Всего лишь кошка

      Как же холодно... С ушами я уже распрощалась. Да и с хвостом тоже. Мне очень повезёт, если я замёрзну сегодня ночью, до того, как меня найдёт какая-нибудь собака, коими кишит это место. Ведь я уже не могу сопротивляться, у меня просто не осталось на это сил, а быть съеденной заживо совсем не хочется. Но какая теперь уже разница?       Коробка не просто промёрзла, она обледенела насквозь. Здесь воняет чужими испражнениями, съеденной пять дней назад протухшей рыбой и смертью. И всё же в ней лучше, чем на пробирающем до костей ветру. Я знаю, что счёт уже идёт на часы, наверное, лучше было бы выползти на этот жгучий мороз и дать себе поскорее уйти, но не могу и пошевелиться.       Ещё вчера я была тут не одна. Здесь же со мной был мой сынишка, последний выживший из моих котят. Пухленький дымчатый малыш, так любивший забавляться со своим хвостом. Он был самым крупным из всех шестерых детишек, но очень пугливым. Именно поэтому постоянно держался рядом со мной, всегда слушался меня. Я запрещала ему отходить от коробки далеко, и когда уходила на поиски еды, он всегда забивался в самый дальний угол и сидел тихо-тихо. Сегодня, вернувшись с поисков с небольшой добычей, я не нашла его. Очень долго искала его вокруг, облазила все ближайшие мусорки и подворотни, нарвалась на свору бродячих собак, которые прокусили мне переднюю лапу, но его не нашла. Не знаю, что с ним случилось, унюхали ли его собаки, или нашла шаловливая детвора, да и не хочу я знать, как умер мой последний ребёнок. Сказать, что мне сейчас больно — ничего не сказать. Меня словно разрывает изнутри, хочется выть, хочется разодрать эту чёртову коробку, хочется перегрызть глотку тому, кто отнял у меня моего малыша. Но всё, что я могу, это тоскливо мяукать охрипшим от холода голосом.       Когда-то у меня была любящая семья, я жила в тёплой квартире, у меня всегда было вдоволь еды, свой мягкий уголок, и прочие прелести жизни квартирного питомца. Меня баловали, гладили, играли со мной, а я боготворила своих хозяев. Но всё это исчезло, стоило им завести ребёнка. Сначала они просто перестали обращать на меня внимание, а потом появилась странная ненависть ко всему, что со мной связано. «Не там ешь, не там сидишь, не там спишь». И всё чаще это сопровождалось незаслуженными пинками и ударами. Я ведь всегда спала именно здесь, а миска всегда стояла именно в этом месте. Разве я виновата, что моя шерсть выпадает несколько раз в год? Если бы я могла это прекратить, то с радостью бы это сделала. Почему за это меня запирали в чулане, иногда на целые сутки? А то и вообще на балконе, и в жару, и в холод, без еды и питья. И снова били, ругаясь за то, что я, просто не выдержав, сходила на том самом балконе в туалет. Я не винила их за это, ведь любое существо в первую очередь будет защищать своё дитя, а я, по всей видимости, была для него чем-то опасна. Знать бы ещё, чем, может, и смогла бы стать лучше, смогла бы доказать, что никогда не обижу ребёнка тех, кто приютил меня.       А потом у меня началась течка, и, чтобы не мешала, меня просто на несколько дней выгнали на улицу. Вернувшись домой, я поняла, что сказка закончилась. Одним вечером хозяйка подошла ко мне, и начала гладить, чего не делала уже очень давно. Счастью моему не было предела, я снова была любима, меня буквально распирало от блаженства, от осознания того, что я всё ещё нужна им. Но вместо так любимых мною ласковых фраз с её губ сорвалось: «Если ты родишь, мы смоем твоих котят в унитаз». И она улыбалась. Улыбалась, смотря в мою мордочку и произнося этот страшный приговор для моих будущих детей. Думала, что я ничего не понимаю.       И я сбежала. Может быть, это и не лучшая идея, уйти на улицу, обречь своих малышей на бродяжничество, и всё же это хоть какой-то шанс для них. Так я думала. Глупая.       Закрываю глаза, и вижу мордочки шести маленьких комочков, истошно мяукающих и просящих поесть. Как счастлива я была, когда они только появились на свет. Счастлива и полна надежд на то, что их не ждёт участь быть утопленными. Кто знает, может, лучше было остаться у моих хозяев, которые намеревались спустить моих малышей в унитаз? Тогда бы их смерти не были такими мучительными.       Первый малыш с абсолютно белой шёрсткой умер практически сразу после рождения. Лишившись постоянного пропитания, я долго не могла наловчиться искать еду, ведь, выросшая в любви и заботе, я была абсолютно неприспособленной к уличной жизни. Потому просто не смогла обеспечить его необходимым количеством молока. Его, уже мёртвого, утащили крысы. А я даже не смогла им помешать, я была на охоте.       Двое близнецов-озорников белого окраса, с серыми пятнышками на мордочках, сбежали из коробки и отправились осваивать мир. Но уже в соседнем дворе их нашла бродячая собака. Я слышала их полные ужаса и боли истошные крики. Я слышала хруст костей и разрываемой стальными челюстями плоти. Забыв обо всём, я бросилась на защиту своих детей, вцепившись когтями в окровавленную морду, рвала её кожу, пытаясь дотянуться до глаз и выцарапать их. В той битве я потеряла половину хвоста и правый глаз. Но это ли была потеря? Подбежавший охранник отогнал собаку, которая, поскуливая от полученного человеком пинка, бросилась наутёк. А я… Два кровавых тельца на заснеженном тротуаре — это всё, что осталось от моих малышей. Я знала, что их не вернуть, и всё равно продолжала звать их, облизывать, пытаться отогреть, сделать хоть что-то. А рядом стояли подростки, снимая всё это на телефон. Я кричала, я просила их о помощи, но они лишь смеялись. Но что смешного в жуткой смерти двух ни в чём не повинных малышей?       Четвёртая серенькая малышка с аккуратными белоснежными носочками на лапках умерла под колёсами проезжавшего автомобиля. А водитель даже не остановился, он вовсе и не заметил, что лишил жизни живое существо, дышащее, понимающее, умеющее радоваться простому солнечному зайчику, или мимолётной ласке. Люди — вот кто настоящие звери. Они не умеют любить, они не умеют быть добрыми. Преданными.       Ещё одна — малютка, такая же чёрненькая, как и её отец, упала в открытый канализационный люк, который давно был завален мусором и не имел выхода. А через день пришли рабочие, и закрыли этот люк тяжёлой чугунной крышкой, игнорируя доносящиеся оттуда крики моей бедной малышки. Я мешала им, пытаясь остановить, я не хотела, чтобы мою девочку замуровали в этом каменном гробу. Но, чтобы я не путалась под ногами, они решили облить меня кипятком. Моя некогда красивая и блестящая шёрстка до сих пор покрыта рубцами и нарывами. Но тогда, превозмогая боль, от которой плавились все внутренности, я всё так же пыталась спасти своего ребёнка. А они просто отшвырнули меня в ближайшие кусты. Я не отходила от этого люка ещё два дня. Пока моя малышка не затихла. Люди хотя бы представляют, каково это? Слышать, как твой ребёнок зовёт на помощь, как медленно умирает там, внизу, и не иметь возможности помочь? Просто тихо сидеть и молиться, чтобы для него этот кошмар поскорее закончился.       Кошки не умеют плакать. Кто придумал эту глупость? Вот сейчас, вспоминая каждого из моих малышей, я рыдаю огромными кровавыми слезами. Потому что по-другому просто не могу переносить это разрывающее чувство потери. Я умирала уже шесть раз, каждая смерть моего котёночка была как моя собственная. Мои бедные детки, я не смогла защитить их от жестокости людского мира.       Бродяжничество в этом мире — самое безумное, что я могла придумать для них. Почему мои хозяева, даже не увидев моих малышей, уже решили избавиться от них? Чем они им так помешали? Такие малютки… Я бы научила их хорошему поведению. Они бы никогда не сделали ничего плохого ни людям, ни их ребёночку. За что их обрекли на мучения?       Шерсть на спине становится дыбом. Несмотря на то, что тело мне уже не подчиняется, инстинкты не подводят. Не различаю запаха, но знаю, что это собака. Та самая, убийца моих детей. Я чую это нутром. Ну вот, теперь она добралась и до меня. Обнюхивает, и её дыхание обжигает. Шершавый язык тревожит коросты, и это действие отдаётся мучительной болью во всём теле. Чувствую, как челюсть сжимается на той самой лапе, которую мне чуть не отгрызли. И мне страшно умирать так, но изменить что-то уже не в моих силах. Что ж, у кого-то сегодня будет хороший ужин.       Передние лапы уже не реагируют на попытку пошевелить ими, а задние я перестала чувствовать ещё пару часов назад. Мгновенная вспышка боли, и сознание обволакивает вязкой темнотой. Больше меня здесь ничего не держит. Ещё немного, и я тоже уйду к ним, к моим пушистым комочкам. И мы наконец будем вместе, никто нас больше не разлучит.       Я всего лишь кошка. Что я могу знать о настоящих чувствах?