Алый цветок

      Вечная жизнь не стоит ничего, если ее не с кем разделить. Но отчего-то эта истина становится понятной только через многие-многие года одиночества.       Я наблюдал за ней столько раз, что могу назвать точное число родинок на ее лице. За маленькой девочкой с рыжими волосами, которая часто приходила к моему дереву. Пела песни, плела косы куклам и рисовала. Очень много рисовала. Я наблюдал, как вдохновенно она чертит карандашами по альбомному листу, пытаясь запечатлеть мое дерево, прячась в тени листьев. Ее детские, чуть неловкие, неуклюжие картинки вызывали во мне улыбку и искреннее восхищение. Ничто в мире не могло разуверить меня в том, что она талант.       Она могла засидеться до позднего вечера, объятая вдохновением, рисуя все новые и новые картинки. А я провожал ее домой, незримо для чужих глаз, оберегая от неприятностей. Мне очень хотелось хоть раз показаться ей, чтобы она узнала обо мне, поверила в моей существование. Но таков закон наших с ней миров: существуя в одно время и в одной точке, они остаются незримы друг для друга. Она бы мгновенно меня забыла, а я лишился бы возможности видеть ее улыбку. Но желание показать, что я есть и я рядом не давало покоя. Поэтому каждое утро я клал подле дерева алый цветок. Всякий раз, увидев его, она улыбалась трогательно и нежно.       Постепенно ее рыжие косы росли. Я стал замечать, что из смешливой девчушки она превратилась в девушку, настоящую красавицу. Она все так же приходила к моему дереву и рисовала. А я, желая ей помочь, каждый день красиво раскладывал солнечные лучи на листьях своего дерева, поправлял капли росы на травах и цветах, разгонял тучи непогоды, оставляя для нее чистое небо. Вечерами же я помогал солнцу окрашивать облака в розовый цвет и стирал пыль веков с тусклых звезд, отчего они принимались сиять ярче, чем в былые времена своей юности. Она приходила вновь и вновь, чтобы изобразить всю эту красоту в своем альбоме.       Иногда она говорила что-то вслух, а я, представляя, будто она говорит со мной, тихонько ей отвечал. Она делилась со мной радостями и горестями, рассказывала все, что держит на душе. А однажды привела с собою молодого юношу. Она держала его за руку и, нежно улыбаясь, шептала о любви. А я закрыл глаза и, вновь позволяя сладким мечтам обманывать себя, представлял, что она произносит эти признания для меня. Но стоило мне взглянуть на нее и счастливого юношу рядом, как сердце мое сковало отчаяние ледяными цепями. Никогда прежде бессмертное существо так не жаждало умереть, ибо боль была настолько страшной, что только смерть казалась мне спасением. Как обезумевший носился я вслед за ветрами, моля помочь. Сжалились надо мною ветры и согнали мне в помощь черный тучи, заслонившие собою все небо. Громыхнул гром, потоки дождя рухнули на землю, заставляя их бежать прочь и искать укрытия. А мне оставалось только глядеть им вслед и чувствовать, как дождевая вода смывает соленые капли с моих щек.       Она не приходила долго, слишком долго. Но я все равно ждал и каждое утро клал цветок. Но он вял, так и не коснувшись ее рук. Тоска по ней, ее улыбке, веснушкам и рыжим косам не оставляла в душе ни единого желания, кроме как вновь увидеть ее. Может, часами, может, годами, а может, веками прятался я за листьями дерева, одержимый только одним желанием: увидеть ее. Цветы и травы сохли и вяли, листья дерева стали желтеть и опадать. Все вокруг было подчинено лишь моей печали.       Но вот настал тот миг: она вновь ступила на нашу поляну, подошла к нашему дереву. Рыжие косы побелели, но улыбка оставалась по-прежнему трогательной и нежной. Она печально вздохнула, взяв в руки увядший алый цветок. Она вновь достала альбом и карандаши, но отчего-то не спешила рисовать и ничего не говорила. Но ей не нужно было что-то говорить, я понял без слов: она со мной прощается. Я подарил ей самый прекрасный закат, на который был способен, а она оставила мне свой альбом и карандаши и ушла, чтобы больше никогда не вернутся.       Вечная жизнь не стоит ничего, если ее не с кем разделить. Но отчего-то эта истина становится понятной только когда через многие-многие года одиночества. Когда каждый, кто был тебе близок, уходит, в сердце остается след, похожий на черную выжженную метку. Ее метка в моем сердце стала последней. На большее оно оказалось не способно.