Тропой памяти

Над Паучьей Заставой стояла ночь. Зимний ветер наконец-то перестал трепать ларханы лучников, мёрзнущих на крепостной стене, и ушел отдыхать на восточный склон Эфель-Дуатских гор. Звезд не было видно из-за низких темных облаков, закрывших все небо. Судя по едкому першению в горле – облака снова напитаны вулканическим пеплом. Чудит Гора-кузнец, чудит в последнее время, ворочается на своем каменном ложе, словно лихорадочный больной, и тяжко дышит жаром в холодное небо. Нет-нет и выплюнет фонтанчик ядовитого дыма – и опять слезятся глаза, похуже даже чем ярким солнечным днем. Вон оно, пробивается сквозь серую пелену туч бледно-оранжевое пятно на востоке – это светится лава в кратере. Хузгат вспомнил, что по времени первая пепельная буря пришлась как раз на тот злосчастный день, когда на заставу занесло горбагово воинство. Какая тогда стояла вонь – не продохнуть. Ну не знак ли это? Пхут-тха! За те два нах-харума новые жильцы на заставе успели всем надоесть настолько, что заставили каждого аборигена изобретать законные способы скормить их одного за другим старушке Шелоб. Сейчас на стене ввиду ночного времени было много народу – все пять положенных по уставу стрелков. Внизу в двух сотнях локтей расстилалась Ущелина, темная и неприветливая. Где-то там за каменной дверью ход в логово гигантской паучихи: лучшего в мире пограничного стража, охраняющего подступы к заставе. Обычно Шелоб наружу не выползала, зная про отделяющую ее от орков каменную дверь и довольствуясь неосторожно забредшими в ее владения зверьками, да редкими нарушителями границ, которых у нее отбирали спеленатыми в кокон и находящихся под действием сонного яда, но всегда возвращали на место после допроса. Паучиха привыкла к вкусу человеческого мяса и уже не пыталась нападать на своих соседей и кормильцев: каковы они на вкус – Шелоб давно забыла, а вот обжигающий глаза противный яркий огонь и острые стрелы ее примитивный мозг помнил отменно. Хузгат порылся в кисете и выяснил неутешительную новость: запасы табака приказали долго жить. Выругавшись в адрес интендантской службы, которая уже вторую неделю отправляла караван на заставу, он поправил на спине колчан с анхуром и стрелами и двинулся к жизнерадостно пускавшему колечки Удруку – в очередной раз клянчить корм для собственной трубки. Поравнявшись с опасным проломом в стене, которым Лугдуш-аба меланхолично пугал новичков-снага, Хузгат невольно глянул вниз и увидел нечто странное: возле самой каменной двери, ведущей во владения Шелоб, лежал паутинный сверток, очертаниями напоминавший человека или иртха. – Удрук! Хэй, Удрук! Слышь меня? – позвал он, не отрывая взгляда от свертка. – Слышать-то слышу, – ворчливо отозвался Удрук. – А курева все ж не дам, имей в виду. Ишь разлакомился, мне самому мало! Хузгат с досады скрипнул зубами, курить хотелось ужасно. Но сейчас жажду дыма пересилило любопытство. – Да и Наркунгур с твоим куревом, – отмахнулся он. – Иди сюда, чего покажу. Дождавшись, пока товарищ, осторожно ступая по скользкому базальту, подойдет к разлому, Хузгат указал ему на загадочный предмет. – Непонятно, почему он здесь лежит, правда? Если Шелоб укусила его в своем логове и он без сознания, почему не оставила висеть там? А если он в сознании и сумел от Шелоб уйти – то почему не избавился от паутины? – Или его кто-то принес сюда и положил, – задумчиво изрек Удрук, выпятив клыкастую нижнюю челюсть. – Так, ты стой здесь и следи за ним, а я вниз – ребятам скажу. Со стены Хузгат и остальные стрелки наблюдали за тем, как разворачивались дальнейшие события: через четверть часа из ворот башни рысцой выбежали восемь бойцов в полом доспехе, с ними два стрелка. Двое отодвинули гранитную плиту, а еще двое, быстро зацепив паучий сверток прихваченными для этой цели баграми, втащили его во внутренний двор. Дверь хотели было завалить, но почему-то медлили. Хузгат, которому примерещился скрежет панциря в глубине пещер, хотел было крикнуть, но тут один из парней, кажется, Уфтхак – которого на памяти Хузгата паучиха кусала, по крайней мере, дважды – нырнул в проход и, держа й’танг наготове, двинулся к пещерам. – Чего он творит, дурень… – сплюнул стрелок, стоявший по левую руку от Хузгата. – Щас вот Шелоб-то его за жопу ка-ак схватит! Но удары сердца падали один за другим, а гигантская паучиха не спешила нападать. Более того – она вообще никак не среагировала на вторжение в ее владения потенциальной дичи, так и оставшись сидеть в своем каменном мешке. Совершенно невредимый Уфтхак пересек Ущелину, подошел к пещере и шагнул внутрь. Его не было видно с десяток дюжин ударов сердца, а потом в напряжении ждавшие товарищи увидели, как он быстрым шагом направляется обратно к воротам. Храбреца впустили, плиту спешно задвинули на место, и бойцы, взвалив на плечи сверток, поволокли ценный груз в башню. В этот момент на стене материализовался Удрук, запыхавшийся после быстрого подъема по крутым ступенькам. – Ну? – Щас… - гонец перевел дух, – короче так: я прав был, этого жмура кто-то принес. А Шелоб, похоже, ранена – Уфтхак видел в пещерах ее кровь-не кровь, ну, одним словом, плохо ей сейчас. А ее панцирь пробить – прикинь, какая силища нужна? Вот это-то силач и сверток подкинул. Видимо, это у него была наживка… – А кто в свертке-то был? – перебил его Хузгат. – Тарк? – Не знаю, не видал, - покачал головой Удрук. – Но и не до него сейчас, надо искать того, с длинным ножиком, который Шелоб отделал. Шаграт-сама отправил два патруля, те обшаривают Ущелину. Этот щербатый новый, который Горбаг, настоял, чтобы гонца послать в Моргул насчет пленника. Лугдуш сказал, наша задача – со стены следить, стрелять во все, что только шевельнется у ворот. – А сам Лугдуш-то где? – В патруле он, сам попросился. А мне велел передать, чтоб мы глаз не спускали с Ущелины, мало ли какая хрень? – Ну ага, без тебя мы б не догадались, конечно! – пожал плечами собеседник, и направился на свое место у стены. – Лучше б табака принес.