Малиновка

Июнь разукрашивает окружающий мир гуашью: высокое небо – голубым, листву – зеленым, пруд с декоративными рыбками – синим, песок на дорожках – желтым. А поверх этого великолепия рисует акварелью – светлое платье, волосы цвета светло-розовой фуксии и карминные глаза. Лотти – малиновка. Лотти – маленькая птичка, что поет в глубине тернового куста. Лотти – сладкий привкус в чае, который никогда нельзя получить специально, по крупинкам отмеряя сахар и мяту. Лео требуется два дня, чтобы начать называть ее по сокращенному имени, три – чтобы перестать вздрагивать от звонкого «Господин Глен» и еще четыре – чтобы при разговоре смотреть ей в лицо. Лео требуется чуть больше жизни, чтобы к ней привыкнуть. Лотти везде и нигде одновременно: это поместье пропитано ее сущностью, как летний сад наполнен лучами солнца. Лотти – зеркало: ни тьмы, ни света, лишь отражение воли Глена; вот только за зеркалом этим потайной ход, и куда он ведет, Лео пока не знает. «Привет, мальчик.» - Здравствуйте, господин Глен, - приседает в реверансе. – Простите, не хотела Вас тревожить. «Раньше это место было тюрьмой.» Да, было, а теперь это церковь, храм для Баскервиллей, место, где они молятся своему повелителю. Лео машет рукой - «Можешь садиться» - и сам занимает место за роялем. Если это храм, а юноша – бог, то Лотти его верховная жрица. Одной рукой многого не сыграешь, но самое простое – вполне: под его пальцами рождаются легкие крылатые ноты, что распугивают золотые огни. Ему не надо оборачиваться, чтобы быть уверенным: Лотти сейчас кружится по комнате, закрыв глаза и отдавшись музыке, но, тем не менее, стараясь не стучать каблуками. И поэтому, закончив мелодию, Лео сидит некоторое время неподвижно и делает вид, будто ничего не видит. И ему смешно. Лотти - прелестная Лотти, очаровательная Лотти, неповторимая Лотти – где бы найти слова, чтобы тебя описать? Лотти – милая Лотти, верная Лотти, добрая Лотти – если бы я приказал тебе уйти – ты бы повиновалась? Лео не знает, какой ответ он желает получить на последний вопрос. Июль приносит грозы и ливни. Июль приносит смех и полевые цветы, а еще в этом месяце слишком много буквы [л] – лужи, листья, лютики, люпины, Лили. И – все еще - Лотти. Лотти – ленты да огромные банты на волосах: Глен никогда раньше не видел ее заплетенной и признает, что ей это очень идет. Лотти – солнечный лев, золотые капли на мольберте, белые ночи над южными городами. Лотти – свет. Лео находит ее на веранде, в плетеном кресле. Она его не замечает. Она. Его. Не. Замечает. Впрочем, не ему осуждать ее - книга у нее на коленях раскрыта на середине, а он хорошо знает, как придуманная кем-то жизнь может казаться реальнее настоящей. Юноша тихонько устраивается неподалеку. За Лотти чертовски занимательно наблюдать, и Лео ради развлечения пытается угадать сюжет по выражению ее лица: вот она хмурится – возможно, идет описание битвы, вот усмехается – может, что-то происходит с главной героиней, вот щурится и проводит кончиком языка по нижней губе – какая-нибудь любовная сцена? Глен не знает, сколько времени они так сидят, но около четырех Лотти кладет между страницами закладку, потягивается… И тогда она, наконец, его замечает. - Ой, - вскакивает со своего места, чуть не роняя книжку. – Извините, господин Глен, я… Лео едва заметно морщится: сколько можно извиняться, в конце-то концов? Лео улыбается и встает, и направляется к двери. - Все в порядке. Не забудь только прийти на ужин. Лотти – растерянная и смущенная – остается на веранде. Мысль об этом почему-то доставляет юноше удовольствие. Август приходит вместе с ветром и дождями. Август приходит – прилетает, приползает, приплывает – и ничего не меняется. Почти. Лотти – бабочка, вырезанная из персиковой косточки, виноградная лоза вокруг столба беседки, лепестки миндаля на столе. Лотти – звенящая вечная тишина. «Вы слишком далеко зашли по верной дороге.» - Все в порядке? – спрашивает, чуть тревожно наклоняя голову. – Господин Глен? Лео качает головой. Лотти знает все и без его слов. Раз, два, три, - досчитай до ста, Шарлотта, каждый август добавляя по единице, это так просто – ждать и верить, давай же вместе встретим путешественника, что возвращается из дальнего странствия! Лео хочется истерически расхохотаться. Лео хочется спрятаться в чулане, как в детстве, и не принимать никаких решений. - Что я ему скажу? – вырывается у него. – Как я смогу объяснить? - А пока и не надо ничего объяснять, - говорит Баскервилль. – Он ближайшие лет одиннадцать будет всего лишь ребенком. Любите его, заботьтесь о нем – большего и не требуется. И в самом деле, не слишком ли легко она воспринимает жизнь? И в самом деле, не слишком ли он все усложняет? Лотти не знает ответы, да ей они и не нужны. Лотти – бесконечно преданная Лотти – подходит и касается губами его губ – не поцелуй, но что-то более значимое, не страсть, но обещание быть рядом до последнего вздоха, и для тех, кто знаком больше века, это куда ценнее. Где-то в городе, под высокой крышей Винсент берет на руки новорожденного мальчика. Его мать смотрит на него с легкой грустью. - О нем будут хорошо заботиться? - Да, милая леди, - отзывается тот, и она усмехается: какая из нее леди в этих-то трущобах, в этой-то части города. - Назовите его Элиотом, - просит женщина, не подозревая, что имя уже давно выбрано за нее, но чудом называя то самое. - О, это я вам обещаю, - жмурится Винсент. И - широко улыбается.