Золото Лета

- …не знаю я, чего он хочет, блять! Не понимаю уже просто! - взбешенный Джаред, не разбирая дороги, ломился сквозь цветущие кусты, как тот самый лось, родство с которым ему не раз приписывали фанаты, и на ходу отмахивался от увязавшейся следом ассистентки режиссера. Не поспевающая за двухметровым беглецом, несчастная девушка все же не оставляла робких попыток выяснить, что за хреновина творится сегодня на площадке между только вчера прилетевшим в Ванкувер Джа и Дженсеном, снимающим 3-й эпизод нового сезона. -...нахер пусть идет со своими приколами, ясно?! Задолбал козлиться с самого утра, сукин кот! - цветисто костерил ассистенткиного босса Падалеки, окончательно увязнув в чертовой растительности, буйно полыхающей желтым и оранжевым, и наконец остановился, оглушительно чихая от сладкой вездесущей пыльцы. - Энни, я серьезно, пусть идет к черту. Я больше не пойду к нему разговаривать, он, блин, просто невменяемый сегодня какой-то! Мистер-великий-шизнутый-режиссер! Ты же видела, он меня сожрать готов… все, блять, не так! Не там стою, не туда смотрю, не так поворачиваюсь, «не чувствую светлую грусть Сэма» - да я заебался сносить всё это дерьмо! Меня ж из себя вывести – как бегемота, только ядерным взрывом под жопу можно! И Эклз сегодня – тот самый гребанный взрыв!.. - Джаред, я понимаю, успокойся… я вернусь на площадку, скажу, что тебе нужен тайм-аут и попробую поговорить с Дженсом, хорошо?.. а ты пока просто… ну, передохни, ладно? Я сама ни черта не понимаю, что происходит… да никто не понимает! Не злись, - Энни привстала на цыпочки и осторожно положила махонькую ладошку на обиженно вздымавшееся широченное плечо, затянутое в привычную «сэмовскую» клетку. И зашагала назад – прямо по проложенной разъяренным Джаредом «просеке» в густом кустарнике, который только вчера приглядел для съемок сегодняшней сцены Эклз. Джаред устало опустился прямо в примятые цветы и с шумом выдохнул разреженный воздух, клокотавший в груди обидой, непониманием и… обидой, вобщем. Ну ведь ничего же не предвещало такого пиздеца! Он только заполночь прилетел в Ванкувер, спокойный, как танк, и умиротворенный, как Будда – заряженный той бесконечной нежностью и любовью, которая только и бывает в доме, где недавно появился малыш. Жен словно светилась вся изнутри, когда брала на руки их лосенка, и Джаред почти медитировал, глядя на них… Но на съемки все равно улетал с тем радостным азартом и предвкушением, которые неизменно показывали ему, что он не ошибся с профессией – работа была его личным сортом наркотика, "еще" хотелось всегда. Он прилетел, наскоро принял душ, и проспал без задних ног оставшиеся до съемки четыре часа… и вскочил по будильнику, довольно ухмыляясь, предчувствуя классный день, встречу с ребятами, с Дженсом, с Сэмом, от которого успел отдохнуть и немного соскучиться за насыщенный событиями хиатус… и примчался на площадку, когда еще не рассвело, и в серой полумгле только-только зарождалось золотистое сияние утра, и из каста еще никого не было – только техники, осветители, да Дженс с помощниками. И вмиг пропустившим удар сердцем почуял неладное – Дженсен приветливо махнул ему издалека, и, отвернувшись, продолжил что-то там втолковывать новому парню… Но его мимику Джаред знал едва ли не лучше своей собственной – видел чаще. Так что лакированная улыбочка «хей, привет, дружище, рад тебе, но очень занят» его не обманула, разумеется. И, разумеется, Дженсен тоже не мог этого не понимать. Но нарастающая суета съемочного дня не оставила места для нерабочих разговоров… Джаред сглотнул тягучую тревогу, и включился в процесс – грим, пробежаться еще раз глазами по сцене, которую досконально «примерил» на себя еще в самолете, убивая ненавистное время, когда ты уже не там, но еще не здесь… и пошел на площадку. Вот там пиздец уже рос и развивался стремительно. -…стоп! Джаред, я просил свет в глазах, а не искореженную сверкающей улыбкой морду дебила. -…стоп! Джаред, давай мы сегодня для разнообразия будем отыгрывать каждый эпизод, а не проебывать все мизансцены как обычно, хм? -…стоп! Ради Бога, причешите кто-нибудь нашего Ланселота в локонах, мы тут типа экшн снимаем, а не историческую мелодраму! -…стоп! Я сказал – задумчивое и мечтательное лицо, Джаред, а не такое, словно Сэмми сожрал килограмм соленой рыбы с молоком, и теперь его настигают последствия этой комбинации! -... стоп! Можно, наконец, хоть что-то сделать с этими патлами, ради всего святого?! У оператора нет ни единой, блять, точки, откуда еще можно было бы взять крупным планом лицо этого йети! И так весь день. Джа потел, как свинья, от разошедшегося канадского солнца - и от позабытого годы назад чувства собственной неловкости и никчемности. Он искренне пытался реагировать на этот бесконечный поток «стоп! Джаред!» как профессионал, прислушиваться к замечаниям, вносить коррективы в работу, не обижаться, как малое дитя, не забывать, что Дженс сейчас – не друг, а босс… подходил к нему дважды в перерывах, делал вид, что все окей – заговаривал о каких-то рабочих моментах, искал, ловил взглядом взгляд… но натыкался неизменно на зеркальное забрало солнцезащитных очков, видел в них только самого себя – нелепого, чуть ли не заискивающего, и уходил ни с чем, чтобы через пять минут снова услышать: - …стоп! Джаред, пожалуйста, сделай нам всем одолжение, укроти свою гриву – Сэмми все-таки мужик, а не девка на выданье. Ну, тут его и сорвало. Кровь хлынула в голову так, что он оглох. И ослеп, и, круто развернувшись на месте, молча ломанулся в кусты, прочь, подальше.. В голове билось сумасшедшим пульсом только одно «Сука.. сука!.. сука-а» - остальные слова забыл. И только вот сейчас, Бог знает сколько просидев тут в одиночестве, морщась от щекотной золотистой пыльцы, которой щедро был напоен солнечный воздух, слушая, как орут в траве кузнечики, стал наконец успокаиваться… Дернул с плеч осточертевшую рубашку, вытер ею взмокший под волосами затылок (да, блять, длинные – и что?!), и откинулся на спину, чувствуя, как впиваются в кожу под тонкой майкой колючие травинки. Зажмурился, как делал в детстве, стараясь удержать непрошенные злые слезы и выдохнул в полинявшее от зноя небо: -Дже-е-енс-с… Небо лениво и насмешливо отозвалось: - …что, принцесса? А когда Джа вскинулся, задохнувшись от стыда и внезапности – будто за дрочкой застигли, блять! – в полуметре от него трава разошлась, как занавес, открыв лицо Дженсена – то ли веснушек больше стало, то ли всё эта пыльца проклятая, но скулы и переносица сияли золотом. Зеленые глаза внимательно и без той усмешки, что кольнула в голосе, смотрели, трогали лицо Джареда – и тот машинально слизнул выступившие над верхней губой бисеринки пота... Дженсен одним плавным, слитным движением перевернулся на живот – футболка скрутилась и съехала вверх по ребрам – и одновременно очутился еще ближе, нарушая все свои собственные границы и запреты, так, что мятное дыхание обожгло Джареду кожу. Джаред задохнулся, нелепо округлив рот, и, еще больше разозлившись, то ли на Дженсена, то ли уже на себя, бросил прямо в это лицо: - Иди к черту, Дженс! А лучше – к доктору. Говорят, ПМС лечится. - Остроумно, Падалеки. Как всегда. Блять. И когда ты уже реально вырастешь,по-настоящему, - а не только вширь и в высоту? - Дженсен поймал горячей ладонью лицо Джареда, пытавшегося отвернуться, и заглянул в глаза. - Извини, ладно? Я был неправ, кругом неправ, зря на тебя орал, вел себя, как сука – признаю, прошу прощения. Так пойдет, принцесса? Джаред неожиданно для самого себя взбеленился еще больше, вывернулся из этих странных объятий и вскочил на ноги, нависнув над оставшимся в траве Дженсеном: - Да какого хуя ты тут исполняешь?! Роль Дина, что ли?! «Принцесса»?! Совсем охерел, Эклз?! Ждешь, что я скажу в ответ – «козел», и все само разрулится?! Реальности попутал?! Что вообще с тобой нахер творится?! Весь хиатус шкерился от меня по углам, аж, блять, бедную Дэнни на Джиб-кон притащил - спрятался у жены под юбкой, блять! Выебал мне всю душу своими «Джаред, давай поступим правильно, давай закончим, пока никто не пострадал, у нас семьи, у тебя сын, давай останемся друзьями» - а теперь то срываешься на меня при всех, то в глаза мне заглядываешь - своими, сучьми?! Иди ты на хуй, Дженсен! Джареда трясло. Все накопленное за лето спокойствие, вся непробиваемая, как ему казалось, уверенность, весь тот внутренний мир и покой, который был выстроен на развалинах сердца после того, последнего, разговора – все нахер рассыпалось и развеивалось по ветру золотистой цветочной пыльцой. Дженсен все так же лежал в траве, пачкая белую футболку зеленым и желтым, и задумчиво смотрел на Джа, лучисто щурясь от бьющего в глаза солнца… и вдруг неожиданно выбросил вперед руку, цепко ухватив сразу за обе голени, и дернул, заваливая, опрокидывая Джареда на себя - Дин Винчестер мог бы гордиться, точно. Джаред все, что успел – выставить руки, чтоб не разбить лицо этому идиоту своей башкой, но грудиной все равно приложился так, что у обоих хрустнуло в ребрах… Теперь лица были так близко, что их ресницы соприкасались, щекотно продираясь сквозь друг друга при каждом движении век, а глаза Дженсена почти сошлись на переносице, пытаясь удержать фокус - и от этого беспомощного, косящего взгляда Джаред поплыл, как пацан, - как всегда… - Ну, что? Что еще тебе надо, Дженс?.. мы же все решили… ты сам сказал… ты, не я… что ты теперь-то хочешь? - Тебя. Джаред плавно выжал тело на руках, приподнявшись на пол-метра, и привычно сдул застилающую лицо струящуюся россыпь волос, изучающее вглядываясь в Дженсена. - Меня? Так просто, да, Дженс? Тот упрямо и вызывающе кивнул, не отпуская потемневшим взглядом. Джаред почувствовал, как непроизвольно дернулся, стремительно наливаясь кровью, член, натягивая джинсу, упираясь Дженсену в бедро – и едва не заржал, ощутив мгновенный ответный салют. - Сука ты, Эклз. Знаешь? - Знаю… но ты сам виноват, Падалеки. Серьезно. Меня оправдал бы любой суд. Ты меня спровоцировал. - Я?! - Ты. Дженсен положил ладони на плечи Джареду, словно пробуя, вспоминая, где им там место – и толкнул, легко и умело перекатывая его на спину, под себя, так, что Джа только охнуть успел, оказавшись плотно прижатым натянутым, как струна, жестким горячим телом. А Дженс вдруг наклонился, уткнувшись в разлетевшиеся по траве волосы, и жадно втянул ноздрями воздух: -...ты, Падалеки, ты… Локоны эти твои блядские. Сука, я все лето на них дрочил. Джаред не выдержал нахлынувшего облегчения, в голос заржал в плечо навалившегося на него Дженсена - чувствуя, как все в этом гребанном мире наконец становится на свои места… становится единственно правильным. И медленно прикрыл искрящиеся счастьем глаза, выдыхая разом все тревоги и обиды, отпуская деревянную зажатость мышц, которую все лето безуспешно пытался снять его массажист… - Так ты поэтому сегодня на площадке меня чуть не налысо побрить грозился? Поэтому, да, Дженс? - Поэтому… Джей. Всё из-за тебя, блять… совсем меня измучил, ведешь себя, как сучка… ассистентка эта новенькая, как её.. залипла на тебя, как ненормальная… гримерша тоже… и все, блять, все нашли повод потрогать эти принцессины локоны… - Все, кроме тебя, бедного, да?.. - Д-дааа… Джаред лежал тихо-тихо, даже дыхание приглушил в груди, - так не хотелось спугнуть эту сумасшедшую, нежданную, невозможную близость, о которой вчера еще - даже мечтать себе не позволял, жестко переключив внутреннний рубильник с отметки «личный раб Дженсена Эклза», на которой тот стоял все минувшие с первой встречи семь лет - на «добропорядочный отец семейства». Лежал с закрытыми глазами, впитывая кожей ощущения – не различая, где солнце, а где Дженс, так все было горячо и сладко… и только слышал между ударами сердца, как ненасытно вдыхает запах его волос этот невыносимый мучитель, самый любимый на свете человек… Он не заблуждался, нет. Кто-то внутри, безучастный и чертовски умный, в отличие от него самого, знал наверняка – потом Дженсен снова закроется в своё дебильное благородство, как в броню, восстановит все нарушенные сейчас границы и заградительные укрепления, наговорит кучу разумных слов, из которых Джаред запомнит только «прекрасная жена», « сын - это важнее, чем все на свете» и «никто из них не заслужил такого»… Пускай. Пусть это снова будет – но потом. Джаред справится, обязательно – похудеет еще на десяток килограммов, поражая фанатов, вызывая сплетни и кривотолки, будет выглядеть, как молодой Бог, чувствуя себя, как никчемное дерьмо, и еще сильнее обрастет, пряча за роскошными волосами, как за занавеской, всю свою боль… свою любовь. …неважно. Лишь бы он не останавливался сейчас. А Дженсен на нем мелко вздрагивал всем телом, дышал рвано и часто, прикрыв по-кошачьи, наполовину, свои глаза, и, как в лихорадке, снова и снова пропускал сквозь жесткие гребни рук послушный шелк джеевых волос… тянул их, зажимая между пальцев, - все сильнее, почти больно, - и по-наркомански втягивал в себя исходящий от них запах лемонграсса и мелиссы, любимого шампуня Джа. - С-сука-а... Джаред… как же я их хотел… все лето… с ума сходил… смотрел на тебя, ненавидел почти, - как ты охуительно выглядел… весь в черном, блять… везде, всегда – как в ебанном трауре по нам… худющий… и эти локоны, бля-ять… как Христос… только лучше… Дже-е-ей... Дженсен был как в трансе, его несло, - он, кажется, сам не понимал, что именно выговаривают в макушку Джареда его раскрасневшиеся, запекшиеся горячим дыханием губы… трогал, перебирал ими рассыпанные по траве волосы, ранил шелковыми нитями нежную изнанку рта, сглатывая слюну вместе с кровью, не чувствуя боли… терся бездумно и похабно своим стояком о джаредов живот, стонал так открыто, так откровенно, что Джаред едва не сорвался, едва не кончил, как перевозбужденный подросток, даже не притронувшись к себе… выгнулся всем телом, беспомощно хватая ртом горячий воздух. Дженсен откликнулся жадно, зашарил руками в жаркой тесноте между ними, путаясь в застежках-молниях-ремнях, но волосы в покое не оставил – вцепился, потянул зубами, больно, сильно… у Джареда веки набухли слезами, пришлось сжать их, зажмурить покрепче, удерживая внутри. Но Дженс заметил как-то, почуял – отстранился на миг, и вдруг размашисто и нестерпимо горячо лизнул прямо по плотно закрытым глазам, заставляя раскрыться, расслабиться, отпустить соленую влагу… и тут же жадно собрал все языком: - Вкусный… Дже-е-й… Джаред, вкусный… горький… мой. - Твой, Дженс… ты же знаешь – твой, для тебя, весь.. всегда было… всегда будет… твой. И так сладко было позволить наконец родиться этим словам, носимым под сердцем три месяца, что Джаред снова чуть не сорвался в оргазм, - будто одной этой невозможной, неумещающейся в сердце любви было достаточно, чтобы кончить… Дженсен не дал, перехватил у самого основания выпростанный из мешанины белья-одежды-травы вздувшийся член, сжал резко, жестко впиваясь печаткой в темный ствол… приподнялся, рывком стянул куда-то к дрожащим коленям джаредовы джинсы вместе с боксерами, и толкнул взмокшей ладонью в поджарый бок. Джареду не надо было объяснять – он молча крутнулся на месте, ссаживая нежную кожу живота о цепкие травинки, и уткнулся носом в пахнущие летом и солнечной пылью измятые стебли. Дженсен позади него замер… Джей знал, что он только сейчас, когда никто, даже Джаред, не может его видеть, отпускает свое лицо, переставая контролировать его выражение на соответствие собственным представлениям о мистере Дженсене Россе Эклзе… и тягучим, темным, почти черным взглядом оглаживает его, Джареда, целиком - от покорно опущенной головы до бесстыдно вздернутой вверх смуглой задницы, и дальше – скользя по длинным, прокачанным бедрам, увитым ремнями вен, по разбросанным в стороны ногам, по узким ступням с судорожно поджатыми пальцами. Джаред хмелеет от собственной откровенности – так демонстрировать себя и свое желание он может только с ним, с Дженсом… так подставляться, так покорно ждать в коленно-локтевой, давая рассмотреть себя всего, окончательно дурея под этими взглядами, чувствуя, как сжимается и пульсирует откляченная, натянутая задница, зная, что сейчас Дженс смотрит прямо туда… и видит, как жадно он ждет, просит, хочет быть оттраханным. Джаред ведет бедрами, вскидываясь еще выше, и тихо стонет в траву, когда Дженсен хлестко припечатывает его ладонью между лопаток, словно ставя клеймо на скот, заставляя еще сильнее прогнуться в пояснице… - Что, так сильно хочешь меня, принцесса? - хрипло выдыхает Дженс, и от этого сорванного желанием голоса, и от дурацкой Винчестеровской клички, неожиданно превратившейся в признание в любви, Джаред кончает под себя, заливая спермой живот, грудь, разъезжаясь вмиг ослабевшими ногами по желтым цветам… Дженсен зло шипит, как рассерженный кот, и хватает Джареда за потемневшее, мокрое золото волос на затылке, и рвет, тянет на себя, заставляя немыслимо изогнуть и запрокинуть шею. - Нетерпеливый… давно не трахали, Падалеки?.. знаю, давно… ты – трахал, тебя – нет… а тебе ведь надо, да? … надо, чтобы тебя самого, как девку, разложили и вставили, Джаред? Н-ну же, скажи мне… скажи, что тебе нужно, моя принцесса? И Джаред не может, и не хочет сопротивляться, чувствуя, как накатившее после оргазма облегчение сменяется новым возбуждением – еще не физическим, но тем, которое плавит вены и заставляет забыть собственное имя: - Ты… Дженс… т-ты нужен… всегда только ты, ты один… трахни меня, слышишь?.. я хочу… тебя в себе, внутри, глубоко… вставь мне, Дженс… пожалуйста… И Дженсен не заставляет себя просить дважды, его скручивает желанием обладать, брать, иметь это роскошное, распластанное по траве тело – такое сильное, и такое слабое, такое покорное ему одному… Он зачерпывает еще теплую сперму вперемешку с желтой пыльцой, и втирает её между вздрагивающих ягодиц Джареда, надавливая сразу двумя пальцами, вламываясь в сухой жар и тесноту, растягивая сильно и больно, не желая ждать… и тут же тычется в едва раскрытую дырку скользкой головкой, не попадая, размазывая сперму и собственную смазку по внутренней стороне джаредова бедра… и вставляет со следующей попытки, помогая себе обеими руками, и замирает на миг, ощущая, как адски сжимает головку нерастянутая щель… и начинает ввинчивать себя внутрь Джареда по его же сперме, толкаясь всем напряженным, дрожащим телом… с каждым толчком натягивая эту узкую задницу на свой член, съезжая с катушек при мысли, что он – единственный, кому это позволено… единственный, кто имеет Джареда Падалеки в его тугую дырку, единственный, кто владеет им… единственный, кому этот выросший в роскошного кобеля сучонок по-прежнему восторженно подставляет свой зад и благодарно лижет руку после… И Дженсен рычит, забывшись, и кусает Джареда за мокрый загривок, оставляя лиловые вмятины, и обеими руками вцепляется в слипшиеся пряди этих чертовых волос, из-за которых вся его броня полетела нахер, и тянет их изо всех сил, причиняя боль, выплескивая всю свою любовь – как умеет… Джаред стонет в голос, слезы градом катятся по натянутой на острых скулах коже, голова горит огнем, задницу будто разрывает горячим ломом, больно, больно, больно… сладко, невыносимо сладко! - Еще, Дженс… давай, сильнее… ну же… так хочу тебя… так люблю … возьми меня, давай… еще-е-о… - Заткнись, сучка… Джа-а-р-р-ед… как же классно… ебать тебя… иметь тебя… как же хорошо, блять… вот та-ак, да… подмахивай мне, сука… Дженсен не может больше удерживать тело на руках, оседает, вплавливается в Джареда сверху, прижимается каждым нервом, каждым сантиметром раскаленной кожи… зарывается лицом в затылок, жадно хватает губами волосы, тянет их зубами, задыхаясь от власти, похоти и любви… протяжно выдыхает в алое ухо с крохотной родинкой на мочке: - Мо-о-ой… ты мой, принцесса… - и кончает глубоко в жаркое, жадное нутро Джареда, в голос воющего от нестерпимого удовольствия, подбрасывающего задницу в бешенном, рванном рок-ритме, какого не выдержит ни один ударник в мире… Тот на мгновение замирает, чтобы острее почувствовать растекающуюся в животе огненную лаву, и расслабляет мышцы, давая обмякшему члену Дженсена выскользнуть из него… с трудом поворачивается на спину прямо под обессиленным Дженсом, берет его лицо с закатившимися глазами в огромные ладони, и мокро, жадно целует, вылизывая расслабленный, стонущий рот… и кончает сам, болезненно, почти насухую, чувствуя, как бешено пульсирует его зажатый между ними член. - Я люблю тебя, Дженсен. И всегда буду… Тот разнеженно и прерывисто вздыхает, как ребенок, и сопит благодарно и опустошенно, зарывшись лицом в вожделенные волны Джаредовых волос, пахнущих теперь лемонграссом, мелиссой и им, Дженсеном. В золотой пыльце канадского Лета звонко стрекочут кузнечики.