Тебе, любимому,

Этот вечер решал — не в любовники выйти ль нам? — темно, никто не увидит нас. Я наклонился действительно, и действительно я, наклонясь, сказал ему, почти как родитель: «Страсти крут обрыв — вы дурак, отойдите. Отойдите, будьте добры». Не послушался. Прыгнул. Потом говорил, На груди моей лежа: «Не выстоял. Владимир, да будет вам.» И, словно выстрелом: «Люблю ведь. Вот честно. До самой смерти.» Не забудьте бронежилет, Сережа. Бронежилетик. Любишь? Люби! Да хоть облюбись до рвоты. Я же пишу стихи. Вам, Сергей, посвящаю. В душе. Неохотно. Все из-за вас. Рады? Так радуйтесь! Всего меня съели. Вам бы пошло играть на виолончели. Дергать смычком по струнам. Неумеючи, но с душой. Звук был бы отвратный. Сережа, а давай в музыканты! И никаких стихов, что уж скоро осточертеют. Вы на виолончели, я буду петь. «Что за глупости. Вова, ну какая виолончель? Может, вы нездоровы?» Тогда скрипка, Сергей. За оркестр вдвоем сойдем. Напролом по бульварам по Невской и Мостовой пройдем. Чтоб вслед оглядываясь, кричали: Да это же он! Футурист! С повесой и пьяницей! Как вам, мой друг? Не волнуйтесь, чуть позже появятся И почитатели: Да это же он! Футурист! И неужто Сережа Есенин? Теперь восхищенно с объятиями накинутся и с цветами. Вы посвятите что-то лирическое своей маме… «Владимир, постойте, да все успеется. И нести гордо будете околесицу. А цветами вас сам закидаю. Даже с улыбками. Спите же. Сыграю во сне на скрипке."