Hounding

Лампы мигают с отвратительным звуком, похожим на звук, исходящий из дешевой камеры, когда она фокусируется на чьем-нибудь лице. Стены облезли и совсем обшарпаны, неопрятно зияющий плинтус мешается под ногами, а потолок покрыт желтыми разводами и следами когда-то бывшей там штукатурки. Светлая, блестящая белизной дверь смотрится белой вороной на фоне этой кишащей бедности и разрухи. Брендон, поглаживающий руки, входит в такое же белоснежное помещение, в центре которого – полукруг из стульев с мягкой обивкой. Он пренебрежительно ткнулся в крайний стул, прижав покрепче к себе сумку, висевшую через плечо. Клуб Анонимных Самоубийц. «Замечательно», - успевает подумать Брендон. И кто надоумил его прийти сюда? Он внимательно осматривает людей, сидящих вокруг него. Жертвы домашнего и уличного насилия, богатенькие мученики и каноничные неудачники. Девушка с пепельными волосами, которые лезут клоками, была избиваема и унижаема матерью. Еще одна девушка показывает на тоненькой коже запекшиеся следы от сигаретных ожогов. Парень в кожаной куртке демонстрирует перемотанные бинтами запястья, а миловидная девчушка – гниющие гематомы и ссадины. Пара шрамов на обеих руках жутко саднит, и Брендон медленно потирает их подушечками пальцев, успокаивая. Напротив него сидит парень, шея которого плотно закрыта легоньким шелковым шарфиком. Брендон начинает раздражаться от одного его вида – глаза слишком глубокие, а пальцы – слишком длинные, становятся длиннее в перчатках без верхней части. Девушка с пепельными волосами кладет руку на плечо Бойда, немного грубым голосом произнеся: - Почему ты здесь? Парень колеблется, замечая, что все взгляды устремлены на него, и, подняв глаза, говорит куда-то в пустоту: - Я так одинок. Он не сказал лжи. Ему нравился вид собственной крови, ему нравилось ощущение боли на запястьях, ключицах и костяшках пальцев. Заманчиво и дерзко, немного кроваво – наказание за то, что ты неудачник и с тем парнем из Солт-Лейк-Сити у тебя вряд ли что-то выйдет, или например за то, что твоя нервная мать однажды сказала, что ты ничего не добьешься и будешь жить впроголодь и подохнешь в подворотне, после чего хлопнула дверью и никогда больше не попадалась ему на глаза. Раздражение нахлынуло с новой волной, когда он столкнулся взглядом с этим парнем в шелковом шарфике. Он сидел молча и покорно, сложив бледные пальцы на коленях, чуть дыша и постоянно одергивая шарф. Когда девушка с ожогами от сигарет посмотрела на него, он безмолвно развязал лоснящийся шарф, показывая лиловые следы от пальцев на шее. - Я разбил отцовский коньяк о стену, когда он снова стал пить, - отчужденно, невыразимо холодно и безучастно процедил он. Он без конца ощупывал шрамы, и на него накатывала волна отчаянья и тоски. Лицо его омрачилось гримасой боли, и он зарыдал, стыдливо закрывая лицо тощими пальцами. Это был не показушный плач, как делают подобные ему Тедди-бои, совсем нет, это был крик. Кроткий, разрывающий, убивающий. Его стоны заполняли всю комнату, заставляя стены содрогаться, сжимаясь и разжимаясь. Девушка с пепельными волосами приобняла его за плечи, подойдя к нему, поглаживая по спине и приговаривая всякую нелепицу, сбыться которой было не суждено, вроде «Все будет замечательно», «Он одумается» и прочий бред. Светлые перчатки одернулись, демонстрируя шрамы от лезвий на бледных руках. Рубцы кошмарными следами покрывали его кожу, некоторые были сделаны давно, но большинство – только успели зажить. Слезы лились ручьем из его глаз, и горячие стоны разрывали тишину. Тогда Брендон понял, что все, что он считал своими проблемами – необоснованная депрессия, повторяющаяся изо дня в день. Но это не было сравнимо с тем, что чувствовал он. В один момент парень вскочил, как ошпаренный, и метнулся за дверь. От одной мысли, что сейчас он вернется домой к этому чудовищу, заставила Брендона вздрогнуть. Моментально одолев расстояние до двери, Бойд помчался за парнем. Он догнал его на выходе из кошмарного серого здания – Бойд окликнул его непримечательным «Эй», заставив остановиться и обернуться. Волосы его были растрепаны и прилипли ко лбу, шарф, который он держал в руках, покрытых рубцами, был насквозь сырым – шелковая материя была пропитана горькими слезами. Он смотрел на него, закусив губу, и в его глазах все еще томились слезы, сверкавшие, как капли росы на утренней заре. - Эй, послушай, парень, может, это и не мое дело, - Брендон замешкался, потому что не знал, что сказать ему – он не знал, зачем побежал вдогонку и зачем остановил его; он вдруг почувствовал отталкивающее, но в то же время чем-то притягательное ощущение на груди – бедный парень уткнулся ему в плечо, судорожно сжимая полу его пиджака. Взгляд Брендона смягчился, и он опустил руки на его тонкие плечи – такие хрупкие и беззащитные. - Он считает, что я – его самая большая проблема, - парень помедлил, когда они прогуливались вдоль небольшой аллеи на Флит-Стрит пару недель спустя с их знакомства. - Давно он это начал, Райан? – Брендон обвел взглядом хрупкую фигуру Росса, на его теле начинали появляться новые синяки и ссадины, а полторы недели назад на его губе был кошмарный подтек, который успел затянуться. - С тех пор, как мать от него ушла, - Джордж Райан опустил глаза вниз, словно смущаясь. - Переезжай ко мне, он же может убить тебя, Райан, - Бойд содрогнулся от одной мысли об этом, и прижал паренька покрепче к себе. - Не убьет, Бренни, - по-детски, вполне зная, что говорит неправду, произнес Райан. Голос его дрожал, и сам он дрожал, как на холодном ветру. Однажды, когда Райан остался у Брендона, ему удалось разглядеть его руки – такие же, как и у него, - в рубцах и ссадинах, только гораздо глубже. Бойд рассматривал каждую его частичку, робко дотрагиваясь до его рук своими руками. Холодные, бледные, тонкие – как и он сам. Райан поднял глаза, чтобы поймать взгляд Брендона, и увидел в его глазах столько сожаления, боли и отчаянья, что хотелось плакать. Ури видел в глазах Росса страх и невыразимую боязнь даже пошевельнуться, упадок, апатию. Они смотрели друг на друга, как завороженные, и время замирало, снова наверстывая упущенное и снова замирая. Брендон со всей нежностью, какую только мог дать Райану, дотронулся до его губ своими губами. Парень застыл, насторожившись, но покорно обвил руки вокруг шеи Бойда. Брендон обнял его настолько крепко, что его шрамы на руках засаднило и они снова пульсировали, налитые багряной кровью. Руки его блуждали по костлявой спине Райана, прижимая сильнее к себе, не давая вырваться и обернуться к этому безжалостному миру. Росс всем тонким станом прижимался к парню, не разрывая поцелуя. А тот целовал его шею с лиловыми следами от пальцев, целовал руки, покрытые рубцами, обнимал это дрожащее тело, которому обрезали крылья на протяжении многих лет. На следующий день, подойдя к синему домику на Грин-Авеню, Брендон надеялся на лучшее, хотя сердце предательски учащало темп. Райан не отвечал на звонки. Бойд замешкался, потрепав затылок, когда подошел к порогу этого дома. Корзина с одним зонтом, бледно-кремовый почтовый ящик, белесая дверь с вырезанными из бутафорской стали цифрами «123». Он позвонил один раз, потом еще и еще. Никто не открывал и даже не подходил к двери или к окнам, чтобы посмотреть, кого принесло. Брендон с ужасом обнаружил, что дверь не заперта, и с тяжелым, напряженным чувством подался внутрь. Разруха и кишащее несчастье, - словно он снова посмотрел в глаза Райану, - осколки крепкого ДжимБима валялись повсюду, небольшой дубовый столик был перевернут, а на лестнице, ведущей на второй этаж, валялся разорванный шелковый шарф Райана. В паническом состоянии, когда сердце готово выпрыгнуть из груди, он побежал по лестнице, выворачивая голову на сто восемьдесят в поисках Росса. Он помчался к открытой двери на втором этаже – она звала и зияла, чуть не сияя своими намерениями. Первое, что он увидел – длинные ноги Райана в голубых джинсах, перекинутые через кровать. Он лежал неестественно, как тряпичная кукла, верхняя часть его тела словно сползла на пол, а ноги оставались на деревянной койке. Райан был бледен, как полотно, а его шея была одним сплошным синяком. Полураздетый, без рубашки, он казался еще более хрупким. Брендон бросился к нему, и стеклянная пелена слез замостила его глаза, отчего он видел все, как в кошмарном сне. Он положил его голову на подушку, аккуратно взяв его за шею и дотронувшись до холодного загривка. Тщетно пытаясь вернуть его к жизни, он кричал что-то нечленораздельное, и душа его сгорала все больше и больше. Райан, словно задремавший ребенок со смущенно закрытыми глазами, оставался неподвижен. Бойд целовал его ледяные щеки, и слезы падали из его глаз, и отчаянные стоны сотрясали его грудь. Сердце Росса не билось, и даже не намеревалось биться. Ури дрожащими пальцами водил по ключицам Райана, по его губам, по его лицу. Прилив истерического осознания кошмарной потери пульсировал в висках, крича и постанывая: «Он не откроет глаза». Брендон лежал в керамической ванне, покрытой кровавыми разводами. Рука его кровоточила, а в глазах плясали звезды, мозг пульсировал и стучал, сбивая мысли и укорачивая нить разума. Перед глазами его стоял Райан – такой живой и счастливый, и Брендон слабо усмехнулся от одной мысли, что при жизни никогда таким его не видел. Он видел свою мать, грозившую убить его сестру за какую-то оплошность, он видел, как она с отвращением выплевывает слова ненависти, заставляющие его внутренности содрогаться. Он видел отца, ненавистно посылающего ему удар в челюсть. И он снова видел Райана. Его глубокие глаза – красивые, чистые, живые. Такой изящный, в своем шелковом шарфике. Кровь брызнула Брендону в лицо, но ему было все равно – он видел, как Райан сиял. Чистое солнце. Точно солнце. Уголки губ Бойда приподнялись, и он закрыл глаза. Лицо его побледнело и осунулось, но оставалось спокойным и невозмутимым. Последний, хрупкий вдох – и все закончилось. И птицы сложили крылья.