Ложная память

— Я Хомураби, и я — Тень. Но когда-то я хотел стать Светом. Смешно, не правда ли? — Хомураби надолго смолк, вспоминая. То, что он помнил о себе и о Рюуко было тяжелым и до того горьким, что при мыслях об этом тяжелой и горькой становилась слюна во рту. Он сглотнул невкусный липкий комок и продолжил чуть хрипло, надсадно. — Первым, кого я повстречал из другого мира, был именно Рюуко. Никогда не забыть, как я впервые увидел его — величественного, в белых одеждах, в ореоле длинных темных волос. Он улыбался мне, словно был моим самым лучшим другом. И позвал меня за собой. Зачарованный, я согласился. Никогда мне не забыть той нашей первой встречи. Ведь это был почти единственный раз, когда я видел его своими глазами. Да-да, теперь ты тоже должен понимать — не слишком многое можно увидеть такими, как у меня зрачками. Это своеобразная часть платы за силу. Так же было и с Шисуи. Ох, этот Шисуи… Знал бы я, что он уже был у Рюуко… А мне, обманутому в своих ожиданиях, достался контракт с Широгане! Хуже и быть не могло! Рюуко забрал меня в Свет, мы шагнули с ним во врата в другой мир, а по ту сторону стоял он – ледяной и надменный. Когда он коснулся меня рукой – память на время замерла. В себя я пришел не сразу. Первое время бытности королем было трудным, очень тяжелым. Пришлось заново учиться ходить, держать себя, говорить, опираясь лишь на оставшиеся четыре чувства и на духовное зрение, которое было неясным, расплывчатым, никак не желало целиком раскрываться. От Рюуко я оказался удален, зато Широгане не скупился на утомляющие приказы. В первое время он использовал меня для поручений, больше достойных убийцы, чем короля. По его указаниям я устранял людей, почти поглощенных кокучи. Среди них были и дети, и старики, и женщины. Я бил их ногами — снова не повезло с оружием, да, я вообще невезучий, превращал их черепа в месиво, ломал кости так, что они протыкали кожу, долго топтался на том, что от них оставалось. Изредка ощупывал тела, пытался погладить по голове, словно бы извиняясь – куски мозга были похожи на мягкий крем, что во дворце подавали к чаю, кровь – на простую воду. От лиц оставалось лишь влажное месиво. Мои жертвы всегда были так же безлики, как и я сам, так же беспомощны, только, в отличие от меня, они уже были свободны от всего. Мертвые кокучи всегда исчезали, разлетались на темные хлопья. Тьма падала на меня сверху, как дождь, и она меня отравляла. День за днем, раз за разом. Со временем зрение стало ко мне возвращаться, но я не сразу понял, что с ним что-то не так. Я видел истинных королей – нечетко, но их узнавал сразу. Одного я видел таким же прекрасным, как раньше, второй теперь казался мне отвратительным, инородным. Я возненавидел Широгане за то, что он сделал из меня бездушного убийцу, нелюдя. Ненавидел Рюуко за то, что тот лишил меня Света, лишил меня обычной жизни. За таким, как Широгане, я бы никогда не пошел! После того, как я возвращался из мира людей, весь пахнущий кровью, еще больше пропитанный тьмой, они для меня становились почти неразличимы. В ушах все еще стояли крики убитых мной, и я плохо различал голоса. Казалось, передо мной – один, а был второй. Он близко-близко, шептал на ухо горячими губами – нужно всего лишь немного его проучить. Почти убить, чтобы он просто немного отдохнул, ведь так, как он себя ведет дальше – нельзя. Он рушит, рушит баланс… Я только кивнул. Ласка была так приятна. Я был уверен, что это был Рюуко, я уверен был, что смогу убить Широгане, что тот заслужил. Но все-таки я решил позвать на помощь Саваки. Ему я сказал лишь, что мы должны будем убить короля. А потом мы увидели жертву. И я отдал приказ! Я снова был уверен, что передо мной один, а это был другой, другой! Когда я прижался к нему спереди – к умирающему, но такому живому, глаза словно открылись и тьма ушла. И это был он – самый прекрасный на свете, самый лучший, несмотря на то, что так меня предал, все равно… лучший! Я не намеревался щадить Широгане, поэтому Саваки получил распоряжения бить наверняка. Он поворачивал нож у Рюуко в спине туда-сюда, а тот мне улыбался, как в первый раз. Я сам поднимал уголки губ в ответ, хотя то во мне, что еще не было поглощено тьмой, рыдало. Только это… было недолгим. Дальше я помню только битву с Широгане. Я хотел убить его, хотел отомстить, но не смог. Толи Широгане хотел свободы, толи чего-то еще… Хотел временно передохнуть от Рюуко, который не одобрял его методов. А я… не хотел. Я никогда не хотел! У тебя же его память, Акира. Ты же должен, должен помнить хотя бы часть правды! Перебравший вина Хомураби упал на колени и заплакал. Акира все помнил совершенно иначе. Но в том, как Хомураби сейчас себя утешает, было что-то человечное. Как и в том, как тот бухнулся на колени и уткнулся горячим лицом ему прямо в пах. Он помнил, он знал, что Хомураби, несмотря ни на что, был искренним. В отличие от Широгане, который не раз грозился убить. Иногда правду помнить так трудно, что она заменяется ложной. В сбивчивых словах Хомураби были и сожаление, и искренность, и страсть. И чувства, которых не отмечалось у других королей, тем более – у самого Рюуко. А у Акиры они все еще были, скрытые глубоко внутри. Это и сроднило их с Хомураби. Акира не боялся безумия, разве его собсвенная судьба тоже не была безумной? Если он, будучи человеком, еще не успел завести мечты и стремления, это не значит, что их бы со временем не было. А теперь оставалась лишь скучная вечная жизнь, из которой нерутинным, чем-то особенным стал только приход перебравшего Хомураби с его откровениями. Чужие чувства из прошлого накладывались на свои собственные, подсказывали, что нужно делать дальше. — Я Акира, и я — Свет, — грустно отвечали ему. — Не думаю, что у меня для этого есть подходящие качества. А тебе, возможно, подошло бы быть Светом, - честно сказал Акира и обнял его за плечи. Хомураби горько закивал, прижимаясь теснее. Рядом с Акирой все безумие уходило, и не было стыдно за слабость. И снова хотелось жить. Хомураби постарался четко запомнить всю гамму ощущений, все изумление, неясную пока радость, робкую покуда еще страсть, когда Акира поднял его с колен, немного грубовато, как сумел, уронил на постель и утешил, сцеловывая влагу со щек. Когда он переплелись телами, он охотно обнимал Акиру ногами и нежно гладил по спине. Он прощал небольшую неловкость от неопытности и боль, и был благодарен ему за понимание, за тепло. Пока тот быстро двигался в нем, звал по имени так, что было ясно – Акиру он ни капли не ненавидел и не считал частью прошлого. Акира был настоящим.