Красками крови(боли).

"Я был не одинок — со мной были мои внутренние демоны" - Томми-оборотень (Big wolf on campus) «Как же я устал…» Сплошная, непроглядная тьма, настолько густая, что, кажется, в ней невозможно дышать, страшная и вязкая, какой никогда не бывает ни ночью, ни даже в темных пещерах. И маленькое, крошечное тельце среди всей этой темной массы, забившееся в импровизированный угол. Человечек сидел там, съежившийся и нахохленный, с таким непокорным видом, который делают только упрямые дети, бросающие кому-нибудь вызов. Это был ребенок лет тринадцати. Видимо, мальчику было плохо. Его руки, сцепленные перед коленями, сжались сильнее. Парень стиснул зубы покрепче. Юнца мучили мрачные мысли. Воспоминания. Лица и картины, сменяющиеся калейдоскопом. Смеющиеся, издевающиеся одноклассники, равнодушные, отворачивающиеся взрослые, глядевшие свысока, издевки и предательства друзей, разлад с родителями… Парень схватился руками за голову. Каждое из недавних воспоминаний теребило старые, покрывшиеся корочкой раны и создавало новые на исстрадавшемся сердце. Истерзанная душа, метавшаяся где-то там, в глубине плоти, почти не могла сопротивляться. Из нее были выкачаны практически все соки, и она рвалась, стремилась вырваться отсюда, прочь из этого ада, куда угодно, лишь бы не оставаться… Однако, она лишь напоминала человека в изорванной одежде, который, от ужаса изо всех сил стремиться куда-то наверх, к смерти, но его удерживают цепи, накрепко приковывающие к телу, перекрывающие кислород и топящие все глубже и глубже во тьму. Казалось, что все сознательное, все инстинкты, вся составляющие выли от ужаса и рвались вверх, словно бы что-то предчувствуя. Все внутри него громко, изо всех сил взывало о помощи. Но крика никто не слышал… Бесполезно. Как бы ни кричала твоя душа, если ты всего лишь человек, то твоего крика никто не услышит, и он навсегда останется там, глубоко в твоей душе, сотрясая основы и глубоко увязая в болезненной гнили от внутренних ран, рождая кислоту из невысказанной боли, топящую и без того обессиленного тебя. На свете не осталось больше чутких людей, а если и осталось, то столь мало, что больше их на улице не встретишь. Никто не протянет тебе руку, если ты обычный, неизвестный человек, подросток, одиноко бредущий по улице. Бесполезно. Сколько раз он пытался заглянуть в глаза взрослых, сколько - казалось, уже десятки раз. Нет, конечно, не так часто, редко, лишь тогда, когда было как-то по-особенному невыносимо больно, словно в душу вылили лаву и кислоту одновременно. От боли хотелось согнуться пополам. И лишь тогда, в те особые случаи, он старался заглянуть взрослым в глаза. Ему казалось, что лишь в те секунды он имел особенное, небольшое право посмотреть и попробовать найти у них лишь капельку сочувствия, грамм понимания, и тогда стало бы легче. Легче… Но взрослым всегда было не до того. Какое им было дело до неизвестного юнца? Даже знакомые взрослые и те не видели ничего или не понимали, а может, им было все равно. Все равно… Им всегда было все равно. Равнодушие резало хуже ножа. В такие минуты ему казалось, что он стоит в сплошной темноте, посреди оживленного проспекта, маленький и беззащитный, а вокруг него снуют десятки людей, и все они большие, огромные… Со своего ракурса он старается заглянуть им в глаза, хотя бы просто посмотреть, спросить дорогу, но они никогда не опускают головы и очертя голову несутся дальше. У всех на лицах маски. Холодные, безжизненные, бездушные, закрывающие лицо маски с одинаковым выражением лица - безразличием. Никому никогда нет ни до кого дела. Безразличие… Он и сейчас видел это в своем кошмаре. Сидел посреди этого проспекта, съежившейся, совсем один, но толпе не было до этого никакого дела. Парнишка услышал смех. Громкий и издевательский. Откуда-то из-за границ темноты выплывали его обидчики. Медленно, по частям, как в страшном фильме, все с теми же мерзкими ухмылочками на лицах. Против этих уродов не помогал даже волчий взгляд, превращаясь в этом состоянии во взгляд обессиленного, испуганного, затравленного волчонка. Рядом послышались чьи-то голоса. Подросток повернул голову. С другой стороны, невдалеке, стояли его друзья. Вернее лучший друг и приятель. Они шептались, поглядывая на него. Конечно, они как всегда будут наблюдать, поглядывая на него. Не вмешается даже лучший друг. Нет, даже он будет просто смотреть, ведь рядом его приятель, а значит, они тоже будут либо наблюдать, либо шутить. Где-то в стороне мелькали лица преподавателей, спокойные и отрешенные. Еще дальше возник образ родителей - вот они, оба, сидят на диване. Но они тоже не слышат его молчаливый крик - словно бы паренек и они находятся в разных мирах, отлученные, разделенные. Он снова пытается заглянуть в глаза взрослых ,снующих рядом-тщетно и в бес толку. «Но как же так, глаза - это зеркало души!»-думает он, продолжая это бесполезное занятие. Обидчики все ближе, их голоса смешиваются с голосами друзей, взрослые также снуют, родители все дальше… «Вот так и появляются у нас нездоровые ячейки в обществе. Они появляются из таких, как я, искалеченных, чувствующих боль живых людей, которым никто не помог». Удивительно спокойная и взрослая для ребенка мысль. Ах, как сейчас хотелось, чтобы кто-то пришел, кто-то сильный, некто, кто помог бы ему, спас, забрал бы из этого мира, некто сильный, как отец. Сколько раз он видел это в мечтах… Вот его снова обижает эта пятерка уродов, как вдруг их кто-то обходит. Этот кто-то смотрит на них - и они, эти уроды, испуганные, отходят прочь, трусливо пятятся, а этот некто берет его на руки, прижимает к себе и уносит далеко-далеко, подальше от этого страшного мира, в другой, хороший, например, в другой город. И этот кто-то, прижимая его к сердцу, непременно произносит нечто вроде «я с тобой. Я тебя больше не оставлю»… Но этого никогда не случится. Пустые, утопичные мечты, как говорил разум, но сердце, умирающее и почти обесточенное, продолжало надеяться. Сердце болезненно сжалось, словно бы его зажали в тиски. Хрупкая детская психика трещала по швам, издавая тихий звон, как хрустальный стакан. «Нет, хватит, я не хочу!»-мысленно кричит парнишка, сильнее хватаясь за голову, чувствуя себя так, будто его душу посалили в котел и медленно варят. Дышать было трудно. Картины закрутились бешеным калейдоскопом и опали осколочными, теневыми дымками, оставив его, бешено дрожащего, покрывающегося потом, все в том же углу мира кромешной тьмы. Как же раздражало это трясущееся мелкой дрожью слабое тело, эта чрезмерная ранимость и впечатлительность для мальчишки, но он ничего не мог с этим поделать. Он был слишком слабым и совсем еще ребенком. Вся эта атмосфера – предательства, издевок, безразличия - навевала чувство одиночества и страшной, болезненной незащищенности, травмируя и без того хрупкую подростковую психику и душу. Он и без того гнал множество неприятных воспоминаний, но они вылезали из углов и щелей, как тараканы, наползая и не давая покоя. Жизнь давно превратилось в сплошной, замкнутый круг Ада-школа-дом-друзья-дом-школа. Казалось, из этого мира нельзя вырваться, некуда убежать. Было больно. Все внутри выло от боли , ужаса и несправедливости. Все еще сидя на корточках, парень сильнее прижимает руки, сдавливающие голову, телу, как будто это хоть как-то может помочь рвущейся душе и исстрадавшемуся сердцу. Вокруг чернота и одиночество. Мрачные мысли. Психика не выдерживает, трещит по швам. Душа бьется, как раненая птица в клетке. Нервов не хватает. Воспоминания топят. Нет сил, нет возможности, нет помощи... Голос. Чей-то голос появляется в безграничной беспробудной тьме, вспарывая, разрезая ее будто ножом. Чье-то присутствие. Глаза не видят, но заметно что-то наподобие силуэта. Неизвестный чуть улыбается и предлагает помощь. Почему-то парнишка съеживается, будто ожидая удара. "Успокойся»-,неведомая рука тянется и вытирает слезы. Он словно бы видит и не видит ее одновременно. Присутствие...странное. А что он делает в этом мире? Что-то внутри кричит и говорит бежать, но опасность ощущается слабо и бежать почему-то не хочется. Совсем. «Я помогу тебе. Не оставлю одного»,-неизвестный снова вытирает слезы. Странно. Его вроде видно, а вроде и не видно вовсе. Голос… мягкий, убаюкивающий, чарующий. Даже тьма, обвивающая кольцами, становится бархатистой, словно бы слабеет и почти не выпивает силы. Исстрадавшееся существо с мукой поднимает на него глаза, с почти иссякшей надеждой, обращая на него все свое внимание. Внутри все трепетает, стремится спрятаться поглубже, убежать, но одновременно разворачивается к нему. Вот оно, истинное отчаяние, его привкус, когда ты готов пойти навстречу почти каждому, кто проявил к тебе чуточку понимания. Почти. Наперекор исстрадавшемуся сознанию и треснувшей психике поднимается инстинкт самосохранения, напряженный и порыкивающий, как готовящийся к прыжку зверь. Но вместе с тем полностью как чужой он, этот неизвестный, почему-то не осознается. Странно, но веет чем-то мрачно-знакомым…или не мрачным вовсе? Неизвестный негромко хохотнул. Приближается. Встает рядом. "Тебе больше не будет больно и плохо, ты не будешь одинок. Я буду рядом. Доверься мне. Они все получат по заслугам, все...обещаю. Им отольются твои слезы». Что-то внутри парнишки, что-то темное, радостно раскрывается навстречу и соглашается, но одновременно что-то другое протестует. Кричит. Сердце не истово стучит, как церковный колокол. Нет, нельзя мстить! Кажется, неизвестный это понял. Видно его усмешку...или он подросток ее только представил? «Хорошо. Я их не трону. Все будет так, как ты захочешь. Но я больше оставлю тебя. Я не такой, как твое окружение»,-он протягивает к юнцу руку. И почему-то ребенок ему поверил. По ауре, по словам, энергетике...не известно почему. Странно, но парень не видел верхней половины лица незнакомца. Только подбородок и нос. Глаза - лишь мельком ,и они ускользали от юнца, хотя тот смотрел прямо на него. На губах неизвестного скользила легкая улыбка, как будто он знал, видел все, о чем думает подросток. «Я все знаю». Рука ребенка дернулась. Странно и робко, и...он протянул руку незнакомцу. Неведомому… Тот усмехнулся, обнял его, шепнув на ухо: «все будет хорошо. Я буду рядом". И повел его куда-то. темная хрустальная тюрьма рассыпалась. «Это ж до чего надо было довести ребенка...» Незнакомец снова странно улыбнулся, и лишь тени смыкались за его спиной…