Blu

− Ещё один "конец света"? Бармен не то, чтобы действительно спрашивает, просто двигает по столешнице очередной шот ближе к Хончолю, улыбаясь своей дежурной улыбкой, приветливой и едва уловимо понимающей. Хончоль, прокручивая стопку между большим и указательным пальцем думает, что работа бармена заключается не только в мастерстве подачи алкоголя в мыслимых и немыслимых сочетаниях и пропорциях, но и в умении донести совершенно любую истину до клиента, если тот только попросит. Хончоль думает, что этот невзрачный парнишка, уже перемешивающий что-то в шейкере, может помочь и ему, потому что бармен − почти что портал в другой мир, где содержатся ответы на любые вопросы, но он молча опрокидывает в себя очередной шот и морщится от привкуса виски на языке. Переворачивая опустевшую стопку вверх дном на и без того заляпанную и липкую барную стойку и отодвигая её к нескольким таким же, Хончоль понимает, что хорошо держится для человека, который пить не умеет в принципе. Пережить шесть концов света, замешанных в рюмке на виски, роме и водке оказывается гораздо проще, чем справиться с тем, который творится в собственной голове. − Ты бы определился уже, пришел ли ты с нами или отдельно, − Икчже возникает рядом совершенно незаметно, цокает языком − Хончоль слышит это даже через навязчивый клубный бит − и это вроде бы даже звучит несколько укоризненно, а затем заказывает за их столик несколько стаканов пива. Хончоль провожает смятые купюры в ладони Икчже взглядом, обращает внимание бармена на себя и коротко кивает. − Не позорься, Хончоль, серьёзно, − Чхве сдвигает все четыре бокала и обхватывает их ладонями. − Мы пришли сюда расслабиться и отдохнуть, а не смотреть, как ты напиваешься в одиночестве. Хончоль только отмахивается и тянет к себе очередную стопку. Икчже, пусть иногда и слишком понимающий, смотрит на него снисходительно, и это раздражает так, что того хочется догнать, развернуть к себе и почти что рычать в лицо, просить-угрожать, чтобы не лез туда, в чём не смыслит нисколько. − Иди-ка ты к чёрту, нуна, − Хончоль растягивает гласные и не улыбается − скалится, осознаёт, ещё не договорив до конца, что случайная шутка Хёсана, почему-то так удачно прижившаяся, от него звучит хуже любого оскорбления. Икчже меняется в лице и будто махом взрослеет лет на десять, и Хончоль понимает, что в действительности недооценивает его, как хёна, но угрызения совести давно утоплены в алкоголе вместе с остатками здравого смысла и хоть какого-то, но уважения. − Что? − Не позорься, Хончоль, − снова цедит Икчже, разворачивается и уходит. Чон провожает взглядом обтянутую клетчатой рубашкой спину Икчже и чувствует себя последним кретином, но в этот вечер жалеть о чём-либо в его планы не входит. − Оппа, тебе скучно? Первое, что бросается в глаза Хончолю, когда он оборачивается на приятный женский голос − хипстерские очки на пол-лица в толстой чёрной оправе. Чон смаргивает, отгоняя от себя совершенно ненужные сейчас ассоциации, и жестом приглашает девушку присесть рядом. Хончоль понимает, что не любит ночные клубы, с того самого момента, когда переступает порог подобного заведения в первый раз, и с первой ночи, проведённой в пелене тяжёлого сигаретного дыма под потолком в компании ярких неоновых пятен, которые с первой же минуты въедаются куда-то под веки, проходит без малого лет пять, но ощущения остаются неизменными. Девушка напротив выглядит красивой, но дорогой в обслуживании, и Хончолю так хорошо, что даже чуточку плохо, а плохо так, что хочется удавиться, но в этом тоже есть определённая прелесть. Он впервые в жизни готов спустить в никуда ровно такое количество денег, которое есть в его кармане. − Составишь оппе компанию? *** Когда Хончоль падает в кресло, на подлокотник которого плавно опускается всё та же девушка в хипстерских очках, имя которой Хончоль так и не удосуживается запомнить, Хёсан фыркает и демонстративно отворачивается, закидывает ноги на диван и пихает кроссовком Икчже в бедро. − Хёсан, блядь, − Икчже отряхивает испачканную штанину, но Джин пихает его снова, побуждая к каким-то действиям, и выразительно косится в сторону Хончоля. Чхве хмурится, хватает Хёсана за голени, обтянутые чёрными скинни, и закидывает его ноги к себе на колени скорее бездумно, чем осознанно. Хончоль чувствует на интуитивном уровне, что вот-вот случится что-то недоброе, и вся агрессия будет направлена скорее на него, чем на кого-то другого. Чону хочется улыбнуться ехидно, потому что стакан пива, устроенный Иллевном на коленке Хёсана, должен няпрягать окружающих гораздо больше, чем его рука, лежащая на обтянутом короткими шортами бедре его новой знакомой. − Третья за вечер? − Донхёк из противоположного угла громко присвистывает и начинает было издевательски хлопать в ладоши, но его останавливает сидящая рядом Юнён. Хончоль медленно моргает, осмысливая услышанное, а потом понимает, что на этот раз сдержаться не сможет. Потому что Донхёк Хончолю больше нравился тогда, когда везде таскал за собой Намджуна, делал бесчисленное количество фотографий с ним же и, кажется, не был ещё таким язвительным и взрослым. Потому что тогда не было Юнён, которая предпочитает, чтобы её звали Сашей или же Келли − кому как нравится, не было того количества парных снимков в их соцсетях, а у самого Хончоля не было сожалений о том, что он не может так же. У Хончоля не было отношений, которые и не отношения вовсе, а что-то скомканное, бешеное и не поддающееся никаким описаниям. Однако снимки в инстаграме Донхёка никуда исчезать не думают, компания Юнён становится почти привычной, а у Хончоля по-прежнему ничего нет, кроме персонального конца света, и дело даже вовсе не в выпитых шотах. − Хончора, − Икчже тянет почти задумчиво, и всё ещё стоящий на коленке Хёсана стакан опасно пошатывается. − Прекрати водить к нам незнакомых людей, а? Это было забавно только первые полтора раза. Хончоль любит Юнён, потому что она неплохая, весёлая и прекрасно вливается в их компанию. Хончоль совершенно ничего не имеет против, потому что ещё месяц, и он в действительности сможет назвать её подругой, а не хорошей знакомой или же просто девушкой Донхёка. Она Хончолю нравится и как человек тоже, но он слишком пьян, чтобы об этом помнить. − Почему им можно, − Хончоль кривится, указывая на Юнён пальцем, и снова думает, что пожалеет о своих словах однажды, но сегодня − не самое подходящее для этого время. − А мне нельзя? − Хончоль, детка, − тянет Хёсан, и его голос не предвещает ничего хорошего. Не то, чтобы Джин действительно может сделать ему что-то, но падать в глазах своих друзей совершенно не хочется. На этот вечер у Хёсана с Икчже одна волна, потому что тот добавляет короткое и почти безэмоциональное "ты не вывозишь", а Хёсан соглашается с ним легким кивком. Хончоль и сам понимает, что не вывозит. Юнён немного хмурится и шепчет что-то на ухо Донхёку, осторожно обхватывая его запястье пальцами, а затем поворачивается к Хончолю, пожимает плечами и улыбается несколько виновато. − Хончоль, пойдем покурим? − Донхёк залпом допивает остатки пива, ставит стакан на стол, поднимается и направляется к выходу. Когда он подходит совсем близко, Хончолю на миг начинает казаться, что Шин заденет его плечом, и всё будет в лучших традициях пьяных выяснений отношений, но этого не происходит − Донхёк лишь мягко протискивается между ним и кем-то ещё, пробирается через толпу на танцполе, отодвигает от себя людей ладонями, и оглядывается назад только на другом конце площадки. На улице после клуба холодно, даже как-то морозно, хотя для конца зимы это не кажется странным, и пар изо рта Хончоля похож на клубы дыма от первой затяжки Донхёка. Донхёк курит медленно и молча, и вроде бы на Хончоля не смотрит, но выхватывает сигарету из его губ в самый последний момент, переворачивает её нужной стороной и помогает прикурить. Хончоль кивает в знак благодарности и вдыхает полной грудью − сперва холодный влажный воздух, затем горячий терпкий дым. Донхёк стоит по правую руку и всё ещё восхитительно невозмутим для человека, которого задели парой минут ранее. Хончолю это не нравится, он не любит безэмоциональность, особенно тогда, когда его самого изнутри разрывает на миллионы кусочков, которые настолько неровные и мелкие, что захочешь если − собрать всё равно не получится. − Донхёк. − Просто забейся, а? Она просила меня, всё-таки. Да и ты всё ещё мой друг. Хотя, признаться, от этого ещё обиднее. Но я сомневаюсь, что у меня получится. Чон не знает, о чём тот говорит, но зато прекрасно понимает, что чувствует сам. − Серьёзно, Донхёк. Меня достало это всё. Хончоль пошатывается, облокачиваясь на перила, и чувствует подступающую к горлу тошноту, бьёт себя кулаком в грудь, пытаясь хоть как-то успокоить бурлящий в крови алкоголь, а затем его бьёт Донхёк. Хватает за ворот кожаной куртки, тянет к себе и встряхивает; Хончоль чувствует, как лопается обветренная кожа на его губах и расходится в стороны по краям ранки, как тёплая струйка стекает на подбородок. Хончоль стирает её тыльной стороной ладони и смотрит на тёмные разводы крови на своей руке так, будто видит подобное в первый раз в жизни. − Если ты скажешь, что не заслужил этого, я ударю тебя ещё раз. Хончоль затягивается глубоко и жадно, почти до кашля и как в первый раз, оставляет сигарету зажатой между губ и бессмысленно рассматривает свою перепачканную в крови ладонь. Донхёк, кажется, говорит ещё что-то, а затем просит его телефон − Хончоль отдаёт его совершенно не задумываясь − кому-то звонит и обречённым тоном объясняет что-то, тяжело вздыхая в трубку, а затем всовывает смартфон обратно во внутренний карман кутки Хончоля. − Не светись возле нас сегодня. И телефон не проеби. Донхёк хлопает его по плечу и уходит, а пепел с сигареты Хончоля падает тому под ноги. Хончолю становится совсем паршиво, но скорее от необъяснимой обиды и зависти, чем от разбитой губы, а прилипшая к сигаретному фильтру кожа на губах сдирается тонкими лоскутками. Хончоль задумчиво трогает припухшие губы холодными пальцами и думает, что от поцелуев они болят точно так же. Хончоль привык, у него всё в жизни какое-то неправильное и болезненное, даже поцелуи. Когда помещение клуба затягивает его обратно чьими-то руками, громкой музыкой и очередной порцией алкоголя, где-то на краю сознания мелькает мысль, что это совсем не то место, где он должен быть, и что дальше, кажется, падать просто некуда. Но Хончоль всё равно падает, раскидывает руки в стороны, тонет сам в себе, не сопротивляясь, поддается, ощущая чьи-то губы на своих собственных, прижимает чьё-то тепло к облицованной кафелем стене туалета, даёт волю пьяному сознанию, ощущениям и ладоням на горячей коже. Когда Хончоль низко стонет на выдохе, сжимая руками чьи-то бёдра, он ни о чём не думает. − Ну что, натрахался? − этот вопросительно-язвительный тон Хончолю знаком до боли, до такого состояния, что хочется закрыть голову руками и умереть, даже не пытаясь оправдаться, но всё, на что Хончоля хватает − вывалиться из кабинки туалета и опереться ладонями на раковину. Хончоль вспоминает одну из сегодняшних девушек, ту самую, у которой хипстерские очки, закрывающие половину лица, когда чьи-то руки подхватывают его за талию, прижимают ближе и тянут в сторону выхода. Хончоль сдавленно мычит, сопротивляясь − пару минут назад ему было слишком хорошо, чтобы думать и принимать какие-то решения − но послушно идёт следом. Когда его запихивают в такси и садятся рядом, Хончоль думает, что Икчже был прав, и он действительно не вывозит. На поворотах, которых насчитывается бесчисленное множество, его шатает и прикладывает головой то к стеклу, то к чьему-то горячему плечу. Хончоль инстинктивно жмётся к теплу, но недовольно мычит, когда его отталкивают. *** Хончоль просыпается ближе к вечеру от настойчивого стука в дверь − звонок давно не работает − просыпается с навязчивой тошнотой, головной болью и желанием забыть те бессвязные отрывки прошлой ночи, которые он помнит. Воспоминания накатывают на него не мыслями − ощущениями, и угловатое плечо в такси ему почему-то нравится больше всего остального, насколько что-то вообще может нравится при тяжелом похмелье. В дверях стоит помятый и взъерошенный Донхёк, с каким-то пакетом и бутылкой минералки в руках. − Проспался, надеюсь? Полегчало? Голос Донхёка сухой и резкий, а Хончоль отнекивается и забирает минералку, жадно прикладываясь к бутылке. Донхёк заходит, не дожидаясь приглашения. − Мать дома? Хончоль отрицательно мотает головой и сминает в ладони опустевшую пол-литровую бутылку. − Отлично, − Шин проходит на кухню, не разуваясь, открывает окно и закуривает, а у Хончоля на языке вертится один лишь вопрос. Хончоля мучает похмелье, и сигаретный дым лишь напоминает, сколько лишнего он вчера выпил, выкурил и сделал, но Донхёк словно специально выпускает тонкую струйку дыма ему в лицо. − Хочешь рассказать мне что-нибудь? − Это ты меня вчера довёз до дома? − Я тебя знать не хочу, о чём ты, − Донхёк кривится, тушит в пепельнице недокуренную сигарету и по-хозяйски лезет в холодильник. Хончоль выдыхает почти что облегчённо, что бы ни случилось вчера − они всё ещё друзья. − Но я не мог тебя бросить просто так, поэтому пришлось звонить твоему хёну. Неудобно было, знаешь ли, человека от работы отрывать. Но припёрся, гляди ж ты. А я сперва думал, что в вашей парочке он долбанутый − не ты. Хончоль смотрит, как Донхёк достаёт из холодильника сперва кимбап, потом кимчи, лезет руками прямо в тарелку и облизывает пальцы. Хончоля начинает мутить не то от вида еды, не то от слов Донхёка. Шин молча протягивает ему тарелку, и Хончоль с опаской берет один из аккуратно нарезанных капустных листков и отправляет его в рот, всё ещё дожидаясь продолжения. Донхёк ловит его вопросительный взгляд, но молчит. − Ты позвонил Донгын-хёну? Донхёк давится, кашляет и прикрывает рот ладонью, а затем смотрит на Хончоля так, словно тот пытается убедить его в том, что Земля на самом деле плоская и стоит на трёх китах. − Совсем спился? Хончоль чешет нос измазанными в соусе для кимчи пальцами, и Донхёк вздыхает. − Я принёс тут тебе кое-что. Тебе понравится. Шин вытирает кухонным полотенцем руки и лезет в пакет, всё ещё болтающийся на его запястье, достаёт что-то, а затем смятый комок чёрной ткани летит Хончолю в лицо. Поймать его он не успевает, и Донхёк удовлетворённо хмыкает. − Я звонил Шиёну. Хончоль ждёт чего угодно − язвительных комментариев, гаденькой улыбки на лице Донхёка, но тот лишь отправляет в рот последний кусок кимбапа, снова вытирает руки и хлопает себя по коленям, намекая, что ему пора. − Шиёну? − Хончоль бездумно крутит в руках комок из ткани, кусает изнутри и без того опухшие и болящие губы и впервые боится поднять на Донхёка взгляд. − Но он тут при чём? Хончолю не нужно видеть, чтобы знать, что Донхёк сейчас закатывает глаза. − Ты серьёзно сейчас? Тон Донхёка не выражает ничего хорошего, и Хончоль снова думает, что в то время, когда им было по семнадцать, всё было гораздо проще. − Наверное? − Хончоль скорее переспрашивает, чем утверждает. − Хончоль. − Что? − Уже месяца три как, если не больше, − Донхёк замолкает и ловит растерянный взгляд Хончоля, в котором читается и неожиданность, и неловкость, и испуг. − Успокойся, кажется, тут только я умею дальше своего носа смотреть. Донхёк уже направляется к двери, и Хончоль хочет сказать, что всё не так, что они просто недопоняли друг друга, а Донхёк, который слишком любит лезть туда, куда ему не следует, просто не так подумал, но Шин вскидывает руку вверх и продолжает, уже завязав шнурки на одном кроссовке. − Хончоль, серьёзно. Мне похер, как и с кем ты трахаешься, но от такого тебя меня тошнит. Прекращай уже, а? Когда за Донхёком закрывается дверь, Хончолю хочется выть и притвориться, что ничего, совсем-совсем ничего не было, но последним вызовом в телефоне всё равно остаётся "придурок Гири-хён", а комком ткани, который швырнул в него Донхёк, оказывается футболка с надписью "Little drama queen". И футболка приходится Хончолю по размеру. *** В одном из текстов Шиёна для нового альбома сквозит что-то расплывчатое про любовь и ненависть, Ночан прислушивается к плавному биту и привычной уже читке, доносящейся из наушников погружённого в работу Хона, и понимает, что не сквозит даже − подаётся прямым текстом. В конце песни не хватает только добавить "я в порядке", но Шиён и это уже успел вписать в свою лирику, пусть и когда-то давно. Ночан ставит рядом с Шиёном две банки пива, кладёт ладонь ему на плечо, а затем выходит из комнаты − работать Шиён любит в одиночестве. Как Шиён умудряется сводить свои треки буквально на коленке, пропадать последние две недели на вписках и непонятных тусовках и не валиться с ног, Ночан не понимает. Но когда Шиён заканчивает дела в студии, расслабленно и как-то уныло машет рукой на прощание Сонмину и самому Ночану, буквально на ходу вызывая себе такси, Ночан практически уверен в том, что ближе к пяти утра тот опять позвонит и заплетающимся языком попросит составить себе компанию, потому что те, с кем он зависал, уже расползлись по домам. А ещё он уверен, что очередной из незаписанных пока треков подвергнется изменением, потому что пьяное утро, когда остаётся буквально полчаса и две банки пива до того состояния, чтобы упасть лицом в подушку и умереть − и есть то самое время, когда Шиёна прорывает, и всё сливается в лирику, если рядом не находится собеседника. − У тебя всегда были унылые треки, − Ночан принимает из рук Шиёна бутылку отвратительно тёплого пива и прикладывается к горлышку. Губы Шиёна растягиваются в придурковатой пьяной улыбке совершенно не к месту. − Нет, я не осуждаю. Но тебе не кажется, что сейчас ты немного перегибаешь палку? На самом деле, Шиёну не кажется. Он обиженно вырывает из рук Ночана свой блокнот, перечитывает текст снова и думает о том, что да, может быть, это самую капельку сопливо, но не больше. − Девочкам такое нравится. − Девочкам похуй, что ты на самом деле чувствуешь. Не пытайся запихнуть в каждую песню всего себя целиком. Шиён поджимает губы и откидывает назад отросшую чёлку каким-то ломаным движением. − Если не вкладывать душу в текст, зачем тогда вообще писать? − Резонно, − Ночан согласно кивает, и Шиёну кажется, что тот соглашается с ним слишком легко. − Но ты всё равно перегибаешь палку. − Может, я действительно переживаю подобные состояния? − Ну ага, то-то я у тебя девушку последний раз наблюдал года два назад. − Тебе что-то не нравится? Ночан задумывается, прокручивая в руках бутылку, ковыряет край отползающей от стеклянной поверхности этикетки и делает очередной глоток. Конечно, ему не нравится. Не нравится то, что Шиён имеет всем мозги, когда плохо, но когда очень плохо − имеет их исключительно себе. Не нравится, что тот пропадает неизвестно где вторую неделю. Причина подобного поведения ему не нравится тоже, но об этом он предпочитает молчать. − Ну да. У неё задница была плоская. Шиён смотрит на него пару секунд абсолютно непроницаемым взглядом, а затем заходится смехом и лупит себя ладонью по лицу. − Тогда я был маленьким и глупым. − Что-то сейчас не многое изменилось, тебе так не кажется? Ночан говорит тихо, но последней фразы Шиён будто и не замечает вовсе, и эти понимающие настроения тонут в предрассветном небе за окном, бледно-голубом и едва оранжевом где-то за деревьями. Если Шиёну хочется делать вид, что ничего не происходит, пусть так и остаётся. *** Не то, чтобы Шиён привык находиться на рабочем месте сутками, ему куда проще работать у себя дома, забегая иногда в студию проведать Сонмина, которого словно выгоняют из собственной квартиры с периодичностью раз в месяц, писать лирику в заметках телефона где-нибудь в метро или же в очередном гриль-баре после трёх стаканов пива. Последние недели крутятся в каком-то бешеном ритме, но проходят совершенно мимо. Время, люди и события вертятся вокруг Хона сумасшедшим водоворотом, но, даже находясь в эпицентре происходящего, Шиён чувствует себя не в своей тарелке. Половина одежды на смену и личные вещи перевозятся туда-сюда в собственном рюкзаке и спортивной сумке Сонмина, что-то теряется и забывается в чужих домах и такси, что-то так и остаётся в дальнем углу студии. Шиён мало спит, много пьёт и совершенно не контролирует себя, когда звонит по старым и не обслуживаемым давно номерам школьных друзей и бывших девушек, но радуется, что тот, который он знает наизусть, ещё не набрал ни разу. − Ты когда последний раз ночевал дома? − Дэун подозрительно рассматривает один из диванов, полностью заваленный фирменнной одеждой Шиёна, цепляет одну толстовку за рукав и заботливо укладывает её в общую кучу. − Не помню, а что? − Шиён нехотя отрывается от телевизора и переводит на Дэуна скучающий взгляд. − Свингс-хёна на тебя нет. Свалить отсюда не хочешь? А то студия потихоньку превращается в твою личную гардеробную. − Ой, иди куда шёл, − Шиён отмахивается, вытаскивает откуда-то из-под себя второй геймпад и кидает его в руки Дэуну. − А ещё лучше сыграй со мной партию, гейгейким-хён, − Шиён снова улыбается и утыкается в телевизор. Дэун бестолково крутит в руках геймпад, а затем бросает его на кучу одежды Шиёна. − Я тут работаю, в отличие от тебя, бестолочи. Сонмин с тобой сыграет. Сонмин в другом конце комнаты открывает банку пива и отряхивается от брызжущей в разные стороны пены, матерится сквозь зубы − Шиён улавливает что-то про работу и хёнов-пидарасов − и говорит, что не может, потому что у него тоже есть свои дела и личная жизнь. Насчёт личной жизни Шиён сомневается, да и навязываться не любит тоже, но желание развеяться буквально наступает ему на горло. Когда Сонмин лениво отнекивается, потому что это больше его друзья, чем Шиёна, Хон хочет отпустить очередную шуточку про мать, которая будет ждать домой к полуночи, но сдерживается, прикусывая кончик языка, потому что Сонмин наверняка обидится. − Попроси у меня в следующий раз пустить тебя переночевать, ага, − Шиён картинно кривится, отворачивается обратно к телевизору и начинает про себя считать от пяти в обратном порядке. Сонмин вздыхает и предполагаемо сдаётся на цифре три. − Точно хочешь пойти со мной? − А кто из знакомых будет? − Там будут мои друзья, хён. Вряд ли ты кого-то знаешь. − Я тебя понял, не продолжай. Новые люди − это тоже круто. Считай, что я уже там. Шиён любит Сонмина за какую-то патологическую неспособность ему отказывать, Сонмин любит Шиёна за умение напоить его буквально за полчаса. Друзья Сонмина весёлые, шумные и тоже любят хип-хоп − Шиёну этого достаточно, чтобы расслабиться, влиться в разговор и проникнуться дружелюбием. Он улыбается благосклонно всем и каждому и даже подписывает какой-то девочке чехол от айпада, пока Сонмин в стороне прикладывает ладонь к лицу и наливает себе ещё пива. Шиёну действительно нравятся новые знакомства и люди, имён которых он и не вспомнит наутро, это помогает отвлечься и хоть как-то расслабиться. Когда Шиён соскальзывает с дивана и направляется в поисках балкона, чтобы покурить, в его сознание врезается имя Сынчже, произнесённое кем-то вскользь, но Шиён сам себя одёргивает, потому что Сынчже является лучшим другом Хончоля только в единичном случае. Один из спальных кварталов Сеула с высоты десятого этажа выглядит серо-синим и навязчиво скучным, Шиён облокачивается о поручень и смотрит вниз, на ровный серый асфальт. На улицах давно уже никого, и в доме напротив окна со включенным светом можно пересчитать практически по пальцам. Хон стряхивает пепел с сигареты вниз и теряется на этом балконе на бесчисленное количество дней по ощущениям и минут на двадцать в действительности. Шиён ненавидит это состояние, когда уже пьян, но ещё недостаточно для того, чтобы глупые и бессвязные мысли, отдающиё лёгкой меланхолией, перестали вливаться в голову сплошным потоком. Хон сминает опустевшую жестяную банку от пива и пристраивает её на самом краю поручня, банка балансирует, но держится, не соскакивая вниз, а Шиён снова вспоминает Сынчже, с которым ему доводилось пообщаться вскользь пару десятков раз, но ни разу так, чтобы можно было назвать его хотя бы приятелем, и пропускает момент, когда вслед за Сынчже в его мысли пробирается и Хончоль. У Шиёна с Хончолем одинаковые интересы, общие знакомые и одна на двоих реальность, но с какими-то разными параллелями. Шиён иногда думает, что об этом стоит написать трек или же снять клип, про две полосы-дорожки, которые всего в паре метров друг от друга, но не пересекаются совсем, а потом чья-то линия заканчивается, и одному из них приходится идти дальше. Шиён щелчком выбрасывает окурок с высоты многоэтажки и лезет в пачку за новой. Кто из них двигается вперёд − неизвестно. Шиён всё чаще и чаще думает, что сравнивать себя с Хончолем − это как пытаться сопоставить круглое и квадратное. У Шиёна за спиной Just Music, разовые контракты с фирменными лейблами одежды и надуманные обязанности сонбэ для перспективных ребят из новой группы Starship. У Хончоля − дебют в Polaris в конце месяца и совместный трек с Чимин из AOA, который ещё не вышел в свет, но Шиён всё равно уже видел лирику. Шиён остаётся на андеграундной сцене, Хончоль метит выше, хотя с точки зрения Шиёна эта высота крайне сомнительна, но это не его, Хона, жизнь, не его выбор, и Хончоль − он тоже не его, поэтому Шиён не лезет. Шиён перевешивается через поручень и касается пола балкона одними носами кед, когда дверь открывается, и Хон слышит короткий усталый выдох, который не перепутает ни с чьим другим. Он отстранённо думает, что новый альбом, который почти уже закончен, должен носить название "Loser", потому что Сынчже, о котором говорили друзья Сонмина, оказывается именно тем, который лучший друг Хончоля. − Наебнёшься, Гири-хён. Шиён усмехается грустно и наклоняется вперед ещё сильнее, так, что отросшие волосы завешивают лицо. − Если только ты поможешь. Шиён пьян ровно настолько, что может позволить себе нести всё, что вздумается, и кажется, даже немножечко больше, потому что когда Хончоль становится на шаг ближе, обхватывает его лодыжки ладонями и отрывает от пола, он сильнее вцепляется в поручень, но совсем не боится. Это по-дурацки как-то, всё ещё доверять человеку, который сказал, что между ними никогда и ничего не было. Шиён усмехается, отрывает от поручня одну руку, заводит за спину и показывает наугад средний палец, в то время как его ноги поднимаются от пола ещё сантиметров на десять. Шиён чувствует, что ещё немного, и действительно упадёт, потому что чувствует уже, как сползает ниже и висит над тёмной бесконечностью высотой в десять этажей, но ему всё ещё не страшно, потому что он так же знает, что Хончоль его не отпустит. Шиён вытягивает перед собой руки, плавно хватает ими холодный воздух и сам тянется пальцами к балкону на девятом этаже, и его доверие Хончолю − глупое, пьяное и совершенно безысходное. − Ебанутый, блядь, −Хончоль рычит и затягивает Шиёна обратно на балкон, отходит на шаг и сцепляет на груди руки, словно защищаясь, и смотрит взволнованно и озлобленно. − Я думал, что ты слишком занят, чтобы посещать подобные тусовки, − Шиён чувствует, как к голове запоздало подступает волна выброшенного в кровь адреналина, и вытирает вспотевшие ладони о джинсы. − Ты же у нас теперь motherfucking top man. У Шиёна сомнительное произношение и отвратительный акцент, и текст из собственной песни звучит для Хончоля чуть ли не оскорблением. Он кривится, раздраженно хмыкает и старается не думать о том, почему эти слова на него действуют именно так. − Уже слили? − Слили, − Шиён согласно кивает и протягивает свою пачку сигарет Хончолю, предлагая закурить. Тот кривится и достаёт свои, покрепче, и Шиён обиженно поджимает губы. − И ты сам проболтался, не помнишь? Хончоль только вопросительно выгибает бровь, и вместе с отстранённым недоумением на его лице проступает желание уйти и больше никогда Шиёна не видеть. − Когда я вытаскивал тебя из клуба и пытался запихнуть в такси. Мысли Хончоля снова переносятся в клуб, в который теперь даже заходить стыдно, и какими-то полузабытыми ощущениями он вспоминает острое плечо в такси, о которое постоянно бился, а резкое и язвительное "ну что, натрахался?" снова проносится в голове голосом Шиёна. Хончоль зачем-то пытается вспомнить, что тогда читалось на лице Хона, и самое паршивое, что эти слова − единственное яркое и осмысленное воспоминание, оставшееся у него с той ночи. Шиёна пробивает на разговоры, и это не самое подходящее время хотя бы потому, что у Хончоля сигарета истлела наполовину, и остаётся минута-полторы, чтобы сказать всё то, что хочется. − Не забудь девочку облапать, когда будете выступать, − Шиён говорит, к Хончолю даже не поворачиваясь, и в этой его фразе читается и посыл к чёрту, и озлобленная какая-то ревность, которая у Шиёна как всегда не к месту, и что-то совсем грустное, необъяснимое даже для него самого. Хончоль за спиной кивает и мычит что-то согласное, а у Шиёна губы растягиваются в усталой улыбке, потому что Хончоль никогда не был человеком, умеющим читать между строк. Хончоль никогда не был человеком, умеющим понимать Шиёна. − Напиши мне песню? − снова говорит Шиён, и Хончоль затягивается слишком сильно и закашливается. − Что? − Шиён поворачивается и ловит взглядом чужое удивление. − Ты же сам сказал, что получилось бы отлично. − Почему ты просишь об этом так, будто... − Будто бы у нас отношения? − Да. − Ты говорил тогда, что получилась бы отличная песня. Напиши её мне. − То есть ты хочешь, чтобы я дебютировал с песней, написанной для тебя? − Да. − Не слишком ли много ты просишь? У меня запись в конце следующей недели, вообще-то, − Хончоль щелчком выкидывает сигарету в темноту, подходит к краю балкона и смотрит вниз, а потом переводит взгляд на Шиёна. − Не слишком. Если ты не помнишь, я никогда не претендовал на что-то... большее, − Шиён заминается, но фразу договаривает, пусть и совсем не так, как хотел сперва, потому что желание выговориться никуда не исчезает, а Хончоль всё равно не уловит смены темы или же подмены понятий. − Если ты ждёшь, что я сейчас начну извиняться и сожалеть, то ты ошибаешься. Слова Хончоля слишком абстрактны, и Шиён теряется в своих догадках, за что именно Чон не собирается извиняться, но это перестаёт казаться важным, потому что Хончоль открывает дверь, делает шаг в комнату и дальше говорит, не оборачиваясь. − И не попадайся мне больше. Шиён вдыхает холодный воздух полными лёгкими, снова перевешивается через поручень, расслабленно опуская руки вниз, и думает о том, что кто такой этот Чон Хончоль, чтобы специально за ним бегать, и весь оставшийся вечер, пока Хон напивается с друзьями Сонмина, которые всё ещё весёлые, шумные и кажется, даже неплохие, Хончоль перечитывает лирику и думает, как объяснить в агентстве, что выбранная изначально песня подходит для его дебюта меньше той, которая ещё и не написана вовсе. *** Хончоль не любит копаться в себе. Он делает то, что хочет, то, что считает нужным, и рассматривать какие-то прошедшие уже события с разных точек зрения в его привычку не входит. Икчже когда-то говорил, что самоанализ − одна из слабых сторон Хончоля, потому что пытаясь разобраться, тот путается ещё больше. Лирика ложится на лист сплошным потоком, словно Хончоль заранее всё продумал, и когда Чон дописывает слова про то, что он такой ублюдок, и ему ничуть не жаль, он смутно догадывается, что обманывает сам себя, но признать это по-настоящему кажется чем-то невозможным. Откладывая от себя исписанные листы и закуривая прямо в комнате вопреки собственному обещанию матери, Хончоль впервые задумывается о том, что происходит между ним и Шиёном. Хончоль закрывает глаза и вырисовывает в мыслях предрассветное утро, одетого в одни джинсы Шиёна, курящего в форточку на его кухне, его худую спину и след от зубов на плече, вспоминает собственную помесь обиды и зависти, и часы, на которых уже половина пятого − как раз то время, когда все эмоции, зачастую самые странные, лезут наружу. Хончоль вспоминает, как вздрагивает Шиён, когда он подходит и утыкается лбом между его лопаток, как тот оглядывается назад и расслабленно выдыхает тонкую струйку дыма. "Я устал от этого" Плечи Шиёна едва заметно дёргаются под ладонями Хончоля. "Давай завязывать" Шиён глубоко вдыхает и на несколько секунд задерживает дыхание. "Только обойдёмся без драмы" Хончоль и тут не спрашивает − утверждает, когда Шиён тушит сигарету в пепельнице, а затем поворачивается к нему лицом и выглядит слишком спокойным для человека, за которого в очередной раз всё решили. Хон криво улыбается и смотрит на Хончоля почему-то сверху вниз, а затем бросает безучастное "если тебе так хочется" и прикусывает нижнюю губу. Хончоль никогда до конца не понимал, что творится в голове Шиёна, но его привычки всё же выучить успел. Чон запускает пальцы в собственные волосы и с силой сжимает их на затылке, смаргивает ненужные сожаления и смотрит Шиёну в глаза, зная, что тот не выдержит. "У нас с самого начала были странные отношения, да?" Хончоль отстранённо думает, что отношений никаких и не было в действительности, потому что от них не прячутся и не скрывают всё, что хоть как-то связано, не ворочаются в постели ночами, обещая себе, что следующего раза не будет, не думают о том, что было бы легче, если бы общение с самого начало не перетекло в подобное русло. Думает и понимает с болезненным раздражением, что ещё немного, и он станет по-настоящему от Шиёна зависимым. "Это не отношения", − сам себе твердит Хончоль, потому что отношения − это как у Донхёка с Юнён, как у Хёсана, который ничего не говорит, но пишет кому-то постоянно, улыбается экрану смартфона, и этим и палится. Все представления о романтике, которые у него когда-то и были, Хончоль сжёг, смял и выкинул уже очень давно, но с тем, что иногда тоже хочется парных фотографий и вечеров в обнимку перед телевизором, когда устал настолько, что не можешь пошевелиться, но ложиться спать ещё рано, Чон поделать ничего не может. Узнай это Донхёк, наверняка начал бы смеяться, говорить, что Хончоль совсем спятил на почве наступающей на горло весны, хотя у самого в инстаграме Юнён улыбается с каждой третьей фотографии. Хончоль представляет иногда, как знакомит свою девушку с друзьями, а потом усмехается и лупит себя по лицу ладонью − Шиёна и так все знают, на девушку тот не похож совсем, да и за руку с ним не пройдешься по улице, и Хончоль не может решить, что из этого расстраивает его больше всего. Шиён любит говорить, что "просто так вышло", любит приходить к нему с пивом ближе к полуночи и уходить рано утром, любит заваливать сообщениями ни о чём и курить на кухне Хончоля тоже любит. Любит повторять постоянно, что Хончоль просто чёртов собственник, рассматривая с утра в маленькое зеркало новые засосы на плечах и шее, любит то, чего с Хончолем у него никогда не получится − целоваться часами и разговаривать о том, на что тому просто нечем ответить. Слова и мысли Шиёна абстрактные и расплывчатые, а разговоры почти всегда односторонние, и прерываются где-то на середине монолога Шиёна, потому что Хончоль либо хочет спать, либо хочет Шиёна. Шиён смеётся, говорит, что Хончоля долго вряд ли кто сможет вытерпеть, но приходит снова и снова и никогда не требует большего. Когда Шиён отталкивается от подоконника и уходит в комнату, Хончоль всё ещё смотрит на его голую спину и пытается поймать ускользающее чувство облегчения и правильности собственных решений последних нескольких месяцев. − Не было никаких отношений, − Хончоль зачем-то произносит свои же слова, сказанные тогда Шиёну, и думает о том, на что он тратит свою жизнь. В то утро, когда за Шиёном аккуратно закрылась входная дверь, Хончоль подумал, что с него действительно хватит. Хватит забытых в его квартире супримовских шмоток, ругани не к месту и совместных пьянок, после которых с Шиёном хочется либо обниматься, либо переспать, и беспочвенной ревности тоже хватит, как и хватит в его жизни самого Хона. Хончоль усмехается грустно и притягивает листы с лирикой к себе обратно, перечитывая и дописывая новые строки. Так или иначе, свою жизнь на Шиёна он тратит до сих пор. *** Промежуток между утром понедельника и ночью среды затягивает Хончоля в огромную чёрную дыру, где он плавает и крутится в сгустке из непонимания, вежливого недоверия и бесконечных объяснений. Хончоль думает, что из этого ему не выбраться, а общение с сонбэ из агентства становится нудным, предельно осторожным и максимально убедительным. Хончоль скуривает по полторы пачки за сутки и почти не спит, потому что убедить директора в том, что для записи, назначенной на субботу, лучше подойдет именно этот трек, оказывается чем-то на грани невозможного, потому что, даже получив одобрение и взяв на себя всю ответственность, у него всё ещё нет ничего, кроме лирики, потому что в него, кажется, не верит никто, кроме Шиёна, который этот самый трек ждёт. Хончоль чувствует себя ещё хуже, понимая, что уже давно не пытался вывернуть наизнанку всего себя настолько уверенно и сильно, и думая, для кого он всё это делает. Когда Хончоль ближе к полуночи нажимает на кнопку дверного звонка Донхёка, он близок к тому состоянию, когда единственное, чего вообще хочется − послать всех к чёрту и сдаться. Плечо оттягивает рюкзак, доверху забитый банками пива и пачками с рамёном, хозяин квартиры не спешит открывать, а Хончоль с каждой секундой становится уверенней в том, что не имеет права обращаться за помощью, потому что если копнуть глубже − всё это исключительно его собственная прихоть. − Мне нужна твоя помощь, Донхёк, − Хончоль неуверенно улыбается на выдохе, и улыбка выходит настолько обречённой и вымученной, что Хончолю за самого себя становится немного стыдно. На Чоне почему-то та самая футболка с надписью "little drama queen", и Донхёк тихо хмыкает, скользя по белым буквам взглядом. − Всё настолько паршиво? В чём дело? Донхёк отступает на шаг назад, впуская Хончоля в квартиру, и выглядит так, будто не спал несколько ночей подряд. − Мне нужна новая дорожка. Шин вздыхает не то обречённо, не то понимающе, но забирает у Хончоля рюкзак и идёт на кухню, жестом зовя его за собой. − Когда? Донхёк выставляет на стол одну банку пива за другой, но сбивается, когда насчитывает одиннадцать. Хончоль забирается с ногами на стул и молча наблюдает за тем, как Шин убирает в холодильник пиво, распаковывает несколько пачек рамёна и наливает воду в кастрюлю. − Запись в субботу утром. Донхёк с силой грохает кастрюлю о плиту, поворачивается к Хончолю и выразительно выгибает бровь. Хончоль вздыхает и трет виски кончиками пальцев, понимая, насколько странной выглядит его просьба. − Да ты ебанулся. − Наверное, − Хончоль отвечает почти честно. − Если ты меня пошлёшь, я пойму. Ты не обязан. Донхёк хмурится и смотрит на Хончоля в упор, но тот не поднимает взгляд до тех пор, пока в руках Шина не щёлкает зажигалка. − Лирика есть? Хончоль только кивает и лезет во внутренний карман джинсовки за сложенным вчетверо листом, который и показывать уже стыдно − настолько потрёпанным и потёртым тот выглядит. − Дай сюда, − Донхёк выдирает лист из его рук так резко, что Хончоль на миг задумывается о том, что он сейчас порвется, но Шин разглаживает его в руках медленно и осторожно, садится на подоконник и не просто пробегается по тексту взглядом − вчитывается в каждую строчку, стряхивая пепел мимо пепельницы. Хончоль успевает выпить полторы банки и приготовить рамён, пока Донхёк молча сидит на подоконнике с закрытыми глазами, выстукивая пальцем по колену какой-то одному ему известный ритм. − Ты точно ебанулся, Хончоль. С чего вдруг? − Просто так получилось. − Как трек в итоге назвал? Хончоль выкладывает рамен в большую тарелку, открывает пиво для Донхёка и понимает, что со стороны, наверное, похож на идиота, который пытается спрятать слона за тонкой соломинкой, потому что если даже Донгын-хён смотрел слишком понимающе и странно, то Донхёк наверняка видит его насквозь. − Blu. Донхёк невнятно фыркает, а затем сгибается пополам и заходится беззвучным хохотом, в то время как Хончоль пытается подавить в себе желание запустить в Шина чем-нибудь тяжёлым. В конце концов, Донхёк давно уже обо всём догадался. А ещё, что бы не случилось, Донхёк не бросит − Хончоль знает это − поговнится, отпустит несколько обидных шуточек, но не бросит. − Ты головой ударился, бро? − Ты палевный до невозможности, Хончоль, − Донхёк поднимает на Чона взгляд, и в нём нет ничего, кроме странного сочувствия. − Хёну твоему привет и терпения передай, как увидитесь. − Не увидимся. − В любом случае передай. А ещё сгоняй в магазин за сигаретами и не трогай меня часов двадцать, окей? *** Хончоль чувствует себя комком противоречий, когда вспоминает, что просит Шиёна больше не попадаться ему на глаза, но всё равно ищет его взглядом в толпе, проверяет обновления в соцсетях, от которых отписался давно, и просит таксиста ехать чуть медленнее, когда замечает в зеркале заднего вида машину какого-то из хёнов Шиёна, который постоянно того подвозит. Когда они останавливаются у светофора, знакомая машина тормозит рядом на соседней полосе, и Хончоль зачем-то вглядывается в стекло передней двери, которое медленно ползёт вниз. Шиён прячет отросшие волосы под белой кепкой, когда высовывается из окна и начинает придуриваться, словно бы ничего не случилось. Хончоль не выдерживает, улыбается и снимает его на видео до того момента, пока на светофоре не загорается оранжевый. Шиён сигнал светофора видит тоже, перестаёт улыбаться и становится каким-то уставшим и грустным, но стекло обратно не поднимает. Когда машина с Шиёном стартует раньше и уезжает вперед, Хончоль может поклясться, что поймал взгляд Хона в боковом зеркале. Хончоль мысленно просит небо, карму и всех богов никогда больше с Шиёном не встречаться, но понимает всю абсурдность своих просьб, когда умудряется наткнуться на него везде, начиная с упоминаний о его новом альбоме, заканчивая единственным круглосуточным магазинчиком поблизости, в котором продают сигареты, потому что когда в середине ночи Хончоль бросает в урну смятую пустую пачку и накидывает на плечи куртку, он не думает о том, что Шиён живет всего в получасе ходьбы пешком, и у него тоже могут кончиться сигареты. Удивление Шиёна обречённое и ненатуральное, но Хончоль всё равно знает, что это всего лишь случайность, отдает деньги за сигареты вместо Шиёна, который слишком долго считает мелочь в кошельке, быстро всовывает пачку тому в руки и снова говорит не попадаться на глаза. − Ты всерьёз думаешь, что я буду за тобой бегать? Хончоль провожает выходящего из магазина Шиёна взглядом и понимает, что в том мире, который у них один на двоих почти, если не брать во внимание ещё полторы сотни людей, которых знают они оба, не встретиться почти нереально. *** Шиён лениво перебирает каналы телевизора, постоянно щелкая кнопкой на пульте, и не чувствует ни радости, ни облегчения, ни гордости даже. Альбом выходит удачным, Шиён не жалеет ни о едином вошедшем в него треке, но должного удовлетворения не получает тоже. Новости на экране сменяются передачами о дикой природе, вслед за которыми идёт что-то совсем попсовое по музыкальным каналам. Шиён не знает, за что ему зацепиться и почти отчаивается, когда жмёт на кнопку снова, но почти давится пивом, когда слышит знакомый текст в исполнении Чимин. Полуфинал шоу, в котором участвует Хончоль, выходит очень даже интересным − Шиён потом пересматривает выпуск полностью − но трек Читы почему-то кажется откровеннее и ближе, несмотря на то, что Чимин с Хончолем, кажется, весьма неплохо сработались. Когда Шиён вызывает себе такси, он не надеется на то, что Хончоль сейчас дома, но спонтанная поездка вовсе не кажется ему абсурдным решением. Спальные кварталы такие же скучные и серые, как и неделю тому назад, но для Шиёна окружающее понемногу приобретает новые краски. Шиён тоже хочет быть таким, как Хончоль − думать, что хочет, и делать, что думает, совершенно не заботясь о последствиях. Телефон в руках негромко пищит, и Шиён недоуменно вглядывается в экран, потому что в сообщении от Донхёка, с которым они общаются от случая к случаю, говорится о том, что Шин долго думал, стоит ему это делать или нет. Хон озадаченно хмурится и хочет было спросить, не ошибся ли Донхёк номером, как подсветка включается снова, и на экране отображается фотография и прикрепленная аудиозапись. Когда Шиён достаёт из кармана наушники и включает трек, на который пока ещё не наложена лирика, он уже знает, что это за песня. Снимок размытый и смазанный, и некоторые слова угадываются только по общему смыслу, но Шиён благодарен Донхёку и за это, хоть и не понимает, зачем Шин это делает. Злость вперемешку со странным удовлетворением подступает к Шиёну медленно, строчка за строчкой, когда он читает, что ничего не осталось: ни фотографий, ни номеров, ни сообщений, что Хончолю было одиноко всё это время и что ему надоело. Когда такси тормозит возле дома Хончоля, Шиён не знает, что его задевает больше: то, что Хончоль продаёт их отношения, сплошным потоком выливая всё в лирику, или же то, что Чон считает все его песни сопливыми. *** Шиён криво улыбается, когда Хончоль открывает дверь и заторможенно смотрит на него несколько секунд, а затем отодвигает Хончоля в сторону и заходит внутрь, не дожидаясь приглашения. − Что ты здесь забыл? − Поздравить тебя приехал, как что, − Шиён стаскивает с себя кроссовки и направляется в комнату Хончоля, стараясь не шуметь. Ходить по этой квартире на цыпочках − вдруг проснутся родители Чона − вошло у него в привычку. − Видел вас с Чимин по телевизору. Удачный трек, я рад за тебя. − Я один, − Хончоль бросает фразу Шиёну вслед, но догонять не спешит, закрывает дверь и выключает в прихожей свет. − И тебя здесь тоже быть не должно. − Прислушался к моему совету наконец, облапал девочку, одобряю, − Шиён достает из пакета бутылку пива и бросает её в руки Хончолю. Крышка сходит с горлышка с тихим хлопком, и Хончоль, рассматривая взъерошенного Шиёна, думает, что с его непутёвого хёна хотя бы на сегодня, но хватит, но кто он такой, чтобы лезть в чужие жизни. − Что ты несёшь вообще? Шиён пожимает плечами и прикладывается к бутылке, но не выпивает и половины, как зовёт Хончоля на кухню − курить. Сам Хончоль не то, чтобы очень против. Присутствие в квартире Шиёна напрягает где-то на уровне воспоминаний и ощущений, Хончоль чувствует в себе секундное желание подойти, обнять и укусить того в шею, притянуть ближе к себе и снова почувствовать, как тот лениво и словно нехотя пытается освободиться от его рук. Хончоль смаргивает наваждение, подходит к окну и открывает его настежь, чиркая зажигалкой. Шиён становится рядом, совсем как раньше, наклоняется и прикуривает от сигареты Хончоля, улыбаясь одними уголками губ. − Я же просил тебя не попадаться мне. − Это сложно, знаешь ли, − Шиён усмехается и отходит от окна, но Хончоль напрягается, словно чувствуя потенциальную угрозу. − У нас завтра совместные съемки для Yaman TV, если ты не забыл. Хончоль хмурится и отворачивается, понимая, что слишком долго бегал от самого себя, слишком сильно пытался отрицать очевидное. У Шиёна странная привычка притворяться пьяным после двух-трёх бутылок пива, а Хончоль редко когда слушает, что говорит Шиён, потому что говорит он обычно долго, задумчиво и будто заторможенно, но сейчас что-то едва уловимо меняется, Хончоль понимает это по интонации и какому-то странному предчувствию, однако в слова Шиёна всё равно не вслушивается. − Ну что, ты доволен теперь, motherfucking top man? − Шиён подходит совсем близко, и Хончоль кривится не то от обращения, не то от горячего дыхания, которое он чувствует плечом. − Нет, − Хончоль замирает, но не отстраняется, когда Шиён лезет ладонями под его майку, вышибает из легких весь воздух своими прикосновениями и кусает в изгиб шеи резко и озлобленно. − Отъебись от меня, − голос Чона хриплый и будто прокуренный, но Шиён всё равно его не слышит или же просто не хочет слышать. Хончоль усмехается невесело вместо того, чтобы удивиться − такого Шиёна он видит перед собой впервые. Шиён, обычно лишь провоцирующий и поддающийся, прижимается к спине Хончоля, царапает ногтями по рёбрам и не даёт убрать свои руки − Хончоль несколько раз всё же пытается. − Нет, − когда Шиён улыбается, его губы касаются кончика уха Хончоля. Шиён впервые не думает, что делает, и делает, что хочет, предпочитая долго не разбираться, а из ситуации всего два выхода − подраться или потрахаться. Шиён выбирает второе. Хончоль матерится глухо, опираясь о подоконник руками, кусает губы и думает только о том, насколько Шиёна ненавидит, хотя ненависть − не совсем подходящее слово. Себя Хончоль ненавидит куда больше, потому что позволяет говорить и делать то, за что раньше бы прописал в челюсть, сильно не задумываясь, позволяет не только Шиёну, но и себе, и это та самая граница, которую Хончоль так боялся случайно перейти. Шиён тянет его за волосы и не то стонет, не то рычит, кусает за плечи и будто бы хочет Хончоля сломать, а Хончоль понимает, что падать ему больше некуда, что это и есть то самое дно, и решает Шиёну довериться. Хуже уже всё равно быть не может. − Я тебя ненавижу, − Хончоль наконец озвучивает свои мысли и дышит рвано, когда Шиён прижимается щекой к его плечу, медленно гладит по бокам и утягивает за собой на пол, обнимает поперёк груди, гладит по шее и постепенно превращается в привычного Хончолю Шиёна − расслабленного, мягкого и спокойного. − Неправда. − Неправда, − Хончоль соглашается на удивление легко и закрывает глаза ладонью. − Но свали куда-нибудь сейчас, пожалуйста. − Что я тебе такого сделал, что ты меня постоянно выгоняешь? − Шиён устало вздыхает над самым ухом и тянет Хончоля к себе ближе. Тот не видит смысла сопротивляться, да и желания не испытывает тоже. − Давай напьёмся, Гири-хён? Шиён целует Хончоля куда-то под ухом − странное проявление нежности, которой между ними никогда и не было − и только потом соглашается. Утро даёт о себе знать бесконечными будильниками, головной болью и теплом Шиёна под боком. Хончоль смотрит на свою руку, притягивающую Шиёна ближе к себе, хмурится и отодвигается, прислоняясь к стене спиной. − Не попадаться тебе на глаза, да? − Шиён давно уже не спит. Хончоль молчит с минуту − Хон успевает отключить ещё два будильника − облизывает пересохшие губы и нехотя вылезает из-под одеяла. Шиён без своих широких футболок и супримовских толстовок кажется совсем угловатым, тощим и каким-то нескладным, и Хончолю снова хочется его обнять, но он вовремя себя одёргивает. − Да. Они собираются молча, лениво слоняясь по квартире Хончоля в поисках одежды и потерявшейся зажигалки Шиёна, которую отыскать не удаётся − приезжает такси. На съёмках между ним и Шиёном сидит Оллти, и Хончоль благодарен за то, что у него нет необходимости с Шиёном разговаривать и контактировать хоть как-то. Шутки ведущих и исполняемые треки проходят мимо Хончоля, не задевая того даже вскользь, и из ступора он выходит только тогда, когда кто-то снова смеётся, а затем спрашивает, не напились ли вчера они с Шиёном − тот тоже выглядит помятым и ещё более странным, чем обычно. *** Хончоль снова теряется в собственных мыслях и бесконечных съемках, и за возможность улететь в Лос-Анджелес в начале мая вместе с Донгын-хёном хватается, как за спасательный круг. Дебют выходит удачным, и Хончоль нисколько не жалеет о выбранном треке, однако радость от успеха приглушённая и стёртая, но о Шиёне не думать оказывается не так сложно, как сперва казалось − хоть какой-то, но все же плюс. Донхёк говорит про положительные сдвиги и больше не трогает, но своих странных взглядов в сторону Чона не прячет. Шиён высветляет волосы в пепельно-серый за две недели до вылета Хончоля в Америку и снова пропадает, но не на бесконечных вписках и пьянках, как раньше, а на работе. Договаривается о новых коллабах, пишет обрывочные мелодии и странные тексты, выползая из студии только под утро, и недоумевает, когда Сонмин ловит его за руку, смотрит задумчиво и долго, а потом спрашивает, не из-за Хончоля ли он поседел. Шиён думает об этом весь оставшийся вечер и те пару часов, что тщетно пытается заснуть, но ответа так и не находит. Они совсем не общаются −Хончоль думает, что это, наверное, к лучшему − и вспоминает о Шиёне только один раз, когда тот пишет ему сообщение ни о чём, в конец которого лепит дурацкий смайлик. Шиёна, кажется, мало беспокоит то, что о нём подумает Хончоль, а у самого Чона это не вызывает ничего, кроме странной полуулыбки. Не думать о Шиёне становится всё легче. Когда утром последнего дня Донгын вскользь и словно бы в шутку советует Хончолю купить хёну магнитик, не уточняя даже, какому именно хёну, Хончоль дожевывает бутерброд, спрашивает в очередной раз, во сколько у них вылет обратно в Корею, а затем собирается и уходит, проводя следующие три часа в магазинах с сувенирами и ещё час в фирменном салоне supreme. Хончоль не знает, как так вышло, но оправдывает себя тем, что до рейса ещё долго, а время нужно на что-то убить. Когда ближе к ночи следующего дня Хончоль обнаруживает себя возле квартиры Шиёна, он не удивляется, хоть это и странно, ведь он совершенно о Хоне не думает. Шиён не открывает долго, и Хончоля это почему-то радует, радует простое понимание, что Шиён никого не ждет. Шиён заспанный, помятый и уставший, а волосы собраны в дурацкий хвост на макушке, точно как у Икчже когда-то, и Хончоль засмеялся бы, если абсурдность ситуации. Шиён смотрит на него нечитаемым взглядом, но внутрь не приглашает. − Вернулся? − Ага. Хончоль опирается на дверь рукой, медленно открывая шире, но Шиён подпирает её ногой с той стороны и держит крепко. − Чего хотел-то? Хончоль чувствует себя странно и настолько нелепо, что не выдерживает и улыбается, пытаясь разрядить обстановку, чешет кончиком пальца нос и протягивает Шиёну пакет. − Что это? − Это тебе магнитик. И футболка. В пакет Шиён не заглядывает, но подарок принимает, прижимает локтем к себе и показывает Хончолю средний палец. − А это тебе "иди на хуй". Хончоль хмыкает и понимает, что рад бы Шиёна послушаться, но анализировать свои поступки всё ещё не входит в его привычку. Шиён не сопротивляется, когда Хончоль вталкивает его вглубь квартиры, оттесняет к стене и прижимается следом, только улыбается на выдохе, упираясь ладонями в грудь Хончоля. − Ну можно я хотя бы сначала посмотрю, что ты там приволок? − Гири-хён, − Хончоль улыбается Шиёну в висок и отстраняться не думает. − Нет, все ещё иди на хуй. Шиён ловко выворачивается из его рук, но улыбается − Хончоль слышит по голосу − и идёт в комнату, на ходу доставая из пакета футболку, но тормозит посреди коридора, поворачивается и смотрит на Хончоля, как на последнего идиота. − Она из прошлогодней коллекции, придурок. Хончоль улыбается виновато, стаскивает кроссовки и идет за Шиёном следом, кладёт руку между его лопаток и подталкивает вперед, в комнату. − То есть вот ни "привет", ни "как у тебя дела?", а сразу в постель? Какое же ты мудло, Хончоль. − Гири-хён. Шиён укоризненно выгибает бровь, но стаскивает с себя футболку, когда Чон выключает в комнате свет и опускается на край кровати. − Ну что? − Поговорим утром? Хончоль тянет Шиёна к себе ближе, царапает зубами по его боку и прижимается щекой к животу, а Шиёну хочется удавиться от этой странной нежности, но он успевает только подумать об этом − Хончоля, как и всегда, не хватает надолго. Шиён горячий, взмокший и впервые даёт себя обнимать после секса, и Хончоль думает, что это хороший знак, но дергается, когда Шиён больно кусает его плечо. − Это тебе за то, что ебёшь мне мозги. И за строчку про сопливые песни ты никогда не будешь прощён. − Это угроза? − Она самая. − Бесишь, − Хончоль прижимает Шиёна ближе к себе и улыбается, пока тот пытается пристроить голову на его плече. − Врёшь. − Конечно. Лица Хончоля в темноте не видно, и Шиён водит по его щекам кончиками пальцев, пытаясь угадать эмоции. Хончоль всё ещё не понимает Шиёна, но для себя всё решить оказывается не так уж сложно.