать, получить не вышло, но попытаться стоило.
– Шин-чан, а если и правда умру?
– …Что ты несёшь? – угрозы Мидоримы уже стали настолько автоматическими, что выбивавшийся из каждодневных препирательств ответ Исполнителя привёл его в явное замешательство.
– Да так, на будущее интересуюсь. Ты будешь меня оплакивать?
– Не дождёшься.
– Как жаль, – театрально посетовал Казунари. Бросив на сидящего за столом Мидориму долгий оценивающий взгляд, Такао улучил момент и подкрался к нему со спины, но реакция инспектора была быстрее. Прежде чем брюнет успел повиснуть на нём, Мидорима перехватил того за запястья. Удивлённо моргнув и ничуть не расстроившись своей неудаче, Такао особенно нагло и открыто улыбнулся. Сердце ощутимо и неприятно сбивалось с такта от столь тесного соприкосновения. Чувство горячего, похотливого и едва сдерживаемого желания, как это случалось всё чаще в подобные моменты, готово было накрыть с головой.
– Шин-чан такой недотрога.
– Я предупреждал, Такао. Не лезь, – за сухим и недовольным тоном Мидорима пытался скрыть непривычную неловкость. Он не выносил чужих прикосновений. Казунари снова был впереди планеты всей, постоянно напрашиваясь на подзатыльники и прочие воспитательные меры. Мидорима не любил тактильный контакт с кем бы то ни было, но чем больше он пытался отстраниться от Такао, тем крепче и основательнее тот к нему лип.
– Похоже, мне действительно потребуется умереть, чтобы Шин-чан мне поверил.
– Не смешно, – Мидорима отпустил его руки. Такие разговоры заставляли его немало нервничать, во многом благодаря тому, что Мидорима не знал, чего таким образом добивался Такао и что хотел от него услышать. Никто, разумеется, не умрёт. Что вообще этот идиот намеревается доказывать, если и так всё ясно – цепной пёс намертво привязался к своему хозяину.
***
Когда очередная вылазка выходит из-под контроля и Такао берут в заложники, его шутки относительно смерти служат издевательскими и жестокими карикатурами. Мидорима отказывается верить, что всё действительно может закончиться вот так. Почему этот идиот просто не мог быть осторожнее? Ответ Мидорима знал. И от того ещё невыносимее было осознавать, насколько за это время Такао доверился ему. Он и сейчас верил в своё спасение. Разбитое лицо, прижатое к железной перекладине лестничного пролёта, мешало мыслить спокойно и последовательно. Прикрытые серые глаза неподвижно смотрели на стоящего на уровень ниже Мидориму. Которого сейчас больше волновал такой же стальной отблеск ножниц, находящихся в опасной близости от шеи сложенного почти пополам Такао, беспомощно пришпиленного к полу чужой рукой.
– …Шинтаро, твоя устойчивость делает тебе честь.
– Зачем ты это делаешь, Акаши?
– Разве я не могу испытать старого знакомого?
– Такао здесь не при чём.
– Ошибаешься, ты с ним связан гораздо сильнее, чем думаешь. И не надо так смотреть на меня. Неужели ты думал, что можешь подчинить кого-то так просто?
– Тебя это не касается.
– Напротив. Подумай только, как ваша Система распоряжается вашими жизнями. Думаешь, если она сочтёт кого-то идеально подходящими друг другу, то это избавит от дальнейших обязательств? Это просто пример, – Акаши улыбнулся. – Я был бы рад поговорить с тобой обо всём подробнее, как в старые добрые времена. Если ты докажешь, что умеешь идти в обход так лелеемых тобой правил.
Доминатор взметнулся вверх, но Мидориме оставалось лишь с отчаянием смотреть на падающий с каждым мгновений преступный индекс. Никаких альтернатив. Никто не сделает выбор за тебя. Хромированная сталь пистолета врезается в руку Акаши почти одновременно с тем, как ножницы коснулись бьющейся жилки на шее Казунари. Мидорима почти не слышит, с каким шумом оружие обоих летит на пол, по инерции падая с небольшой площадки. Он знает, что Акаши не успел только потому, что был уверен, что Мидорима не сделает этого. Мидорима же успел потому, что сам не верил тому, что делает – что сможет это сделать. Акаши задумчиво осматривает руку, из которой точный и сильный удар брошенного доминатора выбил его более простое, но не менее опасное для чужой жизни оружие. И, кажется, выбор Мидоримы его более чем устраивает.
Через прилегающие тоннели заброшенной подземной станции до них доносится приглушённый шум от идущего на подмогу подкрепления, вызванного Мидоримой – другие Исполнители его отдела избавлялись от посланных Акаши дронов-собак.
– Продолжим в следующий раз, – с наигранным сожалением пообещал Акаши. Он снова улыбнулся напоследок. – Я рад, что ты меня не разочаровал.
Нога небрежно врезалась в спину Казунари, и тот с приглушённым вскриком проломил ржавые прутья поручней и полетел вниз. Мидорима в состоянии лишь оказаться на месте падения в последний момент, не думая, сумеет ли как-то поймать его. Поймать не вышло – Такао со всей силы врезался в него, и от столкновения оба оказались распластанными на полу.
Почти оглушённые, некоторое время они лежали неподвижно, не в силах даже выдохнуть.
– Ну, доволен? – через некоторое время просипел Мидорима.
– Ты на самом деле меня спас, – Такао даже не думал слезать с инспектора, вместо этого напротив всё крепче вцепляясь в его форму, которая до сих пор неведомым образом сохраняла приемлемый вид. Поднять голову Такао был не в силах – ему впервые настолько стыдно перед Мидоримой.
– Ты просто болван, – предсказуемо итожит Мидорима, зарываясь рукой в тёмные волосы и неумело ероша их. Руки он так и не отнимает, не позволяя Такао отстраниться от своей груди и выдать очередную глупость. Такао и сам не спешит отстраняться, успокаиваясь этой близостью. Подняться оба были уже, наверное, в силах, но не хотели. Потому что стоит им сейчас только оторваться друг от друга – и выбора уже не будет. Проверять, способен ли кто-то из них умереть за другого без всяких обязательств, совершенно не хотелось.
Мидорима едва ли согласится с заключением «влюблён». Мидорима Шинтаро ненавидел назойливость, праздную болтовню, вторжение в личное пространство и прикосновения – всё, что шло в разрез с его правилами и строгим распорядком, всё, что противоречило тем чертам, что воспитала в нём жизнь под незримым контролем Сивиллы. Он был идеальным образцом взрощенного Сивиллой общества. Казунари Такао шёл от противного, нарушая все устанавливаемые инспектором правила, зная, что только так и способен вписаться в идеальную систему жизни Мидоримы – стать в ней основным и постоянным исключением.
