Love

Юна и Джеин познакомились осенью, в её середине, когда на деревьях уже засверкали миллионы ярких звёзд и забились миллионы алых сердец в виде жёлтых, красных листков; то были пасмурные дни, когда туман стелется по земле, подбирается всё ближе, ближе, а по ночам, кажется, и вовсе осмелев, почти заползает под дверь, силится протиснуться сквозь оконные рамы и заполнить весь дом. Осенью Юна всегда терялась - в улицах, в людях, в месяцах, в числах. Казалось, мгновение назад лето кружило её на своей цветастой карусели с карамелью и тёплым ветром, а теперь её вдруг окунули в гущу унылой, сырой осени - ненавистного времени года, - будто не умеющий плавать оказался далеко-далеко от берега, где пугающая, тёмная глубина. Вроде бы только что Юна шагала совсем в другом конце города и уж никак не могла попасть на эту улицу; тёмная магия осени - даже не тёмная, а чёрная, как горький, противный кофе без сахара. Юна не понимала, куда идёт она и куда идут другие, что ей говорят и что надо отвечать, что нужно сделать и что она делает; эта мрачность словно гипнотизировала её. В таком состоянии Джеин стала для Юны спасательным кругом, помогающий удержаться на плаву; амулетом, защищающим от зла. Они встретились в одном из коридоров университета, бесчисленных и запутанных, как в сказочном дворце - обиталище волшебниц и фей. Юна стояла у окна с книгой, а Джеин бежала мимо, кого-то, кажется, догоняя. Она ненароком задела книгу и чуть не выбила её из рук Юны; по инерции пробежав ещё несколько метров, Джеин тут же вернулась и, заглядывая ей в лицо, спросила: - Я не порвала страницу? Та удивлённо подняла голову; обычно к Юне никто не подходил, и все перерывы она проводила в одиночестве. - Нет... - Слушай, прости, что толкнула и отвлекла, - начала непринуждённо тараторить Джеин, сокращая расстояние между ней и Юной на целый шаг. - Просто, понимаешь, я хотела догнать одного парня; он дурачок, выводит всех вечно. Я думала его пощекотать немного, он этого боится; впрочем, ну его. Меня, кстати, Джеин зовут... Так Юна и познакомилась с ней; быстро - будто книгу новую открыла; легко - словно им было по пять лет, когда все вокруг - твои лучшие друзья. Джеин была сама жизнерадостность; большие глаза-солнышки, вокруг которых всегда лучики от смеха; круглые щёки-яблоки с лёгким румянцем; голос, похожий чем-то на сок одуванчиков в тёплый, летний-летний уже день; губы, вечно улыбающиеся. Кстати, губы - они нравились Юне больше всего, если говорить о внешности Джеин; они привлекали внимание. Две складочки по бокам - это было очаровательно, как котёнок - крошечный, белый, пушистый; игривый и прекрасный. А смех Джеин - о, как же Юна его любила; он начинался с лёгкого, почти незаметного хихиканья - не хихиканье, а крошечные серебряные колокольчики где-то в весеннем саду, полном распускающихся цветов; затем он разливался громко, звонко, весело, наполняясь праздничностью какой-то, жёлтым светом лампы под абажуром на детской ёлке; а потом заливистое "ха-ха-ха" сменялось прелестными тихими вздохами, постепенно исчезая. Юна всё думала, на кого же похожа Джеин; найти ответ на этот вопрос для неё было сродни решить сложную задачу. Весельем и непосредственностью она напоминала ребёнка; лицом - скорее мультяшного персонажа, самого позитивного и положительного, который тормошит всех остальных, носится как ракета, безумства вытворяет, ради которого только и смотришь. Но всё это не подходило Джеин, не описывало её со всех сторон, как взгляд на одну грань кристалла не позволяет увидеть его во всей красе. Иногда она бывала удивительно, необычайно заботлива, как родители или бабушка - тёплая, родная, у которой всегда под рукой банки с вареньем - сливовым, персиковым, малиновым - и клетчатые пушистые пледы. Например, когда Юна заболела в апреле, через полгода после их знакомства. Тогда в интонациях и взгляде Джеин слились, образуя восхитительный сплав, нежность, тревога и серьёзность; как любят некоторые наливать в одну чашку чай и кофе и кидать туда ещё бруснику, чернику и мелкие-мелкие кусочки киви. "Лежи, не дёргайся, - успокаивающе говорила Джеин, меняя полотенце на лбу Юны, - сейчас я принесу тебе воду и таблетку... Может, ещё чая горячего?" И её голос был мягким, как небо после мелкого дождика на закате; когда повсюду тучи, похожие на перины, освещённые солнцем, которого не видно, но которое где-то есть; и на небе только эти два цвета - жемчужно-серый и жёлтый; они смешиваются, перетекают друг в друга с замечательными переливами; и ты понимаешь - это что-то прекрасное, как мир; как жизнь. У Юны был жар, её всю трясло. Ей казалось, что она падает в глубокую - не темноту даже, а просто пустоту, где ничего и никого; где-то рядом есть винтовая лестница - очень красивая, из восхитительно прохладного и шершавого белого мрамора с нежно-розовыми прожилками; с надёжными широкими перилами; а она несётся мимо этой лестницы, всё вниз, вниз, к самым недрам земли; но на середине падения чьё-то волшебство подхватило её и аккуратно-бережно поставило её на эту лестницу и обняло будто; это волшебство сотворил кто-то с безумно нежным голосом, кто-то, пахнущий солнечно цитрусами. А потом Юна очнулась - резко, моментально, будто вынырнула из тёмного озера, подняла голову, вдохнула быстро свежий воздух и теперь радуется природе - свету тёплому, веселому пению птиц, лесу на берегах - всему. Они наконец легли спать; у Юны в квартире стояли два замечательных дивана - один синий, другой чёрный, оба кожаные, ужасно мягкие и уютные; в такие хорошо завалиться с кружкой какао и читать что-то такое милое-детское, как сказки, или захватывающее-интересное, детективчик какой-нибудь; Юна спала на синем, Джеин - на чёрном. В середине ночи они сразу одновременно проснулись, как будто завыли сирены пожарной тревоги; но наоборот - на них навалилась темнота, тишина; всё было как-то странно, и девушки даже не могли долго решить почему; а потом поняли - слишком темно, слишком тихо; не сочился в окна свет фонарей с улицы, оранжевый, как апельсины; не шумело ничего, вообще ничего - даже холодильник не гудел еле слышно; во всём квартале выключилось электричество. Джеин тогда пришла к Юне на синий диван, укрыла ещё одним пледом - мохнатым, ярко-зелёным, цвета летней листвы; укутала; обняла; по голове погладила. Обычно у Юны была боязнь темноты - лёгкая-лёгкая, неощутимая почти, как тюль белый на весеннем ветру, но была; а тут - ей казалось, будто никакого внешнего мира и нет; Джеин, её заботливые руки, тёплый плед, синий диванчик - вот всё, что существует на свете... А через неделю они завели попугая - волнистого; очень яркого, цветастого; стали учить разговаривать. Ни на кого она всё-таки не была похожа, эта Джеин.