СНЕЖНЫЕ ВОЛКИ

"Лишь рассветет, и белые кости Под сахарным снегом как тонкие трости Вырастут в поле под музыку вьюги Их не разыщут ни волки ни люди..." В.Бутусов и Настя

Мягкий, как шерстка младенца. Белый, хотя этого и не видно в темноте. Уютный… Когда воет вьюга и тяжелые тучи застилают все небо, пряча одинокую белую хризантему луны, нет лучшего убежища от холода, чем снег. Каждый волк это знает. Даже если он всю жизнь прожил в городе. Это знание в нашей крови. Инстинкт, как говорит Киба. Мясо моржа, соленое, по вкусу похожее на рыбу, надежным теплом лежит в желудке, греет. Сытому волку, зарывшемуся в снег, не страшна никакая вьюга. — Тсуме? Шорох, возня, прикосновение потревоженного снега к плечу. Мокрый нос слепо тычется в лоб, в ухо, в закрытый глаз. — Тсуме, можно мне..? Можно что? Тобоэ. Мальчишка… Дай ему волю – полезет со своей щенячьей радостью, обмуслякает всю морду слюнявым языком. — Тсуме… — прохладная ладошка неуверенно касается руки, безошибочно попав точно в прореху на рукаве, кожей к коже, – я так и не просох… до конца. Могу я погреться… здесь? Ну и где же ты, гордый волк городских джунглей? Тот Тсуме, способный легко и просто огрызнуться на потянувшегося к нему щенка: «Отвали!» — или послать его греться под бок к добряку Хиге. Неужели тот волк безнадежно отстал и потерялся где-то в дороге? Твоя рука в темноте находит его голову, пальцы зарываются в еще сырые и от того ледяные на морозе волосы. Они рыжие, как теплый осенний вечер: ты не видишь этого в темноте, ты просто знаешь. Щенок сегодня чуть было не погиб. Прямо у тебя на глазах. Признай, как окаменело все внутри, когда морж утащил его под воду и больше не появился. И вы ждали, ждали и ждали, но никто не всплывал. Руки тянутся, обнимают, прижимают его к груди. Нет нужды что-то говорить. Все и так понятно. — Тсуме, — на минуту он благодарно размякает в твоих руках, спиной прижатый к твоему большему телу. Правильный, надежный… такой, как надо. Волчонок. И почти сразу же начинает дрожать. Крупно, часто, так, что браслеты у него на руке заходятся в истерике звона. Порывом он поворачивается, намертво вцепляясь в тебя обеими руками, зарываясь лицом в шею. Где-то наверху воет вьюга и под мелодичное перезвякивание браслетов ты слышишь, как он плачет. Плачет одним дыханием. Потому что ему страшно. Волчатам его роста и возраста еще не время сражаться с такими монстрами, как тот, которого он убил сегодня. Ты сильнее и старше его, но признай, что и сам никогда не заваливал подобной добычи. У всего есть своя цена, и теперь, под снегом, во мраке, в твоих объятиях, Тобоэ платит ее сполна — цену своей славной победы. Детеныш… Кожей щеки ты чувствуешь, как твое дыхание шевелит его тяжелые влажные волосы. Одиночка, сам ты никогда не был ничьей собакой и никогда не заводил других собак… кроме людей. Вряд ли ты сможешь ему сейчас помочь. Ты просто не знаешь как. И все же ладонь неуклюже ползет по его спине, сверху вниз. Так гладят, ты видел. Ты сминаешь складки рубашки, чувствуя под тканью то, как подрагивает его спина. — Тобоэ, — в шумном выдохе звучит его имя. Он постепенно затихает, тычется тебе в лицо: носом в щеку, губами в подбородок. Он хочет тепла, хочет забыться и забыть о том, что чуть было не погиб сегодня, хочет почувствовать, что он жив. Так много в простой щенячьей ласке. Его тело открытым нервом вибрирует вдоль твоего собственного. И эта мольба, этот нарастающий рокот пульса в ушах, горячей волной ударяет тебе в голову. Это ты мог потерять его сегодня среди льдин и торосов. Мог потерять его навсегда! Он знает: ты умеешь быть нежным. Но не сейчас. Ты груб, когда рывком опрокидываешь его на спину. Груб, сдирая с него его свободные штанишки. Груб, в упоении терзая зубами его шею и плечи. Груб, когда силой раздвигаешь его непротивящиеся ноги и резко врываешься ему внутрь. И он принимает тебя. Всего тебя, такого как ты есть. Всю твою горечь, и гнев, и жестокость, и старые обиды на мир. Его руки обхватывают твою голову, его дыхание и ритмичный металлический звон браслетов задают быстрый и яростный темп. Злость и отчаяние управляют тобой. Они хотят много, но насыщаются быстро. Судорогой по телу, коротким забвением себя, всего и вся приходит разрядка. И теперь можно расслабиться. Можно повалиться рядом с ним и просто слушать, как успокаивается в груди дыхание, как сердце переходит с галопа на свой естественный ритм. Водить ладонью по вздымающемуся животу Тобоэ, дышать его запахом. С коротким протестующим звяком браслетов твоя рука сталкивается с его рукой. Он часто дышит. Ты не дал ему удовлетворенья, а твоя жестокость была слишком острой и слишком быстрой, чтобы довести волчонка до края, за которым только звездная бездна. Он почти скулит от того, как нужна ему сейчас его законная доля наслажденья. Густой терпкий мускус его и твоей собственной страсти дразнит ноздри. В темноте, в снежном укрытии, под рев бури можно сделать то, чего не сделал бы никогда. Сделать для него. И в этом нет ничего особенного. Просто надо немного повернуться и передвинуться. Вдвоем вы надышали в норе уже достаточно свободного места. По вкусу его бедра, как морская вода. Та вода, в которой ты чуть было не потерял его. Он такой юный, такой нежный, такой горячий, что тебе страшно причинить ему боль шершавой поверхностью языка. Ты давно не помнишь, как сосал когда-то молоко своей матери, чтобы получить первые глотки жизни. Тебе это и не нужно. Он стонет и скулит, и неожиданно сильные руки настойчиво прижимают твою голову к его паху, бедра с силой рвутся к желанной бездне. Для него, только для него, можно сделать это. И когда в агонии бьющегося тела и неудержимо брыкающихся пяток он кончает, тебе даже не с чем сравнить его вкус. Просто он прекрасен. На ощупь ты находишь его лицо, и чувствуешь, что эти немного пухлые еще детские щеки горят. Язык Тобоэ нерешительно лижет твою ладонь. Потом ты помогаешь ему натянуть обратно его одежду, и он мешает тебе застегнуть ширинку собственных брюк, и щекочет потеплевшими ладошками голый живот между ремнем и курткой. — Когда-нибудь я все же раздену тебя догола, — самоуверенно обещает он и смеется. И от его смеха тебе просто хорошо на душе. Просто хорошо. Хочется спать… Ты ложишься на спину и устраиваешь его у себя на груди. Так будет теплее. По меньшей мере, ему. — Тсуме, знаешь, мне с тобой очень здорово, — шепчущие губы влажно касаются шеи. — Скажи, а когда мы найдем рай, мы ведь будем там вместе? — Я не знаю, — ты честен. — Ясно… — долгий вздох, уютные ямки его тела, тихий-тихий шепот. – Тсуме, ты не сердись только, но знаешь… я немного боюсь. Боюсь того, что будет, если мы… Над снежными сводами воет буря. — Если мы найдем рай… Волк и волчонок укрываются от непогоды зарывшись в снег… Время говорить правду. — Я тоже боюсь этого, Тобое. Я тоже боюсь. Волки под снегом. Буря… Луна. Конец 24.04.04