Безумие на двоих.

Мало того, что Хаято изводит самого себя неведомым ранее приступом ревности, так его, кажется, решили довести сильнее. Нет, Гоку уже испытывал что-то, слабо напоминающее ревность, но это было слишком несерьезно. К примеру, ревновал босса к другим хранителям только потому, что обязан быть лучшим и самым полезным для команды. Это все не то по сравнению с тем, что происходит сейчас. Нынешние чувства не подвластны контролю разума, они просто берут верх. Так вот как будто этого парню не хватало, раз нарвался на новые поводы для выражения эмоций. Вариец еще и издевается. Не особенный? «Врешь, врешь» - твердит сознание, однако, нарастающий внутри гнев сильнее. Брату тоже позволено что угодно? Значит, так? «Неужто хочешь, чтобы это я проверил, Бельфегор?» - вовремя останавливают руки. Принц понимает. Специально доводит. Но не может остановиться, так же, как и уже разозлившийся не на шутку подрывник. Бесит. Снова начинает играть с такими вещами, снова провоцирует и заставляет показывать абсолютно все без утайки. И, разумеется, бесит тем, что вообще вызывает столь сильные чувства. Когда хочется разорвать на части, поменяться с ним ролями, становясь на время потрошителем. Лишь бы подтвердить и без того известный, но приглушенный сейчас в сознании факт – никому варийский принц больше не принадлежал и принадлежать не будет, кроме Хаято, точно так же, как не уступит самого Хаято кому-либо, тем более, ненавистному брату. Гокудера докажет им обоим, раз от него этого так ждут. Чтобы коронованному извращенцу в голову не приходило больше так издеваться. - Ну, раз я не особенный, то, конечно, ты не позволишь мне сделать вот так, - блондин как-то недобро усмехается, сверкнув глазами, и выдергивает ремень из собственных джинсов. Через мгновение на животе варийца уже красуется яркая полоса от удара. Нет, крови сегодня Хаято не хочет, ему хватит и такого. Еще один удар, и почти такая же полоса возникает с другой стороны, почти перекрещиваясь с предыдущей. На молочно-белой коже принца смотрится это весьма привлекательно. Когда только Гокудере начало такое нравиться? Он наклоняется, касаясь оставленных им самим отметин губами, а для ремня уже находится новое применение. Блондину как-то ловко удается перехватить руки варийца, прочно связывая их, но закреплять их где-либо он не собирается, так и оставляя. –Говоришь, твой брат может делать, что захочет? Тогда взгляни еще раз, что именно тебе стоит не позволять ему заполучить, - пользуясь тем, что Бел теперь не может до него дотронуться, Хаято устраивается на его бедрах удобнее и начинает представление. Рубашка медленно расстегивается, и пальцы скользят по бледной коже, обводя каждый изгиб тела. Блондин несильно прогибается в спине, шумно выдыхая, и легким движением окончательно скидывает ненужную вещь с плеч. – Что, разве можно кому-то еще обладать этим? – Хаято уже скользит рукой ниже, расстегивая молнию на джинсах и приподнимая бедра, дабы стянуть с себя и эту часть одежды вместе с бельем. Гокудера больше не стесняется собственной наготы, он знает, что привлекателен, знает, насколько его сейчас хочет тот, для кого все это и демонстрируется. Подрывник и сам хочет. Только надо насладиться происходящим дольше, немного потянув время. – Тоже не терпится, правда? – блондин продолжает отвлекать варийца подобными комментариями, тем временем, поерзав на его бедрах. Вот кого-то сейчас и подведут тесные штаны. О, Гокудера потом отдаст свое тело в распоряжение на сколь угодное количество времени и позволит любое действие. Только чуть позже. – Я знаю, ты ведь так популярен. Красивый, - пальцы перемещаются на щеку принца, погладив ее невесомо. Секундная задержка для того, чтобы столкнуться взглядами. Злость, уверенность, безумное желание. «Мой, мой, мой» как ежесекундная мантра. Быстрое движение руки к волосам, после чего пряди оказываются сжатыми и потянутыми в сторону. Принц подчиняется. Черт его знает, почему он до сих пор все терпит. Видимо, знает, что получит после, или получает какой-то мазохистский кайф. Голова парня оказывается резко наклоненной к давно возбужденной плоти Хаято. «Давай же, Бел. Знаешь, что я бы с легкостью пошел на то же самое. Тебе ведь не жалко для меня?» - снова мысли, судорожный поток безумных размышлений, диктуемых чем-то бессознательным. Но Гокудера остается услышанным даже, когда молчит. Чувствует тепло губ, сомкнувшихся на головке, сильнее цепляется пальцами за мягкие волосы, прерывисто дышит. Уж конечно, такие привилегии только для особенных. Точнее, для особенного. Он такой в единственном числе и не допустит кого-то еще. – Глубже, - не остается следов от взбешенного подрывника, которого охватывают теперь иные ощущения, он не замечает срывающихся с губ стонов, не замечает, как толкается бедрами вперед, в обжигающую тесную глотку. Отстраняется только в последний момент, пачкая простыни. Но на губах варийца успевает остаться белесая жидкость, и Хаято не удерживается, тянется к нему, теряя последние остатки гнева и не сомневаясь больше ни в чем. Прошедшийся по притягательным губам язык оставляет Белу дальнейший выбор насчет продолжения поцелуя, не углубляясь дальше. А ремень тут же расслабляется, освобождая руки варийца. Возвращаются привычные роли. Наверняка теперь Хаято достанется за наглое пользование привилегиями. Но он только этого и ждет, желая уже подчиниться каким-либо действиям и вновь подпитаться безумием парня, которое какое-то время не находило должного выхода. «Я знаю, я особенный. Покажи мне, насколько, мой прекрасный принц» «Ты ведь этого и хотел, а, Хаято? Хотел подчиниться и узнать его степень безумства? Получи по заслугам», - мысли прерваны резким ударом о стену, отчего перед глазами пляшут разноцветные искры. Не страшно, не больно. Пока что. Гокудера знает, что за свою наглость поплатится, что начал играть не с простой добычей и зря пытался подчинить. Хотя, раз принц по-прежнему тут, по-прежнему испытывает интерес и просто дикую злость, которую Хаято смог бы почувствовать даже на расстоянии, это ли не подчинение? Чувств, размышлений, действий. Да к черту, Хаято все равно добился своего и готов заплатить большую цену. Руки уже подняты вверх, и по ним скользит острие стилета. Принц хочет крови? Пусть хоть до последней капли вытряхнет эту горькую жидкость из давно предавшего своего хозяина тела. Организм абсолютно отказывается слушаться, реагируя на боль изощренным удовольствием. «Опустоши меня. Мне не жаль крови. Она вовсе не королевская, и грош ей цена. Ведь ты тоже не будешь меня жалеть?» - блондин не знает, чего ждать, но покорно терпит будто замедлившееся течение времени, боясь рушить тишину даже дыханием. А затем испытывает резкую боль, импульсом бьющую в мозг, заставляющую кричать и внутри, и снаружи. Дурацкая оболочка, когда ты уже привыкнешь к боли? «Сам подписался на это. Терпи, терпи», - кричит увядающий здравый смысл, и Гоку успевает ухватиться за это. Да, он знал, на что шел. Знал, с кем начал своевольничать. Боль понемногу отступает, оставляя тепло струй крови, стекающих вниз по тонким запястьям, огибающих линии вен. Никаких лишних движений. Снова ждать. Чтобы потом вновь скулить от боли, растворяясь в диком жаре. Жар потерянной крови, жар кружащейся головы, а теперь еще и жар расплавленного воска, въедающегося в спину. Искусанные губы сочатся новыми порциями крови, доводя до тошноты от вкуса и запаха, который, кажется, вечно станет преследовать Хаято. Небольшие приготовления, и Ураган чувствует внутри себя какой-то странный предмет. Кажется, свеча, но он уже не уверен в собственных ощущениях, которые затмевала боль. Быстрые движения. Нет, этого парень не чувствует, дискомфорт кажется слишком слабым, по сравнению с другими повреждениями. С губ вместе с каплями крови срывается предательский стон. Наверное, гребанному извращенному организму понравится даже, если его будут долго и мучительно потрошить. Гоку в какой-то момент был вовсе не против подохнуть. Правда это желание исчезает, когда свеча заменяется разгоряченной плотью, буквально вколачивающей Хаято в стену. Кажется, его пальцы останутся пригвозденными тут навечно, и не видать больше никогда игры на рояле. Плевать. Сейчас плевать абсолютно на все. Боль смешивается с удовольствием, составляя странный коктейль. Всхлипы, стоны, судорожные вздохи. Полный спектр чувств, доводящий до морального истощения. Но это еще не конец. Хаято вовсе не удивляется собственному испытанному оргазму и только негромко взвывает, чувствуя, как освобождаются руки. Покорно опускается на колени, принимает в рот член, делая все так, словно это было давно отточено и привычно. Давится спермой, в конечном итоге, и замирает в положении сломанной игрушки на полу, не в силах двинуться с места. Пытается напрячь мозг, чтобы вникнуть в слова оказавшегося рядом принца. Кажется, снова плачет. Подождите-ка, снова? Сколько уже этих липких дорожек застыло на щеках? Вот так постыдно гордый хранитель Урагана проливает бесполезную соленую воду. «Паинькой? Тебе ведь не это во мне понравилось, правда, Бел? Ты упиваешься моим безумством, тебе нравится моя непокорность», - Хаято упрямится до последнего, подаваясь вперед и нарушая запрет, врываясь поцелуем в приоткрытый рот. Хочется заглушить вкус собственной крови, а тем более слез. Не чувствовать все это, не чувствовать себя таким жалким. Как можно вообще продолжать упрямство, когда не осталось ничего от собственного достоинства? Он сломанный, но он не игрушка. И шел на это, зная, что не будет простым развлечением. Нет желания убежать. Зачем убегать, когда только так можешь чувствовать себя живым? Испытывать столько сильных эмоций, а не быть больше бездушным манекеном, как прежде, не изображать из себя ничего. В глазах все же мелькает оттенок грусти. Всегда тяжело расставаться с гордостью и принципами, когда столько лет бессмысленно их защищал. Хаято не хочет, чтобы Бельфегор видел это. Хаято должен быть сильнее. Он уже отводит взгляд и с трудом встает, потянувшись к штанам. Руки не слушаются абсолютно, джинсы тут же пачкаются кровью, но сейчас это не важно. В задних карманах отыскивается спасительная пачка на пару с зажигалкой. То, что нужно. Поможет вернуть мысли на место и не натворить глупостей, которые могли бы оказаться лишними сейчас. Джинсы натягиваются на бедра, но застегнуть их сейчас парень просто не в состоянии. Остается подойти к окну, чиркнуть зажигалкой. Первая же сигарета выпадает из рук, начинающих дрожать. Бесит. С третьей попытки удается закурить, глядя на негнущиеся пальцы, которые болели уже как-то привычно. Попало по костям, разумеется. Заживет. Хаято то ли к сожалению, то ли к счастью уж больно крепкий и живучий. Дым вырывается из глотки, забирая ненужную грусть и отчаяние. Это было свойственно прежнему Гокудере, сейчас это ему не подходит. Не в силах докурить, тушит сигарету на середине и оборачивается к варийцу, шипя от соприкосновения обожженной спины с подоконником. – Я пойду за тобой до конца, - громкие слова. Только вот до какого конца? Скорее всего, до своего собственного. «Убей меня. Лучше убей. Я не выдержу, я сдохну сам от этого чувства, я уже не я, я – это ты», - неозвученное таковым и останется, пусть. Гокудера в глубине души не хочет быть убитым, но не хочет и оставаться один. Он просто надеется точно так же поместить сохраненную часть себя внутрь принца, ибо внутри себя ей места уже нет. Там только один Бельфегор, который смеется, безумно смеется. – Спаси меня, - уже вслух. От кого из них? Да от обоих. Но каким способом? И Гокудера резко обрывает все пути к чьему-либо отступлению, не желая никаких больше бегств. От такого не убежишь. Хватит. Просто сдаться тому чувству, что охватило их, ни о чем не жалея. И Хаято разъясняет все одной единственной фразой. Произносит это с четким привкусом крови, слез, сигарет, боли и..преданности прирученного дикого зверя. –Останься со мной. Впервые Хаято кто-то слушается настолько быстро. Тем более, удивляет быстрая реакция на просьбу остаться. Парень привык, что люди уходят. А от тех, кто оставался, обычно бежал сам. Сейчас же замирает на месте, еле заметно морщась от прикосновений к спине, но желая, чтобы этот момент длился дольше. Нет больше обиды. Страха вовсе не существовало. Просто пусть уже Бел делает, что угодно, лишь бы оставался тут, в одиночку Хаято не выдержит. Принц и не собирается уходить, тащит куда-то за собой. Через мгновение блондин уже чувствует прохладную поверхность ванны и прикрывает глаза, стоит только влажному краю рубашки коснуться щеки. Становится легче. Резкий контраст. Кажется, тело до сих пор горит. Или у парня просто жар? Все равно. Скоро все пройдет, он уверен. Бельфегор, разумеется, пытается добраться до рук, которые подрывник поначалу категорически отказывается показывать. Пусть принц сам это сделал, зрелище не из приятных. А может, оно и к лучшему. Хаято никогда не нравились его руки. Излишне тонкие запястья, длинные пальцы, которые еще называли музыкальными. Для рояля только и подходят разве что, не для битв. Потому костяшки постоянно сбивались о всевозможные неровные поверхности для придания хоть какого-то другого вида. Сейчас, пожалуй, то, что надо. Тем более, если шрамы останутся. Иногда Гокудера точно пугал самого себя. Как вообще можно радоваться вещам, которые любого другого привели бы в ужас? Стоит задуматься, как вариец все-таки добирается до рук, и Гоку остается сдаться на его милость. Будет больно? Вряд ли больнее, чем недавно. Все равно вытерпит любую физическую боль. Бельфегор уже тащит бутылку алкоголя. Хаято хотелось бы, скорее, выпить, чем тратить дорогой виски на обработку ран. Но сделать ничего не может, ибо руки по-прежнему не перестают дрожать, начиная выбешивать. Что это вообще такое? Стресс, нервы? Все вперемешку? Гоку уже тихо шипит в ответ на болезненные ощущения, которые, впрочем, проходят достаточно быстро. Как он и думал, явно не больнее, чем прежде. Принц протягивает ладони, наполненные ускользающей сквозь пальцы жидкостью, и Хаято сам наклоняется, жадно глотая остатки спиртного. Так всегда. Он поит кислородом, поит кровью, поит виски. Он всегда в последний момент позволяет сделать спасительный глоток и жить. Позволяет испытать рвение к этой самой жизни. Руки уже чем-то смазаны и перебинтованы, и блондин чувствует, как боль затихает на время. Принц будто собирает заново по частям поломанную недавно любимую вещь. Любимую ли? Сомнений больше нет, когда губы варийца касаются почти невесомо тыльной стороны ладони, отчего Хаято замирает, не шевелясь. Это было что-то вроде извинения? Если он все правильно понял. Кажется, это правда так. Гокудере не нужно больше слов, ему вполне хватит и подобного жеста, который значит еще больше, чем какие-либо стандартные фразы. Вот и все, раны обработаны, спина сама позже пройдет, и какие-то извращенные, но притягательные пытки позади. Что теперь? Гоку до сих пор нуждается в обезболивающем, поэтому тянется к бутылке, которая еще не была опустошена. Несколько больших глотков, и мысли затуманиваются. Приятно. Не хочется никуда, не хочется сейчас ничего делать. Еще ведь ночь, да? Кто-то совершенно потерялся во времени, ну и черт с ним. Провести немного времени с Бельфегором до возвращения. В конце концов, это их личное время. Это их особенный секрет. А что Хаято скажет о новых травмах? Снова сложные тренировки. Вряд ли кто-то удивится, зная о том, что два Урагана – это нечто невообразимое в сочетании. Кому вообще нужны эти оправдания, об этом всегда можно подумать позже, не сейчас точно. Хаято плохо контролирует и мысли, и тело. Дрожь проходит, но его шатает уже от банальной усталости. Получается встать, но только для того, чтобы, в итоге, рухнуть практически на принца, вовремя успевающего выпрямиться и подхватить своего нерадивого ученика. Руки на автомате скользят за спину варийца, скрещиваясь сзади, а носом Гоку тыкается в шею парня, что-то тихо бурча. Почему так спокойно вообще? Мозг, эй, с тобой там все в порядке? Хаято не думал, что может доверять кому-то, причинившему ему боль. А тут столько боли за один раз, но возникает лишь доверие. Неважно, что Бел сделает сейчас или что будет позже. Может еще раз поиздеваться над физической оболочкой, которой Хаято никогда сильно не дорожил. Но до тех пор, пока тот не растаптывает что-то странное, что еще теплится в душе, пока вообще оставляет живой эту душу, Хаято готов простить ему много вещей, за которые больше бы никого другого не простил.