На космическом расстоянии

Предупреждать о своем визите Джим не стал, влетел в лазарет чуть ли не ураганом, сжимая в левой руке падд. Движения Кирка были слишком нервными, резкими, набрать на панели код доступа к лаборатории получилось не сразу. Персонал мед отсека зашептался, но Джима почти трясло от злости, поэтому он совершенно ничего не замечал. Дверь отъехала в сторону, и он поспешно скрылся в лаборатории. – Что это? - Джим положил падд Маккою на консоль. Леонард отодвинул от себя падд и поднял голову. – Здравствуй, Джим. Кирк сжал зубы, тяжело потянул воздух, пытаясь справиться с раздражением и обидой. – Что это, мать твою, такое? - севшим от злости голосом спросил он. – Приказ из штаба. Я улетаю, Джим, - буднично сообщил Леонард, будто бы ничего серьезного не происходит. Не ударить было трудно. Кирк сдержался, молодец. – Причина, доктор Маккой, - потребовал Джим. Так он разговаривал на мостике, но не наедине. Леонард поднял бровь, усмехнулся. Джим обратился к нему официально - значит, дело действительно дрянь. – Сугубо личная, - отчеканил Леонард. – Я не подпишу. – Твоя подпись не требуется. Приказ из штаба подписан адмиралом. - Голос Маккоя не дрогнул, был совершенно ровным, и это бесило ещё больше. – Боунс! - не выдержал Кирк, сорвался, выкрикнул. Руки сжались в кулаки. Маккой устало вздохнул, откинулся на спинку кресла. – Джоанна больна, Джим. Я подал рапорт сразу в штаб. Кирк не остыл. Какое ребячество. – Почему ты ничего не сказал? Почему я должен получать подобные приказы в полном неведении? Боунс, я бы помог, мы бы нашли решение! Джим подошел ближе, оперся рукой о край консоли. – Я сделал это, чтобы ты не искал выходов из сложившейся ситуации. Они бы никогда не сошлись с моим мнением. Извини, Джим, но сейчас я сам должен принять решение, - отсек Леонард. Сказал, конечно, правду, и от этого вся злость исчезла в один миг. Кирк немного помолчал, явно обдумывая происходящее, а после положил ладонь Маккою на плечо, прямо рядом с шеей. Кончики пальцев коснулись жестких волос. – Боунс. Маккой поднял взгляд. Джим смотрел на него с затаенной тоской, и Леонард никак не мог понять, что должен чувствовать от этого кирковского сопереживания. Облегчение? Тягость? – Она упала, - тихо сказал Маккой. - Скатилась с лестницы, перелом крестца, паралич. Звучало, как исповедь, с огромной виной и страхом. – Сращивание? Имплантат? - тут же нашелся с ответом Джим, чем вызвал у Леонарда вялую улыбку. – Вести лечение буду я, ты же должен это понимать. Джим кивнул. Отвечать на это "да", глядя в глаза, было несоизмеримо трудно. – Завтра мы зайдем в док на Виктор Пять. Оттуда стартует корабль Федерации, я присоединюсь к ним, через... Джим не дал ему договорить, смял пальцами ворот синей водолазки и потянул Маккоя к себе. Леонард перехватил его руки и поспешно ответил на поцелуй. Какой-то бестолковый, жадный и болезненный поцелуй. Джим будто пытался вытянуть из Маккоя все переживания, держал за ворот слишком отчаянно, не заботился о том, что не хватает воздуха. Легкие постепенно начинало жечь, а он все равно целовал, будто в последний раз, хотя это полный бред. Не в последний. Обязательно не в последний. – Два года осталось до конца пятилетки, - зашептал Джим, дыша часто-часто. – Предчувствую постоянные звонки. - Маккой крепче стиснул Джима в объятьях. – Не надейся. Буду связываться с тобой раз в месяц и то электронным письмом. – Хвала небесам, отдохну от тебя, хотя двух лет мне будет мало. Джим тихо рассмеялся и снова поцеловал Маккоя. И удивительно то, с какой скоростью мир для них разделился на две части: десять часов вместе и два года на космическом расстоянии. Два года здесь, на корабле, а сколько времени пройдет там, на Земле? * * * – Капитан, пришел приказ о назначении нового сотрудника мед. службы, - мягко сообщил Спок, наклонившись к сидящему в кресле Джиму. От слов старпома Кирку стало тошно. – Потом, - поспешно отмахнулся он. – Подобное дело не терпит отлагательств. Нужна ваша подпись, чтобы сотрудник смог прибыть на Энтерпрайз. Неполный состав - нарушение директивы. Джим поднялся на ноги, поравнялся со Споком, серьезно посмотрел на него и ответил, пытаясь скрыть раздражение: – Принимайте командование и подписывайте. – Джим, - тихо обратился Спок, осторожно оглядевшись, чтобы проверить, не привлекают ли они внимание. - Мне недоступно понимание о том, какие именно чувства ты испытываешь, но я понимаю, что в сложившейся ситуации они обоснованы. И все же, не позволяй личной привязанности мешать исполнению соответствующих твоей должности обязанностей. Вокруг тебя люди, которые ждут правильных решений от своего капитана. Джим, конечно, был согласен со Споком, он был бы дураком, если бы шел наперекор, и все же... Нет, он не мог подписать, и это безусловно походило на бестолковое упрямство. Пусть так, но Джим не был готов к принятию нового человека в мед. отсек, потому что все чувства внутри противились этому, шептали, что это неправильно, практически противоестественно. Другой человек на месте Маккоя - это то же самое, что нелепое создание вместо могучего феникса. – Принимай командование и подпиши приказ, - повторил Джим. Спок сжал губы, анализируя услышанное, затем быстро кивнул: – Так точно, капитан. Джим выдал дежурную улыбку и покинул мостик. Каюта встретила его непривычной тишиной и глухим одиночеством. Совсем недавно она была живой и уютной: на столе копились файлы со статьями и медицинские карты, в тумбочке лежала аптечка, на изголовье кровати висели четки из кедра, рядом с комнатным репликатором стояла кружка со сколотыми краями. Сейчас ничего из этого не осталось, только синяя водолазка на спинке стула. Джим не разрешил отправлять её в утилизатор, Маккой спорить не стал, но в ответ потребовал серую кепку, добытую Джимом ещё пятнадцать лет назад на распродаже. Кирк отчего-то испытывал к незатейливому головному убору привязанность и брал его везде, говоря, что он принесет удачу. Так и расстались: у Джима форменная синяя водолазка, у Маккоя потрепанная кепка. Как же трудно поверить. Джиму всегда казалось, что ничего не изменится, что их привычную жизнь не нарушат никакие обстоятельства. Джоанна, Джоанна, Джоанна, пусть бы все было хорошо. Джоанна, у твоего отца легендарные руки. * * * Консоль тихо пикнула, сообщая о пришедшем на электронную почту письме. Джим дернулся, но не проснулся. Перевернулся на живот, подминая под себя одеяло, и только громче засопел в подушку. "Операция прошла успешно. Ходить будет", - значилось в письме. Коротко, быстро, потому что Маккой только-только покинул больницу. Несмотря на всю усталость, он считал своим долгом первым делом сообщить Джиму о результате. * * * – Боунс, ты меня видишь? - Джим улыбался во все тридцать два и сиял, как начищенный пятак. На маленьком экране коммуникатора появился Маккой. Он хмуро смотрел в камеру, чуть кривил губы: – Чертова связь, я доктор, а не айтишник, Джим. – Боунс, ты только посмотри на эти цветы! Джим сжал коммуникатор и отошел к высокому кусту, украшенному большими светло-фиолетовыми цветами. – Я вижу Спока за твоей спиной, - сообщил Маккой. Его голос из динамика иногда перебивался шумами, но в остальном связь была идеальной. – Здравствуйте, доктор Маккой, - вежливо поздоровался Спок, останавливаясь рядом с Кирком. – Здравствуй, остро... Здравствуй, Спок, - ответил Маккой и попытался приветливо улыбнуться. – Боунс, ты только посмотри! - воскликнул Джим, полностью поглощенный радостью от общения с Маккоем. Впервые за месяц, а то до этого лишь короткие письма с вопросами о здоровье Джоанны. Волновались оба, не могли думать ни о чем другом. Теперь можно и поговорить, правда, место выпало не из лучших - научная группа спустилась на планету Нитрон Шесть для того, чтобы собрать образцы местной флоры. Джим не мог остаться на корабле, Маккой не мог выйти на связь в другое время. Так и получилось, что на фоне Джима красовались внеземные растения и копающаяся в них группа ученых. – Боунс, они же невероятно красивые! - Кирк указал на крупные светло-фиолетовые цветы. При детальном рассмотрении можно было увидеть тоненькие темно-синие венки, бегущие по лепесткам к сердцевине цветка. – Джим, я не хочу пялиться на долбанный кустарник, произрастающий на незнакомой мне планете, - огрызнулся Маккой. Джим повернул к себе коммуникатор. – Хочешь пялиться на меня? Маккой со вздохом закатил глаза. Спок благоразумно присоединился к группе исследователей из научного отдела. – Я соберу букет, засушу и отправлю тебе. - Джим широко улыбнулся. – Бога ради, не хватай голыми руками, растение может быть отравленным. – За кого ты меня принимаешь? – Ты уже потрогал, да? – Только лепестки. – Джим! – Боунс. Маккой помассировал переносицу, ответил через несколько секунд: – Что? – Я скучаю, - и тон у Джима уже не такой радостный, хотя он не перестает улыбаться. Удивительный контраст. – Ты принимаешь антигистаминные, которые я тебе оставил? Джим совершенно по-доброму рассмеялся от подступившей нежности. Маккой всегда интересовался здоровьем, когда не мог открыто признаться в собственных чувствах. – Да, Боунс, все хорошо. – Что у вас нового? * * * На потолке, прямо над кроватью, был растянут плакат, старый, выцветший, с ободранными углами и потертостями. Глянцевый лист размером А4 изображал незатейливый пейзаж Джорджии: разлинованная асфальтовая дорога бегущая через пшеничное поле прямиком к горизонту, а над ней солнечное небо без единого облачка. Краски, конечно, были не такими яркими, как прежде, и казалось, что плакат покрывала пыль, но, несмотря на все недостатки, Джиму нравилась картинка. Он считал её довольно атмосферной. И ещё он отлично помнил, как раздобыл эту редкость. Пять лет назад. Первые продолжительные каникулы. Атланта. Небольшой дом на окраине. Боунс спал, как убитый, а Джима вел интерес. Кирк до мельчайших подробностей мог воспроизвести то первое утро за пределами Сан-Франциско. Джим точно не знал почему, но оно показалось ему особенным, хотя обыденность никуда не делась: посуда с ужина в раковине, гудящий репликатор, отсутствие чая, всюду плотно закрытые занавесками окна, тикающие часы в гостиной и пыль на полках. Джим сначала долго бродил по комнатам, рассматривая голо-фотографии в рамках, различные мелочи типа статуэток и магнитиков, мебель (даже несколько раз открыл и закрыл дверцы у книжного шкафа). Полежал на старом диване в гостиной, закинув ногу на спинку, затем помял подушку, вернулся на второй этаж, остановился в коридоре, потому что приметил петлю от раскладной лестницы, ведущей на чердак. Джим, естественно, не удержал любопытства и потянул за петлю. Лестница послушно разложилась и открыла проход наверх. Мысль о том, что все в доме принадлежало Маккою, будоражила сознание Джима. Он так живо представлял себе, как его Боунс ещё маленьким бегал из комнаты в комнату, воображая себя пиратом, или сидел в большом кресле и увлеченно читал энциклопедии; потом уже подростком запирался в своей комнате и слушал музыку или играл в стрелялки на падде; и, наконец, уже взрослый, состоятельный доктор Маккой, хмурый, серьезный, сосредоточенный, бродил по дому загнанным зверем в поисках утешения и бутылки виски. От каждого яркого эпизода Джима с головой накрывали самые яркие чувства: нежность, сопереживание, тревога. Как же ему хотелось прожить с Маккоем всю жизнь целиком от начала и до конца, избавить от лишних переживаний и никогда не разбивать его непростое сердце. Джим поднялся на чердак, который ничем не отличался от чердаков в других домах: пыльный и заставленный различным хламом. Тот самый плакат был свернут в трубочку. Он торчал из стоящей в углу коробки и сразу же привлек внимание Кирка. Выцветший, блеклый, потрепанный лист каким-то чудом стал для Джима самым ярким пятном в тот день. Он будто бы собрал все образы воедино и спрятал их в себе, как прячут в шкатулке фамильную драгоценность. Сначала плакат с пейзажем Джорджии (хотя, это могла быть совсем не Джорджия, но Джим решил для себя, что это именно она и даже подписал на обороте "Атланта. 2258 г.";) висел в комнате Академии, затем в квартире, а вот теперь на потолке в каюте на Энтерпрайз. У Джима было много подобных странностей. И только Маккой считал их очаровательными. Прокручивая воспоминания о тех первых совместных каникулах, Джим не мог не затосковать сильней. Он смотрел на плакат и ему казалось, что пространство перед ним расходится по швам, будто открывает дверь в совсем другой мир. Потолок разъезжался, как автоматические двери, и за ним не было звезд, не было этого ужасающего мертвого космоса. Плакат казался окном в то время, где Маккой был рядом. Но в каюте было тихо. Вокруг металл, механизмы, системы, приказы, а за ними - космос. Джим впервые поймал себя на мысли, что до одури ненавидит его. Господи, прошло только три месяца. Три месяца от двух лет, а уже хочется лезть на стену. Но ужасало больше не это, а то, что Маккой живет вперед, и для него три космических месяца могли быть четырьмя или пятью. Джим взял падд с тумбочки, сощурился от света сенсорного экрана и начал быстро набирать сообщение: "Я очень огорчен тем, что мне не снятся эротические сны с твоим участием". Джим тихо рассмеялся и вернул падд на тумбочку. Ничего более глупого он, конечно, написать не мог. Ответ пришел тогда, когда Кирк уже спал: "Я очень огорчен тем, что не могу заняться с тобой сексом даже во сне". Неслыханное откровение доктора Маккоя. * * * Джим упорно обходил стороной мед. отсек. С новым командующим медицинской службы Кайлом Дэвисом он предпочитал общаться, как можно меньше. Это было не профессионально и не этично. Напоминало ребячество и детские капризы, но Джим никак не мог совладать с собой. Возможно, ему удастся побороть свои предрассудки, но только не сейчас, когда прошло всего-то пять месяцев. Спок говорил, что Кайл Дэвис хороший специалист и талантливый врач. Он владеет многими земными и некоторыми общими межгалактическими языками. В плане характера Кайл Дэвис уравновешен и спокоен, способен принимать быстрые решения. Не имеет вредных привычек. Другими словами, верно рассудил Джим, Кайл Дэвис был полной противоположностью Маккоя и поэтому очень нравился людям. Конечно, у него за плечами не было тяжелого развода, не было тревог за дочь и не было проблем с самим собой. Он казался каким-то уж слишком идеальным, буквально мечтой всей космической медицины. И Джим не помнил, существовал ли вообще в его жизни человек, который бесил его больше Кайла Дэвиса. Свою антипатию Джим, естественно, держал при себе, но из-за этого разговоры с командующим медицинской службы выходили сухими и короткими. А во время мед. осмотра Джим умудрялся находить себе сотни дел, которые гарантировали ему обоснованную неявку. Больше всего в этой ситуации могла удивить реакция Маккоя. О шатких отношениях капитана и нового командующего медицинской службой он узнал от Скотти, потому что сам Джим не раскололся. Если быть честным до конца, то Маккой и знать не знал, что способен смеяться до коликов в животе. Ситуация казалась ему до безобразия абсурдной, а сам Кирк в его глазах был ничем не лучше его собственной дочери. Хотя Маккой прекрасно понимал мотивы. Он бы и сам поступал также, если бы на месте Джима оказался кто-то другой. И всё же. Это было чертовски смешно и мило одновременно. * * * Солнце катилось к горизонту, и голубое небо наливалось оранжево-красными красками заката. Маккой сидел на крыльце своего дома и наблюдал за тем, как тянется к нему тень от забора по мере продвижения солнца. Воздух остывал быстро - верный знак подступающей осени. Маккой застегнул ветровку, потому что становилось зябко. У него на коленях лежала серая кепка Джима. Леонард давно не прикасался к ней, потому что практически не бывал дома: бесконечные смены в больнице и нескончаемый страх, что состояние Джоанны ухудшится, хотя дочери уже больше двух месяцев ничего не угрожало. Смущало то, что многое в его резко изменившейся жизни усложнила Джоселин, хотя казалось, что сложней больше некуда. Сначала она не разрешила Маккою вести лечение (судя по всему, как думал Маккой, в ней бурлила чисто женская обида за развалившийся брак), затем пыталась приставить к нему ещё одного врача и успокоилась лишь после двух недель, поняв, что Леонард имеет большой авторитет, и что ему совершенно до лампочки условия и претензии бывшей жены. Джоанна быстро шла на поправку, реабилитация проходила успешно. Конечно же, Маккой не оставлял дочь без присмотра, наверстывая все то время, что не мог видеться с ней. А это означало, что и с Джоселин приходилось пересекаться чаще. В начале их своеобразного вынужденного сотрудничества она держалась холодно и отстраненно, недовольство не сходило с её лица, потом она начала будто оттаивать, видя, сколько сил и заботы Маккой вкладывает в лечение дочки. Неделю назад она предложила Леонарду поужинать, и он согласился, решив, что если откажет, то вернет их отношения к начальной стадии тихой войны. – Я хотела извиниться, что запретила тебе видеться с Джоанной после развода, - в голосе Джоселин не было ни нотки сожаления. Она всегда была в реальности и прошлое её мало волновало. Что сделано, то сделано - так она считала. – Ты была обижена, - просто ответил Маккой. Джоселин мягко рассмеялась. В её глазах появились искорки радости, и она сразу помолодела лет на десять, напомнила Маккою ту замечательную девушку, в которую он так легко влюбился, и которая так легко разбила ему сердце. – Ты отличный отец, Леонард. Джоселин взяла Маккоя за руку, её красивые тонкие пальцы обхватили его крупную ладонь. – Мне очень жаль, что я не смогла понять этого раньше. Леонард пожал плечами. Взволнованный лишь состоянием Джоанны и долгой разлукой с Джимом, он совершенно не хотел знать, чего хочет от него бывшая жена, его вполне устраивали деловые отношения, которые сложились с ней в результате их общей маленькой трагедии со счастливым концом. – Ты сделал правильно, поступив на службу в Звездный Флот. Теперь тебя с руками и ногами хочет оторвать каждый медицинский исследовательский центр. – Я знаю, мне поступают предложения о работе. Ещё они выкупают мои статьи и некоторые разработки. - Маккой кивнул и сухо улыбнулся. Джоселин сжала его ладонь сильнее, словно призывая Леонарда обратить все внимание на то, что она говорит. – Поехали ко мне. Маккой, ожидая этого предложения весь вечер, тяжело вздохнул, осторожно высвободил ладонь. – Джоселин, я не вернусь к тебе. Если ты волнуешься о Джоанне, то я её больше не оставлю, но между мной и тобой больше ничего не будет. – Что, черт подери, этот космос сделал с тобой? - тут же взвилась Джоселин, возвращая себе свое истинное лицо практичной самоуверенной женщины. – Вылечил, - коротко ответил Маккой, достал из бумажника сотню, оставил её на столе. - Увидимся завтра. С одной стороны, Джоселин можно было понять: она, как настоящая мать, думала лишь о воспитании дочери. И это было правильным, ведь Джоанна нуждалась в отце. Ради своих целей и убеждений Джоселин могла пойти на многое, в том числе и на попытку склеить развалившийся брак. Вот только она совсем не думала о том, что из этого ничего бы не вышло. И причина совсем не в том, что у Маккоя кто-то есть, даже если бы он был одинок - ничего бы у них не вышло. Сколько раз пытались и сколько раз все рушилось? Маккой будет рядом с Джоанной, и для этого не обязательно пытаться играть в счастливую семью. Джим. Джим, Джим. Маккой ужасно скучал, и именно тоска не позволяла ему откровенно делиться с ним своими переживаниями, потому что они оба были опустошенны произошедшим. Казалось, что ещё одна капля тревоги может довести их обоих до полнейшей апатии. Им обоим в равной степени было тяжело, и никто из них не хотел напрягать друг друга еще больше. Мир Маккоя постепенно разделялся на две вселенные. Первая называлась Джимом. Вторая Джоанной. И ни одну из них Маккой оставить не мог. * * * – Боунс, с наступающим Рождеством! - весело воскликнул Джим. Экран на консоли отлично показывал Маккоя. – Ты высчитал земные дни или запросил точную дату у штаба? Джим самодовольно улыбнулся, говоря всем собой, что ничего он не запрашивал, а высчитал время сам. Красный рождественский колпак сполз ему на глаза. – Тебе привет от всего экипажа. Из динамиков сначала послышалось шипение, но потом связь восстановилась, и голос Маккоя стал четче. – Джим, нам надо поговорить. Кирк перестал крутиться на стуле, выпрямился и поправил колпак. – Что-то с Джоанной? – Нет, с ней все хорошо. Маккой улыбнулся, вспоминая, что неделю назад он с дочкой совершил первую длительную прогулку. Но улыбка оставалась на его лице не долго, стерлась в считанные секунды, вернулась привычная хмурость и сосредоточенность. – Не тяни, Боунс, - тихо сказал Джим, заведомо зная, о чем пойдет речь. Он ждал этого разговора уже давно, чуял всем существом, что рано или поздно они будут говорить серьезно и открыто. – Я собираюсь уйти из Звездного Флота. Я не вернусь в Сан-Франциско, потому что нужен дочери. Джим задумался о том, чтобы сделал, если бы Маккой сказал все это не с экрана консоли, а стоя напротив. Трудно представить, на самом деле. Молчание затянулось. Джим опустил голову, начал усердно ковырять заусенец на большом пальце левой руки. Маккой не решался сказать что-то ещё, и нервы натянулись, как струны, и что-то тяжелое, огромное валилось на них, желая разорвать те узы, которые сплетались между ними долгие годы. – Думал, что скажешь раньше, - наконец, выдавил из себя Джим. – Подбирал нужные слова, - хмыкнул Маккой. Им обоим казалось, что сетевое общение облегчит разговор, но ничего подобного. Отчаяние было практически осязаемым, будто бы они находились в одной комнате. – Боунс, послушай, - с рвением начал Джим, пытаясь найти путь к решению проблемы. - Я ведь тоже могу уйти. Мне не трудно. – И будешь растрачивать свои таланты в южной глубинке? Джим, здесь нет никакой связи со Звездным Флотом, тебе это прекрасно известно. – Это не страшно. Есть и другие варианты. Джим разгорался идеями с невероятной скоростью, но Маккой был явно намерен их пресечь, потому что хотел как лучше, потому что Джиму не место в Джорджии, он капитан, черт подери, самый юный и гениальный. Да Звездный Флот не даст ему уйти! – Джим, тебе нечего делать в Атланте. – Шесть лет назад ты говорил, что мне нечего делать рядом с тобой. – Сейчас все не так. – Сейчас все так же. Маккой устало потер переносицу - знак того, что пытался успокоиться и не сорваться на крик. Джим с ожиданием смотрел на экран. Боже, он наверняка выглядел ужасно нелепо: широко раскрытые напуганные глаза и дурацкие колпак, сползающий на брови. Почему подступало чувство полнейшей безысходности? Ведь решение обязательно найдется. Или только Джим в это верит? – Наши с тобой пути расходятся. Джим подумал, что прямо сейчас задохнется от боли между ребрами. – Это ты так хочешь думать, Боунс. – Не понимаю, чего ты хочешь, Джим. И снова молчание, тяжелое, вязкое. – Боунс. - Джим оперся о край консоли. - Я прекрасно знаю, о чем ты думаешь. Как всегда хочешь для меня только лучшего, и я это понимаю, ведь и я хочу, чтобы тебе было хорошо. Звездный Флот никогда не был моей мечтой, я попал в Академию совершенно случайно, а там уже выбирать не приходилось. – Да ты не замолкал о программах, о пятилетке, о космосе! – Пятилетка закончится, Боунс, я достиг мечты. Неужели ты не понимаешь, что я не хочу служить без тебя? – Но ты не реализуешь себя здесь, в Атланте. – Зачем ты меня отталкиваешь? Маккой отвел голову, потому что больше не мог смотреть на Джима. – Твое упорство не дает тебе правильно взглянуть на некоторые вещи. Ты от тоски здесь с ума сойдешь, - уж больно зло сказал Леонард. – Я от тоски по тебе быстрее сдохну, - отрезал Джим и прервал связь. Изображение исчезло, консоль потухла, и в комнате стало слишком темно, хотя у кровати на пятьдесят процентов горел ночник. У Джима мелко дрожали руки, и он ещё долго не мог заставить себя подняться. Врать себе не имело смысла. Джим готовился к такому повороту событий, но не думал, что все пройдет настолько болезненно, и ещё он искренне верил, что они со всем справятся. Неужели он ошибался? Неужели их жизнь разрушит какой-то гребаный космос? Ну уж нет, так не пойдет. * * * Маккой надрался в доску впервые за четыре года. Он надрался так, что не держали ноги. В начале пятилетки он вообще не брал и капли в рот, а потом возвращение на Землю, лечение Джоанны. Поездка домой из бара выпала из памяти, как плохо вставленный в мозаику паззл. Маккой не смог раздеться, чуть не свалился в коридоре, каким-то воистину магическим образом добрался до дивана, рухнул на него и тут же заснул. Утром его мучила головная боль и ужасная тошнота. Пришел в себя Маккой только к вечеру, тут же позвонил Джоанне, спросил о самочувствии, пообещал привезти завтра её любимые вишневые кексы. А после он долго пялился на серую кепку Джима, лежащую на спинке дивана, и честно не понимал, что теперь в его жизни правильно, а что - нет. * * * Это случилось за два дня до начала пятилетки. Джим был на удивление серьезен, будто бы ходил по капитанскому мостику, а не по комнате. – Слушай, Боуууу.... То есть, Леонард, - сказал он в пустоту и остановился, постукал ладонью по бедру. - Леонард, я хотел бы кое-что обсудить с тобой... Мысли сбились в кучу и совершенно бессмысленным комом притаились в голове. Джим сделал еще несколько шагов. – Боуу... То есть, Леонард. Да, Леонард. Боже, как же странно звучит твое имя. Неважно. Леонард! - воскликнул Джим и чертыхнулся от души. - Да сгори оно все в заднице сатаны, как же это сложно! И снова круг по пустой комнате. – Леонард! Мы с тобой вместе почти три года. И шли мы к этому долго и упорно. Ну, помнишь, как ты сначала: "Нет, Джим, все это не для нас", а я поспешно с тобой согласился, после чего мы несколько раз переспали, снова решили забить, а потом снова переспали... Джим запрокинул голову и расхохотался от этих воспоминаний. – Черт, ну и идиоты! Так, ладно. Суть не в этом. Джим на секунду присел в кресло, но волнение буквально вытолкнуло его обратно. – Леонард! Я хочу сказать тебе, что очень люблю тебя и... – Интересно, продолжай, - раздался мягкий с хрипотцой голос. Джим резко обернулся и нелепо уставился на Маккоя. Тот привалился плечом к дверному косяку и внимательно следил за Джимом. – Чего замер? - с долей разочарования спросил Маккой. - Мне интересно, что будет дальше. У Джима в этот момент, кажется, отключилось всякое волнение, и мысли, до этого сжатые и глупые, зафонтанировали с особым вдохновением. – Боунс, впереди пять лет в космосе, и я очень хочу, чтобы мы отправились туда замужней парой. Джим почти вытянулся по стойке смирно, серьезно и решительно посмотрел на Леонарда. Маккой же... Маккой же ничего не сказал, и лицо его осталось совершенно непроницаемым. Он медленно отлип от дверного косяка, зашарил во внутреннем кармане ветровки и достал маленькую коробочку с желтым бантиком на боку. – Я подумал о том же, о чем и ты, Джим, - сказал Маккой, и по тону было ясно, что это решение далось ему тяжело. - Они серебряные, никакого официоза, но мне было бы приятно, если бы ты носил одно. И, черт подери, Джим, на твоем месте я бы в спешке натягивал штаны, а не стоял бы как дурак в одних трусах. – Зачем? Ты же снимешь их с меня через несколько минут. Маккой поднял бровь. Коробочку он крутил между пальцев. Возможно, это самое смешное принесение клятвы за всю человеческую историю. Но Джим в тот день чувствовал, как между ними формируется такая крепкая связь, что не разорвешь даже самым страшным оружием. И, сидя в пустой каюте, Джим продолжал её чувствовать, а ещё он отлично знал, что Маккой тоже её чувствует. Просто так сложилось, что стало немного трудно. Джим несколько раз повернул простое серебряное кольцо на пальце, снял его, положил на ладонь, рассмотрел со всех углов и надел обратно. Действительно, стало лишь немного трудно. Но и это пройдет. * * * – Джим, ты ведь понимаешь, что это незаконно? - совершенно спокойно спросил Скотти, вводя в окно на консоли ещё один алгоритм. – Понимаю, - с улыбкой ответил Джим. Он был расслаблен и решителен. Смотря на него, никак нельзя подумать, что он делает нечто незаконное. А именно - в компании друга взламывает земной спутник, с целью получить доступ к камерам и проследить за одной конкретной личностью. – Если Спок узнает, то отправит нас под трибунал, - усмехнулся главный инженер Энтерпрайза. – Он не такой жестокий. Поставит в угол, не больше, - отшутился Джим и посмотрел на экран, за что получил недовольное "не стой над душой". На капитанском мостике кроме них ещё находилась Ухура. Она была единственным членом экипажа, кто по мнению Кирка разрешил бы провернуть небольшую аферу в свое дежурство, никому потом ничего не растрепав. Сначала это казалось неправдоподобным, ведь Нийота строгий и ответственный лейтенант, но Джим сделал верные ставки. Ухура стояла у входа на мостик и смотрела на экраны, показывающие коридоры, медицинский и инженерный отсеки. – Нийота, а Спок, случаем, не захочет устроить тебе ночной романтический визит? - с долей иронии поинтересовался Скотти, добивая последний алгоритм. Ухура улыбнулась, сложив руки на груди. – Занимайтесь своим делом, - коротко ответила она, давая понять, что сейчас лучше не шутить. – Джим, я открыл доступ. Забьешь координаты и получишь изображение. Скотти улыбнулся и направился к Ухуре, предварительно поправив на себе черную водолазку. Джим полностью отвлекся от них и забил координаты Атланты, а точнее - дома Маккоя. Две секунды ушло на то, чтобы система установила связь. Ещё две, чтобы появилось изображение. Джим нетерпеливо хрустнул костяшками пальцев и облизал пересохшие губы. То, что он делал, было наказуемо, но никто ничего не заметит, если все сделать правильно. Соединение прошло успешно, на консоли развернулось окно со знакомым домом: серые стены, черная крыша, белые ставни окон. Все кругом было залито солнцем и живыми красками, от которых успеваешь отвыкнуть за долгое время в космосе. Джиму показалось, что он смотрит не на консоль, а на плакат с пейзажем Джорджии у себя над кроватью. И снова окно в совершенно другой мир, казалось - протяни руку и окажешься там. Ужасающая обманка. Джим приблизил изображение. Маккой сидел с Джоанной на веранде и улыбался ей. Дочь что-то активно рисовала в большом блокноте. Джим ещё немного приблизил изображение. Джоанна была самой настоящей красавицей. До этого Джим видел её лишь на фотографиях в возрасте трех лет, а сейчас ей двенадцать, и у неё большие зеленые глаза, тяжелые каштановые кудри и мимика отца. Она похоже кривила губы, хмурилась, раздувала ноздри. Джим перевел изображение на Маккоя и задержал дыхание, чувствуя, как сердце тяжело ударилось о ребра и затихло. На мгновение Джиму показалось, что он снова может умереть. Маккой выглядел совершенно расслабленным и счастливым, беззаботно сидел рядом с дочкой, смотрел на то, как она старательно рисует, кажется, что-то сказал ей. – Джим, время, - напомнил Скотти, и Джиму показалось, что голос доносится из соседней комнаты. Кирк находился в другом месте. Он был в Атланте, он стоял на веранде серого дома, прислонившись к перилам, и смотрел на Леонарда и Джоанну. Ему ужасно хотелось протянуть руку и снять с головы Маккоя свою кепку. Черт подери, у Маккоя на голове долбанная серая кепка. – Джим. Сильная рука легла на плечо, но Джим скинул её, не отрывая глаз от изображения. Энтерпрайз - не его реальность, Джима на нем нет. И нет космоса, нет металла, холодного света коридоров и запаха стерильного помещения. Джим в Джорджии, потому что так правильно, потому что там его дом. Как же хотелось стянуть кепку, ведь солнце уже напекло затылок. – Джим! Скотти оттолкнул Кирка от консоли и отключил изображение, прервал связь. – Какого черта? - начал Джим, ощущая прилив невероятной ярости. – Капитан, замолчите. К нам идет мистер Спок, - холодно отчеканила Ухура. Джим осмотрелся, с концами возвращаясь в действительность. Она сомкнулась вокруг него черным кольцом космоса, и стало холодно, будто температура на мостике упала до нуля. Джим с силой потер глаза, словно бы у него получилось убрать изображение Маккоя и Джоанны, застывшее перед глазами, врезавшееся в память. Скотти ввел ещё один алгоритм, закрывая доступ к земному спутнику. Ухура отошла к своей консоли и вернулась к работе по переводу символов, которые обнаружила группа исследователей на последней планете. Двери с тихим шуршанием разъехались в стороны, и на мостик зашел Спок. Заметив гостей в лице капитана и главного инженера, он несколько удивленно поднял бровь. – Капитан, мистер Скотт, - начал старпом, - рад вас видеть, но позвольте напомнить, что ваши дежурные часы ещё не наступили. – Как и твои, - тут же огорошил его Джим. У Скотти на лице застыла растерянность, как будто он забрел на мостик в приступе лунатизма, и только что пришел в себя. Слова капитана заставили Спока замолчать на минуту, погрузив его в раздумья. В это время Джим шикнул на Скотти, призывая его принять более безучастный вид. – Капитан, вам должно быть известно, что сон вулканца длится меньше, чем у землянина, поэтому в свободное время я предпочитаю проводить с пользой. У лейтенанта Ухуры имеется объект изучения, я пришел узнать, как проходит её научная работа. Нийота тихо откашлялась в кулак, явно подавляя смешок. – Спок, нет ничего плохого в том, что ты перестанешь скрывать свое романтическое настроение под желанием работать. - Джим добродушно улыбнулся, подошел к Споку и хлопнул его по плечу. - Нийота прекрасная девушка. Хорошо вам провести время. С этими словами Джим просеменил к дверям, жестом позвав за собой Скотти, пока Спок снова впал в раздумья насчет своих собственных чувств и того, что его действительные намерения раскрыли. Скотти шустро выскочил с мостика за капитаном, коротко кивнув Споку. Старпом проводил их внимательным взглядом, но никаких подозрений у него не возникло. Когда мостик опустел, он подошел к Ухуре, которая нежно улыбнулась ему. * * * Открыть глаза оказалось невероятно трудной задачей. Веки, словно слиплись, а голова была совершенно неподъемной. Джим чувствовал, как ровно бьется сердце, слышал свое тяжелое дыхание. Он все же открыл глаза навстречу мягкому свету лазарета. Металлическое нутро Энтерпрайз обняло его и спрятало от всех опасностей. – Доброго дня, капитан, - тихо сказал Спок. Джим медленно повернул голову, замечая, что тело кажется ватным и легким, как перышко - последствие успокоительных. – Что?... - сказать внятно Джиму не удалось, потому что язык с трудом ворочался во рту. - Что произошло? – В ходе выполнения миссии, группа была атакована местными аборигенами, - ровно сообщил Спок, подходя ближе к постели капитана. Джим нахмурился, переваривая информацию. Мысли текли медленно, растягивались, как жвачка. – Почему исследовательской группе не была предоставлена информация о возможной опасности? Спок немного помолчал, а потом сказал: – Нам пришли неверные координаты из штаба. В этой солнечной системе есть идентичные по классу, флоре и фауне планеты. Различия лишь в культурах местных цивилизаций. Мы должны были прибыть на Фараон, но координаты были ошибочны, и мы оказались на Фероне Первом. Джим с трудом моргнул, попытался сесть, чтобы ощутить собственное тело, а то ему начинало казаться, что руки и ноги откажутся слушаться. Спок не изменился в лице, положил ладонь Кирку на плечо, не давая тому двигаться. – Капитан, не делайте резких движений. Джим вздохнул и снова растянулся на спине, кивнул Споку, разрешая тому продолжить доклад. – В результате инцидента из информационного центра было уволено двенадцать человек. - Спок понизил голос. - Пострадавших ещё двое. Оба стабильны. Ваше состояние долгое время было критическим. В левую ногу, в область над коленной чашечкой, вошла стрела с отравленным наконечником. Яд воздействовал на нервную систему, в результате чего вы были парализованы, плюс повреждена кость. – Последствия? - хрипло спросил Джим. Ему ужасно захотелось пить, и он потянулся за стаканом воды. – Редкие боли. Возможно, хромота. В остальном вы полностью здоровы. Джим отпил воды, вернул стакан обратно на тумбочку, чувствуя, как в левой ноге расползается неприятная тягучая боль. – Капитан. - Спок выпрямился, его лицо так и оставалось бесстрастным. - В провале миссии виновен я, потому что мне следовало проверить информацию и тщательней изучить обе планеты, чтобы не допустить подобной ошибки. – Спок, - устало протянул Джим, прикрывая глаза. - Обойдемся без этого, я не считаю тебя виноватым. Тема закрыта, я ничего не буду менять в должностном составе. Спок благодарно кивнул и... улыбнулся? Да, точно. Улыбнулся: приподнял правый уголок рта, а взгляд темных глаз стал мягче, будто бы Спок разом отпустил все скопившееся напряжение. – Доктор Маккой осведомлен о случившемся? – наконец, Джим задал вопрос, который мучил его последние пять минут. Занавес, отделявшая кровать Джима от прочего пространства лазарета, дернулся, ткань приподнялась с краю, и рядом со Споком встал Кларк Дэвис. – Да, капитан, осведомлен, - подтвердил он и посмотрел на датчики рядом с кроватью. Линия пульса дернулась и заплясала на экране. – Причина? - жестко потребовал Джим. Его глаза, до этого уставшие и тусклые, вспыхнули и заледенели от злости. - Насколько мне известно, он не числится в составе экипажа корабля, а значит доступ к любой информации, касающейся миссий Звездного Флота, ему закрыт. Кривая пульса продолжила скакать, число ударов остановилось на ста восьми ударов в минуту, боль в ноге усилилась. – Капитан, в том была необходимость. На некоторые препараты началась аллергическая реакция... – В моей медицинской карте указан список веществ, которые мне вводить нельзя. - Джим и не думал смягчить тон. Кларк вздохнул, сложил руки на груди, глядя на Кирка с явным раздражением, понимая, что тот лишь нашел способ сорваться. – Капитан, я дал разрешение на связь с доктором Маккоем. От этого зависела ваша жизнь. Я рассудил, что ему будет гораздо хуже, если он услышит о вашей смерти, а не о том, что вы в критическом состоянии, из которого есть шанс выйти. Джим потер трясущейся рукой щеку, вздохнул. – Принесите мне коммуникатор. – Я введу успокоительное, - предупредил Кларк. Джим сначала хотел поспорить, но не стал, чувствуя, как силы покидают его. Кларк ввел лекарство, и пульс через несколько секунд нормализовался. Спок принес коммуникатор и протянул Джиму. – Оставьте меня, пожалуйста, - спокойно попросил он. Спок и Кларк удалились, и Джим набрал код доступа. Не прошло и минуты, как на маленьком экране появился Маккой. – Почему ты не спишь, черт тебя подери? - прорычал он, и Джим чуть не взвыл от радости, потому что был готов отдать всю вселенную лишь за одну возможность услышать голос Леонарда. – Боунс, - только и мог выдавить он. – Тебе нужен отдых. По данным твоего состояния, а мне они прекрасно известны, реабилитация должна проходить три недели. Все три недели ты не должен вставать, дрыгаться, как ты любишь это делать, вытворять кучу непонятных вещей и должен пить антибиотики и витамины. Ты понял меня, Джим? Каждый чертов день я буду звонить сначала Споку, потом этому Кларку, чтобы узнать, хорошо ли ты себя ведешь, - Маккой был строг, кривил губы, и могло показаться, что он держался отстранено, будто не желая иметь никаких дел с Джимом. Но Джим прекрасно знал, что Маккой успел извести себя тревогой и волнением. Знал, что тот даже искал возможность попасть на корабль. – Боунс. - У Джима сел голос, потому что в горле встал ком. - Боунс, Боунс. – Джим, послушай меня внимательно, ты должен себя беречь, следуй указаниям и не юли. – Боунс! - сорвался Джим. Маккой смотрел с такой тоской, что можно было захлебнуться в ней. – Что, Джим? Ну что? – Я люблю тебя. Я невероятно сильно тебя люблю, - у Джима защипало глаза, но он смело сделал несколько жадных вздохов, успокаивая разбушевавшиеся чувства. - Я всегда буду тебя любить на любом расстоянии. Маккой шумно вздохнул, опустил голову, что-то решая для себя. – И я люблю тебя, Джим. Когда поправишься, мы обо всем поговорим. Джима страшно потянуло в сон, будто бы кто-то за секунду забрал у него всю бодрость. – Ложись спать, - посоветовал Маккой. - Я буду на связи. И отключился. Джим отложил коммуникатор ослабевшей рукой и быстро заснул. * * * Первым делом Маккой вынес весь хлам из своей бывшей детской. На это у него ушел весь день. Сначала он долго разбирал мебель, потом выносил части на помойку, старые вещи отправил в утилизатор, стоящий в подвале, затем состоялась долгая уборка. Пыль и грязь буквально стояли столбом, но зато к вечеру комната была чиста, будто в ней никто никогда не жил. Задание на ближайшие дни состояло в том, чтобы подобрать новые обои и мебель. Кстати, кровать в спальне тоже было бы неплохо сменить, но Маккой решил начинать с самого важного, после можно взяться и за другие комнаты, если, конечно, будет время. По магазинам он направился с Джоанной. Дочка самостоятельно выбирала цветовую гамму для своей будущей комнаты. Джоанна была серьезной и старалась не мучить отца вопросами о том, какого цвета шторы больше подойдут к обоям. Всю следующую неделю Маккой вплотную занимался ремонтом. Конечно же, была возможность нанять рабочих, которые бы за двое суток полностью укомплектовали комнату, но этот дом принадлежал Маккою. Он в нем рос, он провел в нем свою юность, в нем он пережил развод, и ему ещё жить в нем до самой старости. Все стены, каждая пылинка — все принадлежало ему, и только он мог здесь хозяйничать. Постепенно комната превращалась в красивую спальню для юной леди: обои светло-голубые, бежевые занавески, кровать с синим покрывалом и пухлыми подушками, стол со встроенной консолью, большой шкаф с зеркалом. Можно было бы, конечно, так не шиковать, ведь по договору с Джоселин, Джоанна могла приезжать к отцу на выходные и на каникулы, но дочь ведь одна единственная. Для неё ничего не жалко. Дом, который пустовал во время службы Маккоя в Звездном Флоте, по-настоящему ожил, наполнился уютом и теплом. За время болезни Джоанны, конечно, не было времени заниматься им вплотную, но сейчас нашелся повод. И даже два. Ровный газон, ухоженные клумбы, перекрашенный забор, теплый свет на веранде — вот, что увидел Джим, когда на исходе дня подошел к дому Маккоя. Он немного прихрамывал на левую ногу, потому что переезд был долгим, что нехорошо сказалось на ранении. Джим открыл калитку и приметил, что петли не скрипнули. – Смазал? Давно пора, - громко и весело сказал Джим. Маккой, сидящий на ступенях веранды, поднялся. В руках он мял серую кепку, смотрел цепко и жадно, хотя и пытался сохранить спокойствие. Джим отлично знал, что у Маккоя безумно бьется сердце, что он вообще задыхается, потому что и сам Джим переживал все это. И время замедлило свой бег. Сумерки застыли багрянцем над линией горизонта, исчезли все звуки, будто бы кто-то накрыл дом куполом. Джим сделал ещё шаг. Маккой застыл на месте, перестал мять кепку. А он постарел, нервы и время, чтоб их. Морщины стали глубже, несколько седых волос на висках. Да и весь он целиком стал еще серьезней, мудрей, тверже. Ему через три дня исполнится сорок один. У Маккоя на Земле прошло три года. У Джима в космосе два. И это кажется страшным, но к черту все это. Три, два, а в результате время переплелось и стало единым. И они в этом времени, где нет уже больше ничего: корабля, космоса, людей в форме и точного расписания. Джим сбросил с плеча сумку. Маккой положил кепку на ступени. Секунды зазвенели маленькими колокольчиками, и сердце, кажется, вот-вот пробьет грудную клетку. Ещё несколько шагов, и не было никаких переживаний, ссор, тоски и ожидания. Ничего не было. Прошлое стерлось с первым же прикосновением. Маккой буквально сгреб Джима в объятья, перехватил одной рукой за пояс, ладонь другой руки положил на затылок, смял пальцами светлые волосы. Джим уткнулся носом ему в шею, обнял в ответ, и дыхание сбилось, потому что хотелось дышать чаще, быстрее, чтобы острее чувствовать чужой-родной запах. Им обоим показалось, что они вот-вот сойдут с ума. Просто чокнутся от того, с какой силой хлынули тоска и радость. Джим впился в губы так жадно и больно, что Маккой недовольно рыкнул, сжал сильнее в объятьях и поволок к дому. Они чуть не споткнулись на ступеньках крыльца, и в две руки было трудно открыть дверь, а оторваться друг от друга не представлялось возможным. Легче Эверест передвинуть, чем прекратить целоваться. Дом обнял теплом и запахом выпечки. Джим сжал ворот рубашки Маккоя, дернул к себе, словно было куда, словно между ними ещё было какое-то расстояние. Но между ними не было расстояния ни физического, ни духовного. Вся жизнь сошлась в одну точку. – Даже и не знаю, то ли предложить тебе чай, то ли сразу утащить в постель, - прохрипел Маккой Джиму в губы. – Предложи мне чай, потому что потом будет не до него примерно весь вечер и ночь, - ответил Джим и куснул Маккоя за подбородок. – Выдохнешься. – Не дождешься. – Тогда чай. И Маккой, взяв Джима за руку, повел его на кухню. * * * – Этот Джоанна выбирала, - Маккой кивнул на электронную записную книжку. - Вообще, она помогла мне выбрать больше половины подарков. Джим рассмеялся, оглядывая целую кучу пестрых подарочных упаковок. Он и подумать не мог, что Маккой копил для него подарки, чтобы отдать при встрече. Проблема заключалась в том, что Джиму легко было отправлять подарки с поздравлениями, потому что адрес Леонарда оставался неизменным, а вот с отправкой в космос было очень много проблем. Но, несмотря на это, Маккой добросовестно ходил по магазинам, злился, ворчал, но исправно покупал подарки и подписывал открытки. – "Джиму тридцать. Разменял сороковник, поздравляю", - прочитал Джим на одной из открыток и недовольно глянул на ухмыляющегося Маккоя. - Вовсе не смешно. – Ещё как смешно. Разворачивай. Джим разорвал обертку, открыл крышечку маленькой коробки. – Ха-ха-ха, Боунс. Конечно, на тридцать лет ты мог подарить мне только шариковую ручку. – Раритет, между прочим. Джим осмотрел ручку со всех сторон, отложил коробочку и повернулся к Маккою. – Это удивительно. – Ничего удивительного, - отмахнулся Маккой. Джим поцеловал его в голое плечо, провел пальцами по широкой груди. – А ты держишь себя в форме, - тихо сказал он и оставил еще один поцелуй на ключице. Маккой вместо ответа потянул с Джима покрывало, положил ладонь ему на бедро. – Давай, ты потом досмотришь свои подарки. – Ничего не имею против, - отозвался Джим и потянулся к Маккою. А в одной из коробочек, украшенных бантиками, лежали два золотых кольца.