Тропой памяти

У подножия Хмурых Гор пути разошлись. Отряд Дублука ушел на север, лиги на две выше по течению Андуина, Дагхур увел группу на юго-юго-запад, к излучине Великой Реки, а Горбаг со своим десятком, чуть срезав на юг, направился к Осгилиату. Задача этой последней группы, считавшейся главной, была наиболее сложна: им предстояло производить разведку в условиях прямой видимости с противоположного берега. К сожалению, Горбаг, имевший обыкновение судить о боевых качествах, исходя из информации о предыдущем месте службы бойца, равнодушно прошел мимо Багнура, зато Радбугу обрадовался несказанно. Глупо… Умения бывшего охотника ему пригодились бы куда больше, чем тяжелые кулаки Радбуга, злобного, но тупого как кусок пемзы. Шара смутно подозревала, что не последнюю роль в выборе сыграла личная симпатия десятника, ибо, как известно, подобное тянется к подобному. Что ж… Ранхур-маленький всегда славился своим философским отношением к жизненным невзгодам. Авось обойдется, тем более, что единственному в команде стрелку вряд ли придется лезть в воду… С Хаграром дело обстояло несколько сложнее. Эх, ну угораздило же его в первый день в Минас Моргуле нахамить Дублуку! Хотя сам виноват: чувство юмора — это, конечно, здорово, но нюх терять все-таки не след, тут тебе не стойбище… Это казалось странным, но о Дагхуре, третьем и последнем из моргульцев, что командовал южной разведгруппой, Шара не могла сказать ровным счетом ничего. Средних лет, с цепким взглядом раскосых глаз, он был в отряде единственным, кому удавалось даже в кованых железом армейских сапогах ступать бесшумно. После громогласного Тхаруга Дагхур казался непривычно тихим и безучастным, но каждый из десятка смутно понимал, что за молчаливостью кроется выучка профессионала. Военная разведка — она и есть военная разведка. Уже окончательно стемнело, когда отряд подошел к лесу. Окончательно вступившая в свои права ночь размазала густые тени между деревьями, превращая строй редких стволов в сплошную неприступную стену. Идти в такое время суток через лес, кишащий вражескими шпионами, казалось безумием, но только не для ночного народа. Дагхур и его подчиненные не нуждались в факелах, чувствительный к свету глаз иртха, состоящий словно из одного зрачка, безошибочно различал в темноте и выступающие из земли корни, и свисающие ветви. Разумеется, в абсолютной тьме иртха столь же беспомощны, как и люди, но не открытом пространстве, в слабом свете звезд зрение ночного народа не уступает эльфийскому. С одним лишь отличием: зрачок иртха не способен сжиматься и совершенно не переносит солнце. Яркий день для орка подобен мучительной пытке, поскольку слезные железы развиты слабо, а огромный зрачок просто не в силах регулировать количество света, попадающего на сетчатку. То же самое можно было бы сказать и о троллях — отсюда и легенда о том, что днем они обращаются в камень. Но у троллей, живущих в горах и ежедневно наблюдающих восход солнца, глаза маленькие и, точно козырьком, прикрыты массивными надбровными дугами. Иртха такая примитивная защита от света недоступна. Поэтому мордорские купцы, пастухи и глашатаи — все те, кому по роду занятий приходилось встречать утро в лишенных тумана солончаковых пустынях — пускались на разные ухищрения. Поначалу кому-то в голову пришла мысль о том, что глаза можно защитить подобием двух скрепленных меж собой заслонок из тонкого обсидиана. Идея оказалась не слишком удачной, ибо обсидиан — вещь дорогая, и к тому же хрупкая, как и всякое стекло. На помощь пришли матери родов, знающие толк в целебных и ядовитых травах. Так появился кургутуллат — мерзкая желтая жидкость, которая при попадании на роговицу вызывала немедленный отек. Опухшие веки смыкались, оставляя лишь узкую щелку, так что идущий мог худо-бедно ориентироваться в направлении. Однако для тех, кому в пути было необходимо не только глядеть под ноги, но и, к примеру, считать деньги, делать записи, сверяться с компасом или картой, такой способ явно не годился. Выручила народная смекалка: полоса специальной плотной ткани черного цвета оказалась достойной заменой обсидиановых очков и кургутуллата. Сие простое средство быстро оценили по заслугам: уже одно то, что такая специальная полоса, называемая «нарт’ харума», входила в обязательную экипировку всех родов войск, само по себе являлось показателем ее эффективности. Правда, для армии существовали строгие правила, устанавливающие толщину нити, узор плетения, длину и ширину готового изделия и прочие нормы, необходимые для поточного производства. Это скромное на первый взгляд предприятие вызвало прилив умиления и благодарности, а авторитет Властелина возрос необычайно. Харт’ан Гортхар и без того имел в народе чудовищно высокую популярность, а трогательная забота государя о благе своих подданных и вовсе превращала правителя в национального героя. В самом деле — шутка ли объединить разрозненные полудикие племена в один народ, вывести на должный уровень внешнюю торговлю, проложить новые аруки16, построить дороги. Народ Харт’ану достался хоть и неприхотливый, но уж очень озлобленный многовековыми притеснениями. Как только в воздухе острокрылым ястребом пронеслась весть о создании государства Мордор, то орки потянулись под руку Харт’ана со всего Средиземья. У ночного народа, наконец-то, появилась своя страна и каждый иртха старался, чтобы новой родине было чем гордиться помимо огнедышащей вершины Ородруина. Отряд шел через лес. Только сейчас Шара обратила внимание: их было вовсе не десять. Помимо командира обнаружилось еще одно новое лицо. Это был немолодой тощий орк. Девушку удивило и изрядно разозлило то, что в отличие от нагруженных как нхары ребят, этот шел налегке. Ну, началось в предгорьях лето! Мало того, что друзей по разным группам раскидали — словом перемолвиться не с кем, так теперь еще командир этот хренов моргульского любимчика с собой прихватил! Из вещей — только странной формы сумка через плечо, и не похоже, чтоб сильно тяжелая, вон как бодро шагает. Разглядывая незнакомую вещь и пытаясь догадаться о ее назначении, орчиха не сразу заметила, что левая рука орка, придерживающая непонятную ношу, как-то неестественно согнута. Кисть висит, локоть вывернут и прижат к боку. Калека? Это открытие настолько потрясло Шару, что она, споткнувшись о торчащий корень, едва не впечаталась носом в костлявую спину объекта наблюдения. Дело в том, что у иртха хоть и не принято выхаживать увечных, но тому, кто волей случая оказался немощен, всегда обеспечен кров, вода и пища. Сидел бы себе у очага в родной пещере, покуривал трубочку… какого хрена он в армии-то делает? Да еще и в разведгруппе, под самым носом у тарков! Случись что, он ведь и клинка не сможет поднять… И тем не менее, дзарт-кхан Дагхур поволок его с собой неизвестно для чего. Вообще, оба они странные: и командир, и калека. В общем, как нетрудно догадаться, последующие восемь часов ходу по пересеченной местности прошли для девушки в размышлениях над этими и другими вопросами. Отряд шел всю ночь. Едва лишь в кронах деревьев забрезжил тусклый свет пробуждающегося утра, бледной своей серостью очертив контуры ветвей, Дагхур объявил первый за всю ночь привал. Несмотря на краткий отдых в Минас-Моргуле, бойцы сотни Тхаруга ощущали себя усталыми. Восьмичасовой безостановочный переход по лесу сам по себе можно было бы считать прогулкой, но помноженный на недавний марш-бросок по Пепельной равнине, он возымел свое действие. Стоило сбросить вещмешок и опуститься на землю, ноги тотчас принялись гудеть, налились свинцовой тяжестью, а чтобы удержать в открытом состоянии глаза, между веками пришлось бы вставить по лучине. Чувствуя, что начинает засыпать, Шара вытащила кисет и принялась набивать трубку. Вяло размышляя, стоит или не стоит добавить в табак смесь лучника, она нечаянно просыпали сушеные листья на колени, а когда стала собирать, то поймала себя на мысли о том, что у нее дрожат руки. Плохо… стрелку… нельзя. Встряхнув головой, чтобы отогнать сон, девушка потянулась за огнивом и заметила, что Дагхур не сводит с нее пристального взгляда. В другой момент Шара, возможно, и испугалась бы, расценив подобный взгляд как намек на неуместность курения на задании, но сейчас она соображала довольно туго. Вспыхнул от искры трут, и первое облачко сизого дыма растаяло в сером предрассветном воздухе. Охотник Багнур, для которого пример Шары оказался заразителен, неторопливо достал свою трубку и с явным удовольствием закурил. Но Дагхур, казалось, не обратил на охотника ни малейшего внимания, а продолжал смотреть в сторону девушки. Вот уставился… В Моргуле полчаса пялился, теперь еще. Узоры на мне нарисованы, что ли? Да, кстати, а где дружок-то его криворукий? Орчиха скосила глаза и увидела, что тощий орк развязал свою похожую на полено сумку и достал оттуда увесистую скатку небольших прямоугольных лоскутков. «Кожа» — определила она. Тем временем, увечный повел себя донельзя странно: встал, прошелся по поляне, точно принюхиваясь, после чего уселся на землю и, расстелив на коленях кусок кожи, принялся водить по нему заостренной палочкой. Это занятие настолько его поглотило, что он, казалось, не замечал ни ребят, ни командира, ни даже того, что яркие пятна света разгорающегося дня, сквозят в кронах деревьев, заставляя болезненно моргать глаза. Прищурившийся от солнечных лучей десятник, приставив ладонь козырьком ко лбу, в последний раз окинул Шару изучающим взглядом и отдал команду: «нарт’харумы надеть!» — и первым сдвинул на глаза черную повязку, перехватывающую лоб. Пронаблюдав за тем, как бойцы его десятка повторили этот жест, Дагхур подошел к корпящему над своим занятием тощему. — Ну что, Мулуг? Долго еще? — Уже нет, — не поворачивая головы, бросил названный Мулугом. — Нарт’харуму надень: свет… — тон командира совершенно не походил на приказ. Сидящий на земле рассеянно ощупал голову в поисках матерчатого забрала, нашел и, не прекращая своего занятия, сдвинул вниз, но не так, как остальные: оставил глаза открытыми, позаботившись лишь о том, чтобы тень от повязки, надвинутой на палец ниже бровей, падала на склоненное лицо. Дагхур заглянул через плечо Мулуга, видимо, оценивая результаты кропотливого труда, и тихо отошел в сторону. — Так. Ты — он ткнул пальцем в роющегося в вещмешке молодого бойца,- и ты — он указал на соседа Багнура — нести дозор, остальным — спать. Пара часов — и еще двое на смену. Все, отбой. И Дагхур, подложив под голову заплечный мешок, улегся возле одиноко стоящего дерева. Шара проснулась и долго не могла понять, отчего кругом так темно. Запоздало сообразив, она сдвинула с глаз нарт’харуму и оценила — дело не в этом. В лесу наступил вечер, и длинные прохладные пальцы теней легли на притихший лагерь. Нда-а, не хило отдохнули! Спать больше не хотелось, орчиха потянулась и села. Так… если уже темнеет, то проспали они в общей сложности, около десяти часов. Пять смен караула по  двое с утра было десять, то есть каждый должен был пару часов успеть постеречь сон товарищей. Странно… Почему ее никто не разбудил? Обошлись, что ли? Или дзарт-кхан постарался… пожалел. С чего вдруг такая забота? Девушка подозрительно покосилась на спящего командира. Тот полулежал, прислонившись к дереву и закинув руки за голову. Черная полоса нарт’харумы делила лицо Дагхура на две неравные части, и от этого зрелища у Шары вдруг возникла совершенно четкая уверенность, что спящий по прежнему продолжает видеть и слышать все. Прямо назгул какой-то… Лагерь понемногу оживал. Час пробуждения — это, своего рода, момент истины, ибо позволяет безошибочно определить, кто был в последней сменен караула. Ну точно: Лугхур и Шагрук — на невыспавшихся мордах ничего, кроме усталости не видать. Хотя… если смогли проснуться сами, без подъема, то все не так уж и страшно. — Ну что? Я смотрю, все отдохнули… — Дагхур возник словно бы ниоткуда, никто так и не успел заметить, когда он проснулся, как встал. Да и кстати, он вообще спал? Лугхур привстал было, намереваясь по уставу отчитаться за дежурство, но десятник жестом остановил его. — Сиди, сиди… Что день прошел спокойно, я и сам знаю. Место тихое, так что это была всего лишь формальная предосторожность. А теперь — внимание, слушать сюда. Дальше на юго-запад начинается опасная зона. Тут вам и тарки, и йерри — полный набор. Так что оставшиеся десять лиг пути лучше преодолеть в один переход. До утра отдыхать, с рассветом двинем. Так… Дальше: — его взгляд упал на сваленные вещмешки. — Ее, — палец уперся в Шару — разгрузить по максимуму, из вещей оставить только личное снаряжение и стрелы. Орчиха пораженно молчала. Че, неужели вспомнил, что в отряде есть женщина? Нда-а, поздновато, конечно, да и с чего бы вдруг такое внимание… — Стрелок! — ледяные глаза Дагхура встретились с ее собственными. — У тебя задача одна: охранять вот его, — десятник кивнул в сторону того самого увечного орка с кожаными свитками. — Это Мулуг, наш та’ай-хирг-кхан17. От него ни на шаг, головой отвечаешь. Ясно? — Йах! — Шара коротко кивнула. По идее, следовало бы добавить «дзарт-кхан», но Дагхур, насколько девушка успела его изучить, казарменных формулировок в боевых условиях не одобрял. Особенно ясно это было заметно по тому, как было произнесено слово «стрелок»: не «анхур-кхан»18, как положено, а «анхур-ману». Да и, наконец, прояснилась причина заботы десятника: пол, несмотря на обращение, здесь был не при чем. Этот Мулуг, картограф, по-видимому, очень ценен, поэтому и охрана у него должна быть соответствующая. Так что лучник обязан быть в отличной форме, чтобы, в случае чего, мгновенно заметить и устранить опасность. А тут еще и увечье… В общем, та еще задача. Неизвестно, что по этому поводу думали прочие члены отряда, да и думали ли вообще: сладкое слово «отдых» стало единственным из того, что достойно внимания. Тотчас же на свет появилась горелка и фляга с таингуром: дров кругом было полно, но жечь настоящий костер ночью, на самой границе нейтральной полосы никто не рискнул. Походная горелка тем и хороша, что почти не дает света и дыма, зато пламя горящего таингура способно за полчаса нагреть до кипения большой котелок. Охотник Багнур, приспособив в помощники двух ребят помоложе, занялся приготовлением пищи. Последние из дневного дозора: Лугхур и Шагрук — явно стремясь наверстать упущенное, нагло завалились спать, прочие же потянулись поближе к импровизированному очагу. Хе… все-таки традиции сильнее предосторожности: средь сидящих с тобой у одного огня нет врагов, поэтому оружию здесь не место. Поясные ремни и перевязь с ножнами аккуратно легли на землю позади своих хозяев. Разумеется, недалеко: прямо за спиной, мало ли что? Но по сторону костра древние неписаные законы хранят свою силу, и Дагхуру не пришло в голову оспаривать эту власть. Он, подобно прочим, молча расстегнул пояс и тяжелый й’танг беззвучно улегся в траву. В дела лагеря командир не вмешивался, и даже сидел поодаль, но тут уж ничего не поделаешь: специфика работы, ремесло обязывает. — Хэй, Багнур! — весело оскалился Маграт, таингур-кхан с Восточно-Горгоротского кряжа. — Соли не жалей, сыпь побольше! — Поучи, ага! — хмуро бросил тот, не поворачивая головы. — И так солонину жрем, соли ему мало. — А свежак-то где? Ты ж охотник… — не отставал Маграт. — Добыл бы дичь какую… А чего: вон она пусть с тобой в лес сходит, у нее стрелы есть… — Ты че, глухой? — вмешался еще один. — Слышал, чего дзарт-кхан сказал? Багнур не дурак — двоих с собой тащить… Народ заулыбался, послышались смешки, и Шара поняла — пора отбрехиваться. — Ну! — усмехнулась она, — Прикинь, как оно: из боевого анхура, да по куропаткам… Боюсь, не справлюсь. У тебя в мешке часом бурз-та’ин — хатур19 не завалялся? Ребята развеселились еще пуще. — Не, ну серьезно — продолжал гнуть свое бывший мастер скважин. — Дичи-то вокруг вон сколько, вали — не хочу… — Я тебя сейчас самого вместо дичи башкой в казан суну! — не выдержал Багнур. Вокруг засмеялись. Старый охотник имел привычку беззлобно огрызаться на своего вечного оппонента. Ровесники Маграт и Багнур принадлежали к одному поколению, но к совершенно разным профессиональным кругам. Задушевные беседы, подобные сегодняшней, случались меж ними нередко, но в отличие от острого на язык Хаграра, готового с ночи до утра доставать окружающих своим интеллектом, двое немолодых орков цену себе знали, и даже в такие минуты сохраняли степенность. Это трудно было назвать противостоянием, а уж, тем паче, враждой, просто судьба свела вместе тех, кто являл собою прошлое и настоящее Мордора. Исконное занятие иртха и новое, совсем недавно возникшее ремесло, отраженные в своих носителях, не всегда понимали друг друга, но вот уважали — несомненно. Казан тем временем закипел, и вскоре дымящееся варево, украшенное поверх парой ломтиков солонины, наполнило дюжину одинаковых металлических мисок. Рассевшись кружком, проголодавшиеся бойцы принялись за ужин, который, учитывая путаницу во времени, вполне мог бы считаться обедом. Каша из твердых желтоватых зерен продолговатой формы, произраставших на заболоченном восточном побережье Нурнена, тоже могла бы, наравне с Ородруином, зваться национальным символом, во всяком случае, в соседних странах ничего похожего не выращивали. Хотя вполне возможно, что дикие западные варвары тоже едят что-нибудь подобное своими жуткими приспособлениями, да и потом — какая-то каша…тоже мне, национальная гордость! Хотя вопрос: чем и как питаются западные варвары, мучил многих. В том числе и разбуженного запахом еды вечно голодного Лугхура. Хлопая осовелыми глазами, парень в момент сожрал свою порцию, грустно осмотрел блестящее донышко, повертел головой, наблюдая, как едят остальные. И окончательно настроившись на философский лад, изрек: — Да-а… А тарки-то, поди, те еще обжоры. Один мужик рассказывал, что они, дескать, про палочки и слыхом не слыхивали, а жрут здоровенными деревянными черпаками прямо из котла. Он, мужик этот в Итилиэне десяток зим прожил и сам видел. Вот неумехи… — Да врет, поди, этот мужик твой… — поморщился Маграт, испытывавший устойчивую неприязнь к рассказам, начинающимся со слов: «А я слыхал…», «А мне говорили…» — Кого он у тебя там мог видеть, в Итилиэне своем? Кто ни попадя, там бродить не станет, приграничье все-таки. Так что если кого и видал, так в доспехе и при клинках…Кто это с собой в поход этакую тяжесть, как черпак, таскать будет? Да и потом: чего, каждый раз, как есть захочешь, сидеть эту ерундовину выстругивать, что ли? Ты прикинь, сколько дерева и времени на это нужно… — Да ты че! — возмутился Лугхур, донельзя обиженный недоверием таингур-кхана. — У тарков же воды немеряно: хоть залейся. Моют они их, наверное… В смысле, черпаки эти… — Ну, не знаю, — отмахнулся Маграт. — По мне, так если палочками есть не обучен, лучше уж руками. Харадрим же вон до сих пор руками едят и ничуть от этого не страдают… — Ну и скажете тоже, юноша, — подал голос калека-картограф. Прозвучало это настолько неожиданно, что все, вздрогнув, обернулись к нему. А пожилой увечный орк, так запросто назвавший юношей разменявшего пятое столетие мастера скважин, как ни в чем не бывало, пояснил: — Сравнили богатейшую культуру востока и Запад с его жалкими потугами подражания Старшему Народу! — укоризненно заметил он. — Харад, колыбель наук и этих… — Мулуг явно хотел добавить какое-то определение, соответствующее, по его мнению, стилю жизни западных княжеств, но в последний момент передумал. — Вы бы слышали, что тарки и прочие о нас рассказывают… Мы, в их представлении, что-то вроде зверей. И меж собой грыземся насмерть, и убиваем для забавы, и мясо едим сырое из собственной кровожадности. Глаза ребят засветились живым интересом. Одно дело — слухи, и совсем другое — рассказы знающего. — Хо! Поглядел бы я на того, кто в пламени таингура чего-нибудь поджарить попытается… — фыркнул мастер скважин. — Сколько, интересно, дней после этого проваляется… — Да хрен с ним, с таингуром! — отмахнулся Багнур, чувствуя, что друга-соперника понесло по наезженной колее. — У тебя одно в голове только… А вот что чужаков мы не любим, то правда. Ага… Только вот сколько зим а свете живу — не пойму, с чего бы их любить-то? Кто бы хоть раз в гости пришел, так нет, всем подавай завоевание Черных Земель… — Та’ай-хирг-кхан! — вклинился в разговор Лугхур. — А правда то, что они вместо воды дрянь пьют какую-то? — Дрянь? — усмехнулся увечный орк. — Ну, не знаю, кому что. Воду-то они, на самом деле, тоже пьют, а привычкой хлестать вино, похоже, у остроухих разжились. А насчет того, что дрянь… Вы знаете, все без исключения жители западных земель оригхаш тоже считают чудовищно мерзкой штукой. — А оригхаш-то здесь при чем? — не понял Лугхур. — Этого я, признаться, и сам не понял. Но, кажется, тарки считают жидкий огонь чем-то вроде напитка. В их представлении, это — очень крепкое вино… Вокруг рассказчика воцарилось пораженное молчание. И было отчего: ночной народ не знает одурманивающих сознание пищи и питья, а уж для того, чтобы пить оригхаш, нужно быть настоящим безумцем. Жидкий огонь, секрет приготовления которого известен иртха с незапамятных времен, использовался в совершенно иных целях. Промыть рану, чтобы не загноилась — не всегда же рядом окажется лекарь. Растереть грудь и спину, чтобы покинул тело дурной жар болотной лихорадки. Если сильно замерз, то надвое разведенный с водой оригхаш согреет изнутри, только выпить нужно совсем чуть-чуть. Кроме того, жидкий огонь горит, но пламя у него синее и холодное; если уж другого выхода нет, то костер развести, в принципе, можно. Но тратить такую ценную жидкость на разжигание огня, а уж тем паче — на сомнительные увеселения вроде распития — просто кощунство. Да и как, интересно, его пьют? Свое название жидкий огонь получил не только из-за способности к горению… Эта прозрачная, точно ледниковая вода, жидкость с резким неприятным запахом горчит и дерет горло почище вулканического пепла. В общем, совершенно неясно, какого рода удовольствие можно получить от такого «напитка». Ну а, впрочем, варвары — на то они и варвары… Лишь только первые рассветные сумерки осветили лес, отряд отправился в путь. После долгого отдыха, сна и задушевных бесед все без исключения испытывали завидный подъем душевных и физических сил, так что, казалось, за спиной вместо увесистых вещмешков вдруг выросли крылья. Видя это, Дагхур приказал прибавить темп. Солнце взошло окончательно, но здесь, под кронами деревьев, еще сохранялись остатки ночного мрака. Растянувшись в цепочку по тропе, маленький отряд буквально летел меж темных вековых стволов, колоннами поднимающихся в зеленый сумрак ветвей и резных листьев. За свою жизнь Шара видела не так уж много деревьев, но почему-то знала, что увешанный крохотными золотыми коробочками гигант — это дуб, а тоненькое, белое, словно бы исчерканное сажей отметин — береза. Названия всплывали в мозгу сами по себе, без труда подыскивая для новых образов хорошо знакомые понятия. И орчиха искренне порадовалась тому, что сегодня ей не придется спать. Долгие годы, проведенные наедине с непонятно-пугающей способностью вспоминать, казалось бы, совершенно незнакомые ранее вещи, подсказывали: дальше будут сны. Умение видеть «то-чего-нет», вызывает у иртха священный трепет, ибо служащее для отдыха краткое забытье у них подобно черному водовороту, лишенному цветов, звуков и ощущений. В языке ночного народа это «учку'тхар» — «маленькая смерть». Спящий — все равно что мертвый, его душа слепа и спокойна. Лишь только шаманы, пьющие настои трав, обостряющих зрение души, могут, покидая свое тело, блуждать в Стране Духов, беседовать с Ушедшими-за-Грань о будущем и прошлом. Видеть сны — проклятие, а не дар. И порой Шара ловила себя на мысли, что боится лишний раз закрыть глаза, чтобы не соприкоснуться вновь с чередой щемяще-горьких образов, имен и лиц тех, кого ей никогда не доводилось видеть наяву, с ветхими полотнами чужих судеб, кажущихся странно знакомыми и близкими. Лес расступился, являя взору прогалину, за которой стена деревьев вновь смыкалась, уходя ввысь. Здесь безраздельно царствовало солнце, яркими косыми лучами очерчивая небольшой пятачок зелени. Сила света чувствовалась даже здесь, и бойцы поспешили надвинуть нарт'харумы на глаза. Дагхур, очевидно, решив проверить скорость реакции, в этот раз внимания на этом ритуале специально заострять не стал, предоставив каждому возможность получить личный опыт. Одно за другим, лица ребят скрывались под черными полосками материи, но увлеченная своими мыслями Шара не заметила этого, и продолжала спокойно шагать по тропе навстречу солнцу. Когда первый луч яркого света упал на лицо орчихи, она только прищурилась. Привыкшие к лесному полумраку глаза слегка защипало, но никаких иных неудобств не наблюдалось. Девушка запрокинула голову, благо теперь объем заплечного мешка позволял это сделать, и подставила лицо свету, точно золотому водопаду, льющемуся с небес. Она видела пушистые облака, плывущие в бесконечно-лазурной выси, темные силуэты птиц, летящих над лесом, и все это было настолько удивительным, что вдруг захотелось подпрыгнуть повыше, оттолкнуться от земли и взмыть туда, где ветер треплет косы, где нет ничего кроме солнца, синевы и бескрайнего простора… Сумерки вновь накрыли зеленоватой кисеей, это отряд нырнул в лес. Дагхур приказал остановиться, в один шаг оказался рядом с Шарой. — Глаза как? — голос десятника звучал встревоженно. Орчиха непонимающе посмотрела на него. — Меня видишь? — продолжал допытываться Дагхур. — Вижу… — Шару слегка испугало странное поведение командира. Чего это на него нашло? — Сколько пальцев? — он показал девушке ладонь с загнутым указательным. — Четыре… — этот идиотский допрос начинал ее раздражать, ибо остальные члены отряда обернулись и стали наблюдать за ними. Чего привязался, а? То все поторапливал: идти, дескать, быстрее надо, то сам встал как пень и руками перед лицом машет… — Так… — Дагхур еще раз задумчиво осмотрел орчиху с головы до ног. — Дерево вон то видишь? Там, где пониже ветки обломанный сучок торчит… Стрелой сможешь попасть? — Вам в сучок или в ветку? — буркнула она, снимая с плеча анхур. Вот, кажется, все и прояснилось. Проверку решил устроить, на моргульский ма-нер… Ух, дурак, чтоб тебя остроухие взяли! Ничего получше не мог придумать… — В сучок. Продолжая мысленно ругать десятника на чем свет стоит, орчиха молча вынула стрелу, неторопливо натянула тетиву и, прицелившись, выстрелила. Двухлоктевая с кожаным оперением орочья стрела сорвалась с тугой крученой тетивы и с легким треском впилась в шероховатую кору того самого сучка, коий избрал мишенью командир десятка. Какого хрена? Поглядеть бы на того олуха, кто с десяти шагов не сможет попасть в здоровенную обломанную ветку… И вообще, нашел время и место стрельбища устраивать… у тарков под самым носом! К ее удивлению, Дагхур на точность попадания даже смотреть не стал. Услышав глухой удар вонзившегося в дерево наконечника, он кивнул, точно получил ответ на какой-то очень важный вопрос, и сделал Шаре знак извлечь стрелу и водворить на положенное место в колчан. Морщась от всеобщего идиотизма, девушка направилась к ни в чем не повинному дубу, и уже потянулась к торчащей из сучка стреле, как ее догнал негромкий голос десятника: — Повезло… В следующий раз нарт’харуму надень все-таки… Шара озадаченно нахмурилась. Ну, конечно, нарт'харума! Вот оно что… «Мои глаза бережет» — усмехнулась про себя орчиха. Странно… неужели эта тряпка и вправду настолько необходима, если о ней можно так запросто забыть? Или это девушке просто, как сказал Дагхур, «повезло»? Но она не могла вспомнить, чтобы свет причинял боль глазам, и это при том, что она из любопытства посмотрела прямо на солнце… Или это с ней, с Шарой, что-то не так? Но всерьез задуматься над подобными сложностями вновь не оказалось времени: убедившись, что единственный в отряде стрелок по-прежнему способен исполнять свои обязанности, Дагхур вновь погнал десяток по лесной тропе. Невинная хитрость прозорливого разведчика сработала безотказно. Отряд пролетел через опасную приграничную зону с такой скоростью, что у тарков, если они даже и наличествовали где-то поблизости, не было никаких шансов столкнуться с орочьей разведгруппой, движущейся в сторону западной границы Итилиэна. Нет, полностью исключить возможность случайной встречи, разумеется, было не под силу даже Дагхуру, но на сей предмет у каждого в портупее недвусмысленно болтался й’танг. «На самый крайний случай», как изволил выразиться моргульский полутысячник. Эта формулировка вообще как нельзя лучше подходила для описания способа действий всех трех групп, отправленных к Андуину. Тихо добраться до побережья, посмотреть, понаблюдать, занести на пергамент и столь же тихо покинув чужую территорию, вернуться в крепость… Боевой клич, свист стрел и яростный блеск стали — для тех, кто придет позже. Время битвы настанет, но пока все решает разведка, именно потому их задача — как можно дольше оставаться в тени, тем более, что задача южной группы наиболее масштабная из всех: найти подходящее место для переправки через реку катапульт. Время от времени читавший донесения Дагхур, несмотря на принадлежность к Моргульскому штабу, по этим лесам побродить успел и был способен видеть дальше собственного носа. Конкретно на берегах Великой Реки он, разумеется, не бывал, но о наличии в низовьях образованных протоками островов, знал прекрасно. Когда возник план прикрыть берег тяжелой артиллерией, именно ему пришла в голову идея исследовать эти протоки: а вдруг? При такой ширине реки бить с острова куда разумнее и продуктивнее, чем с берега утюжить водную гладь. В штабе идеей тотчас загорелись, и даже то обстоятельство, что хитрый Дагхур под шумок нагло увел лучшего в штабе картографа, не омрачило приподнято-взволнованного настроя аналитиков. Проработка далеко идущих планов требовала гигантского объема информации, полезной могла оказаться любая мелочь. И вот здесь-то быстро оценили незаменимость педантичного и исполнительного Дагхура. Что же касалось командиров двух оставшихся разведгрупп — это был своего рода страховочный резерв. На счет Горбага в Моргуле уже давным-давно никаких иллюзий не питали, поэтому идущий с севера Дублук помимо основной задачи имел второстепенную — проследить, как бы скорый на ссору и расправу сотоварищ не наворотил дел, после которых секретная операция пойдет прахом. Невольно назревал хороший вопрос: на кой ляд в звездном составе двух профессиональных разведчиков нужен был Горбаг, но здесь логика, посыпав главу пеплом, с плачем удаляется прочь, уступая место домыслам. Вполне возможно, что таким образом начальство решило дать замазанному во множестве нехороших историй десятнику последний шанс оправдаться, а, может, что и сам Горбаг, устав от бесконечных придирок, всеми четырьмя клыками вцепился в возможность исчезнуть на какое-то время из крепости — однако, об этом история умалчивает. Тем более, что поиск истины в этом случае представлял бы интерес разве что для любителя покопаться в пыльной паутине внутренних взаимоотношений моргульского штаба. А таких доморощенных философов среди личного состава не наблюдалось. _________________ 16 Каналы 17 Картограф, топограф(черное наречие) 18 От «анхур» - полуторный боевой лук системы long bow, усиленный стальным сердечником, имеющий парные желоба и двойную тетиву. 19 Катапульта, стреляющая камнями.