Решившийся
Камера приговоренного к смерти Тюрьма Плётцензее Берлин, Германия 27 октября, 1942 </center> День 264 Утро. Мягкий серый свет просочился сквозь красный кирпич высокой стены. Он пронесся мимо площади и достиг решетчатых окон. В камере на первом этаже из мрака показался маленький стул, покосившийся стол и кровать из деревянных пластин без намёка на матрас или одеяло. На той кровати лежал без сна семнадцатилетний юноша, Гельмут, худой и съежившийся от холода. Дрожащий и трепетавший. Вторник. Палач работает по вторникам.***
Воспоминания проносились у Гельмута, словно облака. Облака, порождающие неясный ужас перед тем, что вскоре произойдет. Медленно они слились в образы. Гельмут. Держит маму за руку. На дворе 1928 год, и Гельмут с мамой прогуливаются Луизинвегом, улицей Хаммерброк в Гамбурге, где они живут в небольшой квартирке сразу же за мамиными родителями. Гельмуту три годика. На нём короткие черные штанишки и коричневые ботильоны на шнуровке. Его старшему сводному брату Гансу - восемь. Ганс также носит короткие брючки и коричневые ботиночки. А это - Герхард. Ему семь. Они идут впереди мамы. Гельмут боится, что братики потеряются или будут веселится без него, что еще страшнее. Гельмут тащит маму за руку. Он хочет освободится, хочет догнать братьев, но мама тянет обратно. "Нет, - говорит она, - будь рядом, держи мою руку. Я не хочу потерять тебя". Эти слова обидели Гельмута. Это нечестно, что его заставляют держать руку, а его братьев - нет. Улица. Гельмут также видит её. Шумная, многолюдная. Парад. Мужчины, одетые в коричневые рубашки и высокие, черные, начищенные ботинки, носят черно-красные наручные повязки и маршируют. Один важный "коричневый" нагнулся к Гельмуту. "Какой ты большой мальчик, - сказал он. Ты хочешь быть солдатом своей Родины?" Гельмуту нравится играться с игрушечными солдатиками. Он забыл про свою обиду на маму. Он кивнул солдату и ответил: "Да!". "Коричневый" засмеялся громогласным смехом. Он потрепал Гельмута по голове. "Умный мальчик! - сказал он маме. - И смелый! Уже хочет сражаться за Родину. А его глаза! Такие встревоженные! Смотри как он на всё смотрит." "Да, - сказала мама гордо, - он очень умный. И храбрый". *** Прозвенел громкий звонок. Загорелось яркое тюремное освещение. Гельмут сел, упершись спиной о стену. Холодно. Он потёр руки под своей серой тюремной рубахой. Прошёл по голому полу к углу. Испражнился. На какой-то момент, помещение наполнилось густой вонью из ведра, а затем всё вновь вернулось к уже привычному запаху гнили. Он подтаскивает свою кровать к стене, закрепляет в пазы. Присел на стул. Ждёт. *** Ещё одно воспоминание. 1932. Ночь. Гельмуту семь. Он лежит на спине, затиснутый между Гансом и Герхардом. Гельмут слышит, как мама одевается на роботу, звук скользящей дверцы шкафа-бюро, открывается-закрывается, открывается-закрывается. Его бабушка с дедушкой живут в квартире по соседству. Через стену Гельмут слышит, как на дедушкином граммофоне звучит соната; мрачная скрипка, тёплая и проникновенная мелодия. Брамс... Очень удобно иметь бабушку с дедушкой под рукой. Так говорит мама, хотя иногда и сжимая губы. Это также помощь, с тех пор, как мама устроилась на работу медсестрой и некому было приглядеть за её сыновьями. Лунный свет заливает комнату, стены мерцают молочным отливом. Глядя на всё это, Гельмут думает о Боге и рае. "Рай вечен, не так ли?" - прошептал он братьям. Только Герхард отвечает на такие вопросы, Ганс - никогда. "Бесконечен", говорит Герхард, который примерно на четыре года старше Гельмута и знает о райских вещах, таких как планеты, звезды, солнца и месяцы. Герхарду нравятся точные слова и цифры. Ганс, который старше Гельмута на пять лет и не терпит долгих разговоров, уже спит, или, по крайней мере, кажется таковым. - Как что-то не может никогда кончатся? - спрашивает Гельмут. - Как эта бесконечность длится, и длится? - Она всего лишь простирается, - отвечает Герхард, - именно так Бог и сделал Вселенную, без начала или конца, во все стороны. - Во все стороны, - повторил Гельмут, охваченный благоговением. - У меня кружится голова, как только я начинаю думать об этом. Он помолчал, обдумывая ощущения. Нет, это не головокружение. - Я лечу, - говорит он. - Ну так остановись. - Я не могу. Я сейчас улечу, прямо в эту секунду. Держи меня, Герхард. - Не будь смешным. Никуда ты не улетишь, - смешной - одно из любимейших выражений Герхарда. - А все-таки я улечу. - Нет. Есть такая вещь как гравитация. Её также создал Бог, ты знаешь. - Но я лечу! - говорит Гельмут. Он крутится вокруг брата, хватает его за руку. Герхард отмахивается. - Ты смешон! Он даёт Гельмуту подзатыльник, укладывает его на центр кровати, и говорит практичным голосом: - Когда ты будешь достаточно взрослым, чтобы размышлять о бесконечности, тебя не будет "уносить". А теперь спи. - Но мне нравится парить, - шепчет Гельмут в гудящую темноту, и его уносит. Он несётся к Богу, а Бог несёт его в рай. Он не скажет это Герхарду, потому что он не хочет, чтобы это чувство пропало. К тому же, он знает, что Герхард уже не слушает. Таков его брат, взрослый и практичный. И так Гельмут продолжал лететь к раю, пока не уснул.