Мы не одни

Магнето говорил очень спокойно. Спокойствием в его голосе можно было отрезвлять самых зарвавшихся собеседников и замораживать океаны. Для всех, кто знал Эрика дольше пары часов, это ледяное безразличие являлось очевидным сигналом тревоги. Правила в таком случае были очень просты: видишь застывший взгляд и жесткую линию рта — беги очень быстро. Беги не оборачиваясь, и тогда, быть может, твоя жизнь не оборвется трагическим образом в самом расцвете лет. Хотя шансов убежать от мастера магнетизма у тебя, честно признаться, немного. Разве что ты зовешь себя Ртутью и обладаешь сверхчеловеческой скоростью, сравнимой лишь со скоростью звука. Тогда — да. Тогда, может, и убежишь. Пьетро был знаком с Эриком вот уже четыре месяца, один из которых знал его в качестве новоиспеченного отца и провел с ним под одной крышей, но атрофированный инстинкт самосохранения в очередной раз дал сбой. Не то чтобы ему действительно было чего опасаться — Пьетро давно уже понял, что в случае с Эриком Леншерром дело дальше испепеляющих взглядов и красноречивого молчания не заходит. Ну еще — разве что табуретки летают в приступах праведного родительского негодования, и стены крошатся. Воспитательный процесс был трудоёмок и требовал серьезных эмоциональных затрат, а особых педагогических талантов за Магнето никогда не наблюдалось. Но он старался. Они оба старались. Сейчас это, правда, было не слишком заметно. — Инфантильный, — процедил Эрик сквозь зубы, — наглый, эгоистичный, беспардонный… — Не принимай так близко к сердцу, — сказал Чарльз и успокаивающе коснулся руки Магнето. — Ничего ужасного не произошло. То есть… да, Пьетро устроил небольшой беспорядок, но это поправимо. Магнето нехорошо прищурился. Теперь исходящую от него угрозу можно было почувствовать почти физически, но Пьетро всё равно смело уставился на отца немигающим взглядом. Первый всполох обиды, вызванной жесткими словами в свой адрес, прошел спустя долю секунды. Пьетро не зацикливался на эмоциях — в его хаотичном потоке мыслей они вспыхивали и гасли быстрее, чем Ртуть успевал как следует распробовать их на вкус. Так что на отца он не обиделся — но его ледяной взгляд всё равно резанул по живому. В жизни Ртути вообще было не так много постоянных. Ну, сестра, мама. Скорость. Разные мелочи, по отдельности несущественные, но в совокупности делающие его тем самым единственным, ужасным и неповторимым. С недавних пор в список констант попал новоявленный отец, и Пьетро всё еще пытался приучить себя жить с осознанием этого факта. Большую часть времени получалось неплохо. Но предохранители у них обоих иногда срывало подчистую. Вот и сейчас. По всему было видно, что Эрик едва сдерживается, чтобы не отвесить Пьетро, а заодно и защищающему его Ксавье пару хороших затрещин. — Небольшой? — процедил Леншерр, — Чарльз, он разнес половину этажа! Проломил три стены и пол в двух местах, спалил мебель, разбил в общей сложности пятнадцать окон, восемь из которых были пуленепробиваемыми. Пуленепробиваемыми, Чарльз! Пускай это всё он сделал не сам, но как минимум спровоцировал других идио… — под строгим взглядом Чарльза Эрик осекся и с явным недовольством поправился: — Устроил массовую драку и спровоцировал других студентов присоединиться к погрому! Довел Хоулетта до нервного срыва! — О, — оживился Росомаха, до этого момента плотно присосавшийся к бутылке и игнорирующий все посторонние шумы, — вот уж не думал, что тебя беспокоит моё эмоциональное состояние. Выглядел Логан из рук вон плохо. Три часа назад ему в одиночку пришлось противостоять толпе разбушевавшихся студентов, подравшихся прямо во время его урока. Начало драки Джеймс пропустил, не увидев ничего подозрительного в парочке сцепившихся учеников на занятии по боевым искусствам. А когда понял, что дело куда серьезнее учебной борьбы, было уже слишком поздно. В результате этого масштабного столкновения Логан потерял любимую майку, и немалые части чувства собственного достоинства и густой поросли волос на груди, подчистую спаленной одним застенчивым подростком, имеющим обыкновение поджигать близлежащие объекты в моменты сильных эмоциональных переживаний. Волей случая близлежащим объектом на этот раз оказался Логан. Вынужденный регенерировать и лишенный части своего волосяного покрова, Росомаха в буквальном смысле озверел. Вследствие этого ряды студентов значительно поредели, и их золотой мальчик Джошуа провел следующие полтора часа за заживлением ушибов и сведением синяков, порезов и ссадин. Как и следовало ожидать, логановская вспышка ярости не прошла бесследно. После стычки с раззадоренным мутантским молодняком Росомаху ожидали сразу две крупные взбучки. Первая — от Чарльза, взбешенного его совсем непедагогическими методами решения конфликтов. Вторая же — от узнавшего, что Хоулетт посмел махать когтями в непосредственной близости от его новообретенного чада, Эрика. И если воспитательные меры Ксавье давили в первую очередь психологически, то от порыва ярости Магнето до сих пор зверски ломило всё тело. Оттаскивать мастера магнетизма, предусмотрительно надевшего шлем, от Логана пришлось вчетвером, и даже сейчас Джеймс на всякий случай старался оставаться в противоположном от Эрика конце комнаты. — Твоё пошатнувшееся скудоумие беспокоит меня в последнюю очередь, — отрезал Магнето. — Речь не о том, что произошло с тобой, а о том, что сделал он. И о том, что он теперь самым наглым образом покрывает эту малолетнюю шпану, пользуясь, между прочим, твоей, Чарльз, мягкотелостью. Тебе же ничего не стоит заглянуть в его мысли. Ну, то есть да, я знаю, что это непросто, но ты сможешь, было бы желание. Давай. Немного напрягись, и покончим с этим бессмысленным разговором. Чарльз легко улыбнулся и смерил Пьетро изучающим взглядом: — Твои методы непедагогичны. Я считаю, что было бы правильнее позволить Пьетро самому рассказать обо всём. Это ведь был не только ты, Пьетро, верно? Твоя мутация не предполагает психологического воздействия. Подростки вспыльчивы и легко внушаемы, а лидерские качества у тебя определенно… в крови, но драка таких масштабов… Подозреваю, что ты участник, но уж никак не зачинщик. Так в чем всё дело? Ты с кем-то повздорил? Тебя спровоцировали? — Я всё сам, — безмятежно откликнулся Ртуть. — Учусь управлять толпами и разжигать конфликты. Иду, типа, по стопам отца. Логан ухмыльнулся, а Эрик, даже не взглянув в его сторону, открыл было рот, дабы прокомментировать услышанное, но закрыл обратно почти сразу же. Теперь он впервые выглядел растерянным, и Ртуть, не выдержав, пожал плечами: — Да что я такого натворил? Пап, можно подумать, ты сам никогда… — Такого, — повысил голос Эрик. — Я в жизни не делал. Логан фыркнул, не удержавшись: — Надо полагать, массовые убийства и терроризм на фоне школьной драки просто меркнут. — А с тобой мы еще обсудим произошедшее, — душевно пообещал Магнето. — Наедине. Пьетро вздохнул. На самом деле за начало драки он вовсе не был ответственен. Ну, почти не был. Проблема заключалась в Квентине, посмевшего распустить руки с его сестрой. Вообще-то, у Ртути не было проблем с контролем эмоций, но при виде самодовольной ухмылки Квайра, опустившего ладонь на колено Ванды, перед глазами у Пьетро потемнело от злости. Еще раньше, чем взбешенная Ванда швырнула Квентина в стену алым всполохом, Пьетро уже заехал Омега-парню по носу и напоследок от души пнул под зад. Ему следовало понимать, что Квайр был не из тех, кто легко прощает нападки в свой адрес. И что парень-телепат способен дать вполне неиллюзорный отпор. С другой стороны, и Квентину необходимо было помнить, что близнецы Максимофф слишком давно привыкли противостоять вдвоем целому миру. Опять же — наследственность. Для отпрысков грозного Магнето класс телепатически управляемых мутантов был вполне решаемой проблемой. Ртуть встретился взглядом с Чарльзом и по выражению на его лице догадался, что профессор всё прекрасно понял. При том, что Ксавье казался Пьетро по-настоящему отличным парнем, одной из наиболее раздражающих его черт была возможность видеть своих студентов насквозь даже без применения телепатии. Впрочем, когда речь шла о конфликте в помещении, где находился Квайр, вопрос о личности зачинщика был исключительно символическим. Так или иначе, стукачом Пьетро не был. Одно дело — разобраться с Квентином самостоятельно, что они с сестрой уже сделали, и совсем другое — вмешивать в это дело взрослых. В особенности — отца. Даже представить было боязно, как рассвирепел бы отец, если бы узнал, что проблема заключалась в Квентине Квайре. При виде грозного Магнето Омега-парень всякий раз приходил в бурный восторг, а вот Эрика подобное отношение категорически не устраивало. Сам Квайр его, не выносящего клоунаду, не устраивал еще больше. Пожалуй, единственной причиной, по которой Квентина всё еще не проткнули ближайшим металлическим предметом, были педагогические таланты Чарльза и его невероятная сила убеждения. На этот раз прозорливость Чарльза сыграла Пьетро на руку. Сдавать Квайра профессор, судя по всему, не собирался, быстро поняв, какая реакция Эрика последует за этим откровением. — Вы только ко мне в голову не лезьте, — на всякий случай предупредил Ртуть. О последствиях телепатических воздействий на его разум он имел весьма отчетливое представление, и причинять профессору вред ему не хотелось. — Я и ускориться могу. Если не хотите до вечера слечь с мигренью, держитесь подальше, ага? Чарльз не успел ничего ответить: его перебил Эрик, от негодования даже приподнявшийся с дивана. Его разъяренный взгляд мог бы привести Пьетро в ужас, поверь он хоть на секунду, что отец способен поднять на него руку. — Ты что, пытаешься угрожать своему… Пожалуй, подумал Пьетро сочувственно, папа в последнее время чересчур много нервничает. — …своему профессору и твоему любовнику. Да-да, пап, нет нужды напоминать. — И в кого он такой на голову пришибленный уродился? — фыркнул Логан из своего угла. — Ах да, постойте-ка… Лучше бы он молчал. Магнето перевел на Росомаху тяжелый взгляд и оскалился улыбкой, от которой генетически усовершенствованная Хэнком герань на подоконнике тоскливо поникла увядшими лепестками. — Хочешь небольшую демонстрацию на тему «сто один способ нестандартного применения адамантия в быту», а, Хоулетт? Логан мечтательно улыбнулся. Средний коготь его правой руки с металлическим лязгом выдвинулся наружу. — Слушай, Леншерр, раз ты так зациклен на адамантии, то мне, быть может, стоит засунуть его тебе прямо в… — Думаешь, раз я теперь в преподавательском коллективе, то и бить тебя не стану? — Ты такой смешной, когда злишься, приятель. Что же такого я сказал? Насколько я могу судить, в последнее время ты как раз увлекаешься чем-то подобным. Ну, я про засовывание инородных предметов в свою… — Росомаха замолчал на середине собственной тирады, судорожно закашлялся и с округленными от удивления глазами вытащил изо рта невесть как оказавшийся там носовой платок. Во взгляде, которым Эрик смерил Ртуть, явственно прорезалась отеческая гордость. Пьетро с преувеличенным интересом принялся изучать шнурки у себя на кедах. — Так, — тяжело сказал Логан. — Сейчас я буду кое-кого убивать. — Ты жуй свой платок, жуй, — безмятежно фыркнул Эрик. — И не пытайся прерывать пищеварительный процесс мыслительной деятельностью, тебе вредно. — Уважаемые коллеги, — сказал заметно расстроенный Чарльз, — а давайте ненадолго прекратим нашу дружескую перепалку и вернемся к вопросам педагогики? Его услышал, кажется, только Пьетро, уже уставший смотреть на собственные шнурки и теперь думающий, как бы поскорее свалить отсюда и снова надрать Квайру задницу. Стол на ножках с металлической окантовкой угрожающе затрясся, а Эрик недобро улыбнулся и вскинул было руку в характерном жесте, за которым, как правило, следовала увлекательная игра «Хоулетт, зачем ты бьешь себя по лицу?». Только на этот раз никакой игры не последовало. В следующую секунду и он, и Джеймс вдруг застыли на месте. Как и были — в боевых стойках и со злым блеском в глазах. — Как невежливо, джентльмены, — устало заметил Чарльз. Он потер виски и огорченно нахмурился, глядя на замершего Эрика. — Зачем же так… при ребенке? А ты можешь идти, Пьетро. Твоё наказание: три дня отработок. Начнешь сегодня с шести вечера. Будешь помогать своему отцу и Логану восстанавливать этаж от того бардака, что вы тут устроили. Эрик с Логаном никак не отреагировали. Внешне, по крайней мере. Ни одна из замороженных телепатией мышц на их лицах не дрогнули, но по тому, как поморщился Чарльз, было ясно, что оба они яростно вознегодовали в ответ на его решение. Пьетро от греха подальше выскользнул за дверь. Отец был временно обездвижен, да и в принципе — занят другими проблемами, и это давало Ртути отличную возможность сбежать от очередного приступа родительского гнева. К вечеру накал страстей должен был спасть, а вот сейчас попадаться под горячую руку не хотелось. Тем более, что в данной ситуации влететь могло еще и от Росомахи. — Это, — сказал Ксавье наставительно, когда дверь за Пьетро захлопнулась, — не обсуждается. Тебе, Логан, будет полезно провести немного времени за созиданием, а не разрушением, и тогда ты, возможно, поймешь, почему при урегулировании конфликтов между студентами политика насилия является в высшей степени неприемлемой. А ты, Эрик, проследишь за тем, чтобы эти двое не отлынивали от работы. И в процессе, надеюсь, уладишь свои разногласия с Джеймсом. Логан мысленно взбрыкнул еще раз, после чего обреченно затих. А вот мысли Леншерра приобрели заметный умоляющий оттенок. «Чарльз, даже не вздумай». «Серьезно, Чарльз, только не с этими двумя». «Ты вынуждаешь меня публично проигнорировать твои указания. Твой авторитет будет безнадежно подорван». «Я отказываюсь принимать в этом участие». Ксавье нахмурился. Стараясь удерживать на лице непроницаемое выражение, он подошел к одному из шкафчиков, достал оттуда бутылку коньяка и три стакана, по которым разлил душистый напиток. Поморщившись, опустошил один из стаканов и, подумав пару секунд, плеснул себе еще одну порцию. Эрик, уже понявший, что отрицанием ничего не добиться, попробовал сменить тактику. «Ладно, я согласен помочь, но исключительно в разные смены с этим чудовищем». «И под чудовищем я, как ни странно, подразумеваю того, который без когтей». Всё еще слишком опасно, подумал Чарльз. Отпустишь его — и разнесет в приступе негодования весь кабинет. Еще и Росомаху, глядишь, пришибет. «Чарльз!». — Логан, — мягко сказал Ксавье, протягивая ему стакан, — надеюсь, мы друг друга поняли. Можешь идти. До шести вечера свободен. Освобожденный Росомаха счастливо почесал подпаленные бакенбарды, выпил коньяка, смерил до сих пор замороженного Леншерра ехидным взглядом и поспешно скрылся за дверью. Пару секунд в коридоре гулким эхом еще раздавалось его глухое бурчание, а затем всё стихло. Чарльз, виновато улыбнувшись, подошел к Эрику. Опустил ладонь на его щеку, губами легко коснулся лба. — Извини за это, — произнес он негромко. — Мне пришлось. Ты же знаешь: не выношу, когда вы с Логаном начинаете вести себя подобным образом. Тем более — при Пьетро. Не злишься? О, Эрик злился. Очень. Тем не менее, когда Чарльз перестал удерживать его телепатией, Леншерр ничего не сказал, и, взяв у него из рук стакан, только раздосадованно посмотрел в сторону двери. — Полагаю, самое время официально признать, что я провалился, — сказал Эрик сухо. — Отцовство — решительно не моя стезя. Опустевший стакан убрал на стол. Потер переносицу двумя пальцами, устало покачал головой: — Пьетро — настоящая катастрофа, и я понятия не имею, с какой стороны подступиться к Ванде. Она всё смотрит на меня своими тёмными глазищами, и я стою, как круглый идиот, и не знаю, что ей сказать. Одно время мне даже казалось, что мы нашли общий язык, но это всё равно не работает так, как мне бы хотелось. Это невозможно продолжать, Чарльз. Они меня возненавидят за то, что я делаю, понимаешь? У меня ни черта не выходит. — Ну, я бы с тобой не согласился. Мне кажется, вы делаете огромные успехи. Все вы, — улыбнувшись, Чарльз легко подтолкнул Эрика в сторону дивана. А сам, подойдя к письменному столу, открыл один из выдвижных ящиков. — Просто позволь показать тебе кое-что, ладно? Порывшись в кипе бумаг, Ксавье извлек оттуда два листа с рисунками. Бережно разгладил их, а когда снова повернулся к Эрику, глаза у него сияли. — Я хотел оставить их на какой-нибудь особенный случай, но… полагаю, тебе следует увидеть это прямо сейчас. Он протянул листы Эрику. Тот разложил их на коленях, а когда понял, что изображено на этих рисунках, замер. На лбу у Магнето сами собой разгладились морщинки, а взгляд вдруг стал растерянным и почему-то — очень мягким. — Хэнк попросил студентов нарисовать самый счастливый день в их жизни, — тихо сказал Чарльз. — Не напрямую, конечно же, а на уровне ассоциаций. Что-то, что будет понятно только им. Но так уж получилось, что я, как лицо заинтересованное, без труда понял, что хотели сказать своими рисунками Ванда и Пьетро. И ты, думается мне, тоже всё поймешь. На первом рисунке хаотичными, рваными линиями были изображены дом, двор и двое мужских силуэтов, державшихся за руки, на крыльце перед домом. Этот момент, как и весь тот день, Чарльз помнил прекрасно — потому как сам принимал в нем непосредственное участие. — О, — сказала тогда женщина, просунув лицо в щель между косяком и едва приоткрытой дверью. — Доброе утро. На пороге стояли они с Эриком. Каждого из них, чувствовал Чарльз, она узнала с первого взгляда и, скажем прямо, это зрелище не принадлежало к тем, что ей хотелось бы наблюдать каждый день. С одной стороны — он сам. Сияющий лучезарной улыбкой. Когда он появился на её пороге в прошлый раз, Пьетро куда-то пропал и вернулся домой лишь на следующий день, сопроводив своё возвращение лаконичной просьбой: «Ма, если приедут из Пентагона — скажешь, что меня нет дома, ладненько?». С другой стороны, рядом с Чарльзом стоял Эрик Леншерр, являющийся непосредственной причиной того, что в её доме шестнадцать лет назад завелось это маленькое сероволосое чудовище. Чудовище было, конечно, нежно любимым, но одним только фактом своего существования несло за собой непрекращающуюся череду разрушений, и за эти годы его дражайший отец явно задолжал ей целую гору потраченных нервов. Счета за страховку, опять же, были кошмарными. Не говоря уже о задержанных за все пятнадцать лет алиментах. В общем, даже тот факт, что этот человек являлся мутантом и общеизвестным государственным преступником, мерк на фоне остальных его прегрешений. — Здравствуйте, Кэтрин, — тепло поприветствовал её тогда Чарльз — Позволите пройти? У нас к вам есть важный разговор, касающийся… — Ну, нет, — выпалила она поспешно. — С ним я точно разговаривать не буду. Наговорились уже, хватит. До сих пор расхлебываю. Цепочка с двери слетела сама собой, хотя никто из присутствующих и не думал к ней прикасаться. Дверь распахнулась. Магнето смерил хозяйку дома мрачным взглядом и кисло улыбнулся: — Наговорились, вот уж точно. Хотя с твоей стороны после появления… скажем так, результатов нашей беседы было бы как минимум уместно позвонить мне и поговорить еще раз, на этот раз в буквальном смысле, если ты понимаешь, о чем я. Хотя я способен понять причины твоего молчания. Он перевел взгляд куда-то наверх, на второй этаж, и его лицо приобрело загнанное выражение человека, завидевшего вдалеке собственный эшафот. — И если позволишь заметить: происходящее пугает меня в не меньшей степени, нежели… Договорить он не успел. Серебристый всполох толкнул его от двери, так, что Эрик едва не полетел с крыльца, но в последний момент перед позорным соприкосновением с газоном чьи-то сильные руки поймали его за отвороты рубашки, поставили на ноги, похлопали по плечу и напоследок, кажется, даже стряхнули с одежды невидимые пылинки. Всё это в общей сложности заняло не больше секунды. Эрика замутило. — Ух, парни, как круто, что вы приехали, — жизнерадостно выпалил всполох. Остановившись, он принял очертания широко улыбающегося подростка. От возбуждения Ртуть выплевывал слова так быстро, что те сливались в один поток, и было проблематично различить, где заканчивается одна фраза, и начинается другая. — Тут такая скука смертная, вы бы знали, хоть на стенку лезь. А вы что, теперь типа вместе? Ну, я бы изобразил, будто я удивлен, но давайте откровенно: мы все не слепые, всё видели, обо всём догадывались. Я Ванде так и сказал: у этих двоих точно что-то есть. Что-то… сложное. Прямо очень! Было, конечно, стрёмно, когда он тебе врезал, но Ванда говорит, что такое случается, когда сильно кого-то любишь, а этот человек тебя ужасно разочаровывает. Ну, я с ней согласен. Не то чтобы мы думали, что если злишься на кого-то, кого любишь, то его обязательно надо бить, насилие — это плохо и всё такое, но если смотреть правде в глаза: мужик, мы видели, что ты натворил, и это был просто вынос мозга. То есть, я хочу сказать… — Не прекратишь мельтешить, — очень тихо и отчетливо перебил его Эрик, — и вынос мозга я устрою уже тебе. В буквальном смысле. Ртуть его если и услышал, то виду не подал. — Так какие у нас планы на выходные? Грабанём банк? Совершим государственный переворот? Снова пойдем доставать кого-нибудь из тюрьмы? О, может, того здоровяка с когтями? Точняк, наверняка дело в нём! А его за что посадили? Стащил чего, или, может, кого-то прирезал? — С Логаном всё в порядке, — поспешил заверить его Чарльз. — Даже очень. Ведет мирную жизнь и преподаёт в нашей школе. Частной школе для детей… непохожих на остальных. Таких, как ты. Собственно, об этом мы и хотели с тобой поговорить, Пьетро. — Чарльз, — перебил его разом погрустневший Эрик, — я передумал. Поехали домой. — А ты чего такой смурной? — удивился Пьетро, который от неожиданности даже прервал увлекательный процесс осмотра содержимого его карманов. — Не рад меня видеть, что ли? — О, я просто умираю от счастья. Только, знаешь, привык держать радость в себе, — ядовито отозвался Эрик. И не успел Ртуть поникнуть духом, как Чарльз весело отозвался: — Он в самом деле рад, Пьетро. Просто у него до сих пор небольшие проблемы с выражением эмоций, так что ему иногда проще изображать из себя полного засранца, нежели честно признаться, что он по тебе соскучился. Не обращай внимания. — Да ну? — недоверчиво протянул Ртуть. Он смерил хмурого и насупившегося Эрика внимательным взглядом, и увиденное, судя по всему, нисколько его не воодушевило. — Прямо-таки соскучился? — Скажем так: с момента нашей последней встречи многое изменилось. Например, я вернул себе свои способности. И можешь мне поверить: когда дело касается эмоций, телепата не обмануть. Чтобы тебе было проще понять, Пьетро, — интонации Чарльза неожиданно посерьезнели, — позволь объяснить: мы пришли, чтобы забрать тебя в нашу школу, но я изначально был не большим сторонником этой идеи. Скажу даже больше: учитывая твой… непростой характер и некоторые другие факторы, я не был уверен, что ты приживешься в Уэстчестере. Но именно Эрик… мистер Леншерр настоял, чтобы мы пригласили тебя присоединиться к другим студентам. И, поверь, он был очень, очень убедителен. Стоял на своём, пока я не сдался. Если кто и желал увидеть тебя в наших рядах, то это он. Так что да, можешь мне поверить: мистер Леншерр в самом деле рад тебя видеть, хоть и не собирается этого демонстрировать. Его слова достигли нужного эффекта даже быстрее, чем он мог ожидать. Чарльз еще не успел закончить мысль, а глаза Пьетро уже зажглись огоньком нездорового энтузиазма. — Значит, ты хотел забрать меня в свою школу? — спросил он у Эрика с неподдельным благоговением. — Правда? А она небось супер-крутая и безумно секретная? Типа как школа ниндзя, да? — Ну вот, — отозвался Эрик очень мрачным голосом. — А я говорил, что так всё и будет. Обязательно было обо всём ему рассказывать, Чарльз? Я ведь предлагал: мешок на голову, поленом по голове, и в багажник до самой школы, а потом… Чарльз перебил его, широко улыбнувшись: — Если скажу, что занятия, посвященные боевым навыкам ниндзя, у нас тоже проводятся, согласишься поехать? — Да хоть сейчас! Вы только подождите секундочку, я предупрежу Ванду, — Пьетро радостно фыркнул. — Она уже месяц как из своей частной школы вернулась, успела обратно все вещи разложить, так что ей всё заново собирать придется. А у неё вещей — аж три чемодана! — Постой, — оборвал его Эрик. — А кто такая Ванда?..

***

Второй рисунок был нарисован одним-единственным красным карандашом. На нем не было ничего, кроме шахматной доски с аккуратно прорисованными фигурами. Каждая фигура на этом рисунке находилась на правильном месте. Теми, что Ванда тщательно закрасила алым, незаштрихованным фигурам был поставлен мат. Чарльз не присутствовал на предшествующих этой картине событиях лично, но Эрик был достаточно открыт с ним, чтобы показать всё до мельчайшей детали.

***

— Половина второго ночи, — строго сказал Эрик, заглянув в приоткрытую дверь спальни, в которой всё еще горел свет. — Отбой был объявлен два с половиной часа назад. В этой школе все, разумеется, плевать хотели на расписание. Но это не означало, что Магнето собирался спускать подобную вольность с рук собственным детям. Ванда растерянно взглянула на отца темными глазами. На её кровати Эрик успел заметить разложенную шахматную доску и какую-то книгу, но девушка быстро взмахнула рукой, и вещи исчезли с кровати в алом всполохе. Обычно взгляд дочери, пронзительный и умный, с пляшущими за напускной кротостью чертенятами, вводил Эрика в состояние замешательства, но на этот раз даже он почуял неладное. И потому, собравшись с духом, Магнето зашел в комнату и аккуратно закрыл за собой дверь. — Ладно, — сказал он, — в чем дело? Пару секунд Ванда еще колебалась. В отличие от брата, она не так охотно шла с новоявленным отцом на контакт и предпочитала держаться несколько в стороне. В этом они с Эриком были похожи — разве что Леншерр по отношению к детям испытывал сложную смесь чувств, среди которых лейтмотивом выделялся несвойственный ему, всегда уверенному в себе, страх всё испортить, тогда как Ванде попросту не хотелось открываться человеку, в чьем отношении к ним с братом она не была уверена до конца. Сейчас дело было кое в чем очень личном и очень важном для неё, шестнадцатилетней девочки. Девочки, впервые столкнувшейся с миром, в котором её признали своей. То, что любому другому показалось бы пустяком, для неё было куда важнее. Адаптация в этом новом мире проходила тяжело и долго, но Ванда, честное слово, очень старалась справиться. Сама она не решилась бы подойти к Эрику первой. Ванда не была наивной и прекрасно понимала, что обращаться к взрослым с такой ерундой для неё, привыкшей справляться со всеми проблемами самостоятельно, было попросту глупо, а выглядеть глупой она не любила больше всего на свете. Но сейчас была ночь, она устала, была встревожена и понятия не имела, кого попросить о помощи, а на самом краю её постели сидел человек, зовущий себя её отцом, и в его взгляде она впервые увидела то загнанное и усталое выражение, что ей каждый день приходилось наблюдать в зеркале. В приглушенном свете ночника Эрик Леншерр вдруг показался ей неожиданно человечным и очень, очень похожим на неё саму. Только тогда, впервые взглянув на отца без привычной предвзятости, она поняла: Эрик тоже был растерян и тоже понятия не имел, что делать с их проблемами. Магнето, привыкший сражаться с толпами, с армиями, с нерушимыми строками законов сталью и кровью, был бессилен перед огорченной девочкой, смотрящей на мир его собственным взглядом. Но что важнее всего: отец искренне хотел ей помочь. В конечном итоге это, наверное, было единственным, что в самом деле имело значение. — Всё дело в Вижне, — негромко сказала Ванда. — Ты его знаешь, он из команды Мстителей. Мы с ним иногда общаемся. Вот уже второй месяц. И сегодня вечером тоже… Эрик слушал очень внимательно, и Ванда смущенно ему улыбнулась: — Вижн признался, что ему нравится играть в шахматы. И я вспомнила про вас с Ча… с профессором Ксавье. Ну, вы часто проводите время за игрой, и это очень здорово выглядит со стороны. Очень… красиво. И я зачем-то ответила, что тоже люблю играть, так что он предложил устроить завтра партию, — её щеки слегка зарделись, — вдвоём. Как свидание. Сказал, что прилетит в школу после обеда, когда закончатся уроки. Только я в шахматы не играла ни разу в жизни. Нашла в библиотеке пару самоучителей и попросила у профессора Ксавье доску. Выучила все правила, но этого недостаточно. Мне не хватает практики. Одно дело — вызубрить правила, и совсем другое — использовать их на деле. Я боюсь не справиться. Боюсь, что буду выглядеть глупо, когда он придет, и тогда… — Он тебе нравится, да? — спросил Эрик. — Этот Вижн? Ванда кивнула: — Нравится. Очень. — Понятно. Просто он… я хочу сказать, он даже не человек, верно? — Ну, тебе ли не знать, — весомо сказала Ванда, — что нет ничего плохого в том, чтобы не быть человеком. Эрику понадобилось не больше пары секунд на принятие окончательного решения. Он наклонился, чтобы расшнуровать свои высокие ботинки, оставил их на полу и под изумленным взглядом дочери залез на её кровать прямо с ногами. — Доставай доску, — приказал он твердо, — и не вздумай продолжать беспокоиться из-за такой ерунды. Мы с тобой сейчас спокойно со всем разберемся, поняла?

***

— Черт, — сказал Эрик глухо. — Я… не знал. Чарльз улыбнулся: — Вот видишь, — ответил он. — А ты говоришь — всё плохо. Прости, но в таком вопросе я в большей степени склонен доверять этим детям, нежели тебе, если учесть твою склонность к самобичеванию во всём, что не касается прав мутантов, и уверенность, будто бы отец из тебя никудышный. — Чарльз. — Всё хорошо, понимаешь? У вас всё хорошо, — Чарльз сел на диван рядом с Эриком и попытался убрать из голоса горькие нотки. — Поговори сегодня с сыном. Нормально поговори, а не как обычно. Вам обоим это нужно, ты же понимаешь. — Это выглядит так, как будто они… как будто они ко мне искренне привязаны. Это глупо, Чарльз. Они меня совсем не знают, а то, что им обо мне известно, будем откровенны, к большой любви не располагает. — Любят не за что-то, Эрик. Не за набор определенных качеств, иначе это вовсе не любовь. — Любить вопреки тоже не слишком умно. — Прости, но ты же не собираешься сочетать в одном предложении понятия любви и рационального мышления? — Чарльз невесело улыбнулся. — Ты их отец, Эрик. И, поверь, ты далеко не худший вариант из всех возможных, а они гораздо смышленее, чем ты думаешь. Они понимают, что ты стараешься стать для них лучше. Они знают это, друг мой. — А вот я ни черта не уверен, что знаю, как к этому относиться, — взгляд у Эрика снова стал застывшим и колючим. Чарльз мягко коснулся его руки, и Леншерр, кажется, даже не заметил этого прикосновения. — Тебя удивляет, что твои дети смогли тебя полюбить? Господи, Эрик, ты просто неисправим. Ты ведь и сам от них без ума. Можно подумать, я этого не вижу. И потому у меня уже сил нет смотреть, как ты избегаешь контакта с собственной семьей, и боишься непонятно чего, тогда как… — Может, прежде чем читать мне нотации, для начала расскажешь, что с тобой происходит, а, Чарльз? — Со мной, — усмехнулся Ксавье, — всё отлично. Просто я смертельно устал от того, что мне раз за разом почти насильно приходится заставлять тебя быть счастливым. Складывается впечатление, что когда твоя склонность к деструкции лишается возможности выхода наружу, ты сам начинаешь направлять её вовнутрь. Как иначе объяснить тот факт, что ты сегодня впервые за всю неделю поговорил с сыном, я не знаю. И как, главное, поговорил — чуть голос не сорвал криком. То есть да, это, конечно, несомненный прогресс, и я рад, что мои усилия в последнее время не пропадают совсем впустую, но, Эрик. В самом-то деле. Немного помощи с твоей стороны мне бы не помешало. — Дело не в этом. — Нет, именно в этом. Послушай меня. Я пытаюсь, понятно? Очень пытаюсь улучшить ситуацию, но ты не хуже меня знаешь, что я могу стать для них очередным учителем и наставником, человеком в директорском кабинете, человеком в спальне их отца, могу стать товарищем, могу стать другом, но они твои дети, Эрик, — голос Чарльза сбился, и он посмотрел на Леншерра неожиданно потяжелевшим взглядом. — Я никогда не смогу заменить им отца. Я никогда не смогу стать частью вашей семьи. Это твоя ответственность, Эрик. Исключительно и бесповоротно. И меня ужасно бесит тот факт, что мне каждый раз приходится заставлять тебя делать то, что нужно тебе и что рано или поздно заберет тебя из моей жизни. Эти дети… они твои дети в куда большей степени, нежели ты думаешь. И им под силу дать тебе всё, в чем ты нуждаешься. Сделать тебя счастливым. Я серьезно, ты просто посмотри на них. — Чарльз, ты же не… — И я не говорю, что это плохо. Это правильно. Но было бы здорово, если бы ты, наконец, смирился со своей ответственностью и взял себя в руки. Повисла тяжелая пауза. Чарльз, раздосадованный собственным неловким порывом, отвел взгляд в сторону. Эрик поймал его подбородок и, нахмурившись, заставил снова посмотреть себе в глаза. — У нас с тобой с самого начала так сложилось, — усмехнулся он, — Что даже несмотря на разницу во взглядах, я привык думать о тебе, как об умнейшем человеке из всех, кого я знаю. Мы с тобой редко сходились во мнениях в принципиально важных вопросах, но даже это не имело значения. Все твои сторонники выглядели в моих глазах наивными идиотами, и только ты, Чарльз, выделялся на их фоне. Только твоё мнение я всегда уважал. С твоей точкой зрения всегда считался. — Потрясающая тирада, — согласился Чарльз. — Я польщен и счастлив. Только при чем здесь… — При том, Чарли, что прямо здесь и сейчас ты несешь такую непроходимую чушь, что я начинаю серьезно задумываться, что пора бы пересмотреть мнение относительно твоих умственных способностей, — Эрик переместил ладонь Чарльзу на щеку, свободную руку опустив ему на плечо, и с силой притянул ближе. – То, что ты сказал по поводу семьи… полная ерунда. Глупейшая вещь, которую мне когда-либо приходилось слышать, а ведь я, заметь, почти каждый день вынужден общаться с Росомахой. С Росомахой, ты понимаешь? Да что там Хоулетт… мне приходится говорить со студентами. Я четыре раза в неделю встречаюсь с Квентином Квайром, и даже его разжижающие мозг монологи не могут сравниться с твоими умозаключениями в степени идиотизма. Чарльз попытался стряхнуть с себя руки Эрика, но тот лишь отрицательно покачал головой. Через пару секунд бесплодных попыток вырваться Чарльз и вовсе оказался вжат в мягкую обивку дивана, а Эрик навис над ним всем телом, не оставляя возможностей для маневра. Разозленный, Чарльз потянулся было к разуму Леншерра, но наткнулся лишь на глухую стену. С момента появления в школе сразу нескольких телепатов Чарльз сам обучал Магнето ставить на мысли телепатический блок без помощи шлема, и теперь его благие намерения обернулись против него самого. Надавив, он бы, конечно, прорвался, вот только серьезно давить на Эрика ему хотелось меньше всего. С другой стороны, следовало признать, что и сам Эрик вел себя не слишком-то красиво, хоть Чарльз и находил его напористость весьма и весьма… привлекательной. Это отвлекало. Разговору, как-никак, предполагалось быть максимально серьезным. — Я не пытался выставить себя мучеником и добиться твоей жалости, или оправданий, или отрицания, или что ты там уже успел себе надумать, — сказал Чарльз, чей голос стал скучным и очень сухим. — Я ни на что не жалуюсь. У меня всё в порядке, Эрик. Мы ведь всё еще вместе? Значит, не нужно продолжать распинаться, а достаточно просто выслушать и сделать для себя определенные выводы. — Я и сделал, — пожал плечами Эрик. В его позе этот жест вышел довольно неловким. — Выводы. Вполне конкретные. Хотя вряд ли это можно назвать настоящим умозаключением, учитывая, что ты сказал обо всём прямым текстом, но я не собираюсь вырывать твои слова из контекста и пытаться отыскать в них двойное дно. Проблема в том, что ты по какой-то необъяснимой причине убежден, будто ты не являешься частью моей семьи. Нашей семьи. Молчи, Чарли. Ты высказался, а теперь дай и мне возможность объясниться. Видишь ли… с родственными отношениями у меня всегда были некоторые проблемы. Я в курсе, как в теории работает нормальный институт семьи, но давай смотреть на вещи здраво — навряд ли у меня когда-либо получится воплотить его на практике. Я не тот человек с не той историей, да и мы все, говоря откровенно, не совсем те. Но что я знаю точно: мы с тобой связаны слишком крепко, чтобы надеяться, что однажды этот узел удастся распутать. Ты принадлежишь мне, и я, как бы паршиво это не звучало, неотъемлемая часть твоей жизни. Сколько лет мы к этому шли? Меня всё устраивает. Более чем. Я собираюсь и дальше поддерживать эту схему в рабочем состоянии, потому что знаю, что ты нуждаешься во мне не меньше, чем я испытываю потребность в твоем присутствии рядом. И с появлением детей… хотел бы я сказать, что ничего не изменилось, вот только… — Вот только изменилось слишком многое. — Верно. И ты, судя по всему, убежден, что свой лимит положительных эмоций я теперь просто обязан перенести на новообретенных отпрысков. И делать это я буду, само собой, в ущерб нашим с тобой отношениям, потому как налаживание контакта с детьми — моя святая обязанность, как отца, мутанта, хорошего человека и настоящего патриота. — Послушай, я не… — Вот что я тебе скажу, Чарли, — перебил его Эрик тихо и зло, — это работает иначе. Я тебе не коробка с вещами, которые нужно перекладывать из одного места в другое, когда в моей жизни появляются новые составляющие. Ты сам дал мне рисунок Пьетро. На нем изображены мы двое. Мы двое, и на этом рисунке я, черт бы тебя побрал, держу тебя за руку. Для тебя это достаточно по-семейному? Нет? Ванда в одном предложении способна раз десять употребить твоё имя. Она независима, она не привыкла доверять кому-либо, кроме Пьетро и себя самой, но твои слова для неё — аргументы во всех спорах, неоспоримая истина, авторитетное мнение. Слышал хоть раз, как она разговаривает с этим своим андроидом? С Вижном? С кем угодно еще? «А вот Чарльз сказал», «А профессор Ксавье говорит», «А один хороший папин друг утверждает». Подслушай как-нибудь, что происходит на моих занятиях. При любой попытке задать классу развернутую тему для обсуждения у неё всегда находится собственное мнение, но основывается оно всякий раз на твоих, Чарльз, цитатах. Чарльз закрыл глаза. Взгляд Эрика был сейчас слишком острым, слишком холодным. Чарльзу не нравилось, когда Эрик становился таким, но сейчас он, пожалуй, был способен понять причину его эмоционального напряжения. На месте Эрика он бы тоже отреагировал не лучшим образом. Другое дело, что Леншерр понял его слова превратно. — Боже, Эрик, — Чарльз протянул руку, чтобы зарыться пальцами в волосах у Магнето на затылке. — Ты действительно думаешь, что я ревную тебя к твоим собственным детям? — Не ревнуешь. Но определенно считаешь, что я должен выбирать между вами, как будто для нас нет никакой возможности быть вместе. Чарльз, — Эрик нахмурился, — поверить не могу, что мне опять приходится говорить это, но я вернулся, чтобы быть с тобой. Отказался от дела всей своей жизни ради тебя. Ты считаешь, что это не делает нас семьей? Я знаю, что ты привязан к Пьетро и Ванде в равной степени, а они, в свою очередь, души в тебе не чают. — Я знаю это, друг мой. — И этого всё еще недостаточно? Так что мне сделать, чтобы ты понял, что мы уже семья, Чарльз? Может, не совсем обычная, но при наших… обстоятельствах это, пожалуй, уже неплохо. И да, у меня не получается быть хорошим отцом, но я пытаюсь. И мне зачастую кажется, что у тебя выходит гораздо лучше, но мы все пытаемся соответствовать, понимаешь? — Какой кошмар, — вздохнул Чарльз. — Значит, вот так я выгляжу со стороны, когда закатываю тебе душещипательные лекции? Пару секунд Эрик еще смотрел на него с прежней сухостью. Потом, правда, его взгляд всё же смягчился, и Леншерр заметно расслабился. — А что, — хмыкнул он. — Вышло совсем глупо?  — Скорее очень уж… раздражающе. Прицепиться к одной фразе и разразиться гневными нравоучениями на следующие полчаса – это, знаешь, больше в моём стиле. — А вот тут не могу не согласиться. — Эрик! — Вот только не нужно мне тут «эрикать», ладно? Ты сам-то себя со стороны слышал? «Я никогда не смогу заменить им отца», «не смогу стать частью этой семьи»… Чарльз, это звучало глупо даже для тебя. Особенно для тебя. — Ну, теперь можешь считать, что я тебя понял. Ты был очень… очень убедителен, друг мой. И тем не менее, пока ты меня не перебил, я всего лишь пытался сказать, что тебе следует больше времени проводить со своими детьми. Я же знаю, что тебе хочется. И знаю, что ты к ним очень привязан, и потому только сильнее боишься всё испортить. Но дело в том, что они похожи на тебя куда сильнее, чем ты можешь надеяться, а это значит, что даже своим тяжелым характером ты ничего не испортишь, Эрик. А вот бездействием, — подытожил Чарльз, — запросто. — Эту часть я уяснил еще в самом начале нашего разговора, спасибо. — Тогда, может, слезешь с меня? Эрик широко, хищно и немного лениво улыбнулся ему в ответ. — Нет, — сказал он, наклонившись ниже. — Не слезу. Не сейчас, по крайней мере. От старомодной чернильницы со стола Чарльза отделился небольшой металлический шарик. Подплыв по воздуху к Эрику, шарик успел принять форму кольца и опустился Магнето на ладонь. — Чарльз Ксавье, — с напускной торжественностью провозгласил Эрик, устраиваясь поудобнее на его бедрах, — Прости, но после всего, что я сделал ради нашего воссоединения в стенах этой школы, я не могу придумать другого способа наглядно доказать тебе серьезность моих намерений. Ты, возможно, представлял себе это несколько иначе… ну, знаешь, шампанское, белые голуби, мисс Грей, мисс Прайд и мисс Монро в очаровательных платьях, Ночной Змей распоряжается церемонией, а Росомаха в смокинге ведет тебя к алтарю, но… оставим это на потом, ладно? Чарльз глубоко вздохнул и, насколько позволяла неудобная поза на диване, покачал головой: — Эрик Леншерр, — отозвался он с не меньшей серьезностью в голосе, — ты — просто редкостный идиот. — Что, Чарльз, не хочешь связать себя узами брака? — Прекрати паясничать, пожалуйста. — Паясничать? Даже не собирался. — Да, я заметил. — В любом случае — боюсь, что я понятия не имею, как следует произносить свадебные клятвы. Но ведь ты и так знаешь, что я о тебе думаю, верно? Поэтому сделаем всё немного проще. Чарльз, — Эрик протянул кольцо на раскрытой ладони, — ты выйдешь за меня? Чарльз закатил глаза. — Господи, ты же это несерьезно? — Ну, ты не сказал «нет». Я буду считать это хорошим знаком. — Эрик, даже если хоть на секунду представить, что ты не шутишь, и у тебя просто временное помутнение рассудка… у тебя даже документов нет. И однополые браки у нас, кстати, запрещены. И вообще: где, в таком случае, твоё кольцо? — Подожду официальной церемонии, если ты не против. Документы — чистая формальность, а законы всегда можно переписать, — Эрик растянул губы в нарочито холодной улыбке. - Мне, знаешь ли, не впервой. Пара-другая нападений на правительственные здания, десяток заложников, и уже через месяц… — Так ты всё еще пытаешься шутить? Господи, Эрик, забудь всё, что я тебе сегодня наговорил. Общение с сыном определенно не идет тебе на пользу. — Не уходи от темы, будь так добр. — А если я скажу «да», ты с меня слезешь? — Обязательно, — пообещал Эрик. — Хотя и не сразу. — И ты поговоришь с Пьетро о ваших отношениях? — Да, Чарльз. — И с Вандой? — С ними обоими. Прямо сегодня. Если хочешь, можешь даже присутствовать. На правах, — глаза Эрика, остававшегося внешне серьезным, весело сверкнули, — официального члена семьи Леншерров. — А почему бы тебе не взять мою фамилию? «Школа имени Чарльза Леншерра» — звучит нелепо. — И стать Эриком Ксавье? Ты серьезно? — Ладно, — выдохнул Чарльз и притянул Эрика ближе за отвороты рубашки. — Считай, что ты меня успокоил. А обсудить вопрос с фамилиями мы еще успеем. Кольцо село на безымянный палец как влитое. Щелкнув замком, дверь заперла директорский кабинет изнутри.

***

— Спортзал расчищен, — бодро отрапортовал Ртуть, — и все кабинеты. Остались только часть лестницы и коридор. Ты иди, пап, отдохни. Мы тут мигом справимся. — Серьезно? — Эрик растерянно огляделся по сторонам. Этаж, конечно, до сих пор выглядел весьма печально, но проломленные стены были чудесным образом восстановлены, мусор расчищен, и даже починенная мебель уже стояла на своих местах. Прошла всего пара часов, и даже учитывая сверхскорость Ртути и способности Ванды, это было как минимум впечатляюще. — Я… должен сказать, что я удивлен. Он вытянул руку в сторону лестницы, и искореженные перила с неприятным, скрежещущим звуком начали восстанавливать первоначальную форму. — Ванда, — обратился Эрик к дочери, когда убедился, что перила приобрели хотя бы отчасти божеский вид, — тебя тут вообще быть не должно. Ты ведь не участвовала в драке, верно? Девушка скромно улыбнулась. — Ну, вообще-то… — Она тут просто так, — поспешно выпалил Ртуть. — Решила помочь. Росомаха, конечно, классный, но от него на уборке не было бы никакой пользы, так что мы ему сказали, чтобы он не приходил. Ванда мне гораздо больше помогает. Близнецы стояли в пыльном коридоре, приветливо улыбаясь отцу. Даже Ванда, обычно предпочитавшая держать дистанцию, сейчас светилась непонятным удовлетворением. Родительский инстинкт в Эрике так и кричал о том, что эти двое наверняка опять натворили что-то крупномасштабное, и требовал разобраться в ситуации. С другой стороны, при виде таких вот Ванды и Пьетро стальной Эрик всякий раз плавился во что-то мягкое, податливое и абсолютно беспомощное. Хорошо, что Росомаха сюда так и не пришел. Давать при нем слабину Эрику категорически не хотелось. — То, что профессор Хоулетт в быту абсолютно бесполезен, я и без вас знаю. И то, что вы во всём другу друга поддерживаете, мне тоже известно. И эта ваша привычка мне очень нравится, если говорить прямо. Но ты здесь не поэтому, Ванда, не так ли? Давайте честно, — Эрик, усмехнувшись, уселся на ближайший подоконник, предварительно смахнув с него осыпавшуюся штукатурку. — Сделаем так: вы мне всё расскажете, а я пообещаю, что не буду злиться. — Честно не будешь? — Да, — Магнето пожал плечами. — Честно. — А если мы расскажем, из-за кого всё началось, ты с ним ничего не сделаешь? — А не должен? — Нет, — твердо сказала Ванда. — Это наше дело, и мы с ним уже сами разобрались. Ну, не нужно было быть гением, чтобы понять, что к чему. — Полагаю, это напрямую связано с тем, что в общей гостиной сейчас стоит Квентин Квайр, одетый в костюм горничной, и раздает студентам прохладительные напитки? — уточнил Эрик. Просто на всякий случай. — В таком случае: не могу не высказать своё почтение. Отлично сработано, особенно если учесть уровень его телепатических способностей. — Ты не злишься? — О, уверяю тебя, Квайр в платье с кружевным фартуком — одно из лучших зрелищ, что мне приходилось наблюдать за всю свою жизнь. И я не злюсь, я… горжусь вами, — эти слова дались Эрику, не привыкшему открыто демонстрировать эмоции, не так просто, но, серьезно, довольная улыбка на лице Пьетро и блеск темных глаз Ванды стоили этой секундной неловкости. — В этом смысле, — сказал Эрик, — вы сработали куда лучше меня. Даже в лучшие свои годы я бы его, признаться честно, попросту отлупил. — Мы и хотели, — радостно заявил Ртуть. – Ну, отлупить его после уроков. Но Ванда сказала, что профессор Ксавье так не поступил бы, и мы придумали другой способ. А что, ты даже не хочешь узнать, в чем было дело? — Ванда всё правильно сказала. И нет, мне достаточно знать, что вы сами со всем разобрались. Считайте, что я вам доверяю, — произнес Эрик твердо. И, подумав, добавил: — Я ведь могу рассчитывать на то, что вы придете ко мне за помощью, если она вам действительно понадобится? — Можешь, — согласилась Ванда очень серьезно. — Если будет нужно, мы придем. Обещаем. Кивнув, Эрик замолк. В целом, это была всего лишь третья его попытка поговорить со своими детьми с глазу на глаз, и даже несмотря на искреннюю убежденность Чарльза, что его принимают и что к нему, как ни удивительно, успели даже привязаться, он не был уверен, что делает всё правильно. Возможно, Чарльз был прав. Возможно, следовало просто поступить так, как ему действительно хотелось, и не волноваться о том, что со стороны это будет выглядеть глупо. Близнецы внимательно изучали его, замершего на месте, и когда Эрик заговорил снова, собственный голос показался ему севшим и совсем чужим: — Я тут подумал, — неуверенно начал он. — Если у вас нет каких-то особенных планов на выходные, мы могли бы… ну, знаете, устроить что-то вроде пикника. Возьмем машину, одолжим у Хоулетта нужные вещи. Поедем куда-нибудь на озеро. Мне приходилось жить в палатках, и это, скажем прямо, был не особо приятный опыт, но говорят, что семейный отдых на природе вроде как не самое плохое времяпрепровождение, так что… Лицо Ванды озарилось красивой, светлой улыбкой, а Пьетро от предвкушения даже подпрыгнул на месте. — Офигенски! — воскликнул он и, рванувшись вперед, молниеносно обнял отца за плечи. — Отличная идея, па! — Мы как раз пытались придумать, чем таким отвлечь вас с профессором Ксавье, — с неожиданной прямотой призналась Ванда. — Пьетро говорит, профессор сегодня был очень расстроенным, и ты тоже был не в духе. Мы подумали, что это из-за нашего поведения. — Вы здесь не при чем, — Эрик нахмурился, представив, что могли выдумать дети, уверенные, что его холодность — это их вина. — Просто я… как сказал Чарльз, у меня трудности с выражением… эмоций, скажем так. И у нас с ним произошло по этому поводу некоторое недопонимание, но мы уже со всем разобрались. Не беспокойтесь по этому поводу. — Мы здесь очень даже при чем, — рассудительно возразила Ванда. — Ты переживаешь, это же понятно. Мы знаем, что ты много раз по вечерам подходил к нашим комнатам, но так и не заходил внутрь. Что хотел с нами поговорить, но не знал, как. Это нормально, разве нет? Тебе нужно было время. Мы ведь тоже… не сразу привыкли. Мы знаем, что тебе тяжело, но ты… пап, ты не злись, ладно? Мы сегодня хотели как-нибудь извиниться, только не знали, что можно сделать. Нам жаль, что мы вас огорчили, правда. Мы не хотели. Я даже когда подожгла сегодня во время драки кабинет биологии, то быстро его потушила. Там сейчас даже гарью почти не пахнет, честное слово. Эрик не умел и ненавидел чувствовать себя таким — беспомощным, плохо представляющим, как следует реагировать и что было бы правильнее сказать. Магнето не считал себя социально неадаптированным, и, несмотря на тяжёлое юношество, отлично умел приспосабливаться и был способен выжить в абсолютно любых условиях и в абсолютно любом окружении. Но здесь и сейчас он по-прежнему был растерян, но по необъяснимой причине впервые в жизни это не вызывало у него ни малейшего беспокойства. — Значит, вы не против провести со мной выходные? И будет нормально, если профессор Ксавье поедет с нами? — Эрик, честное слово, старался, чтобы этот вопрос не прозвучал излишне напряженно, но голос всё равно дрогнул на середине фразы. Впрочем, как выяснилось, — без особой на то причины. — С профессором? Шутишь? — восторженно поинтересовался Ртуть. — Да это будет просто замечательно! Получится настоящая семейная вылазка! А ты правда сможешь его уговорить? Если надо, я могу пообещать, что буду вести себя максимально прилично. Если он не согласится, мы даже сами его попросить можем, правда, Ванда? Не особо понимая, что и зачем он делает, Эрик протянул руку и потрепал Пьетро по отросшим серебряным волосам. Тот довольно зажмурился, и Магнето, тепло улыбнувшись Ванде, с удивлением заметил, что на этот раз это нехитрое проявление эмоций далось ему без малейших усилий. Возможно, дело было в том, что сейчас никто не требовал от него какой-то особенной реакции, а он сам не чувствовал себя обязанным её проявить. Он сделал это исключительно потому, что ему самому захотелось так поступить. В этом, наверное, и заключался основной принцип честного и открытого общения. В любом случае, ему еще многому следовало научиться. Эрик всегда любил выходить победителем из их многочисленных споров с Чарльзом. Но сейчас, глядя, как Ванда встает на цыпочки, чтобы легко поцеловать его в щеку, он понял, как бесконечно рад, что на этот раз правы оказались они оба.