Никаких больше улыбок

Впервые увидев ту ведьму, я сразу решил, что это не к добру. Крылатая тварь спустилась на землю, выжигая скопившихся вокруг порождений тьмы, кто может радоваться такому зрелищу? Ах, да… Мой брат. Отцовский любимчик лишь ухмыльнулся, пригладил неопрятную бороду и сморозил очередную глупость. Помню, что ведьма смеялась, скалила острые зубы… А я изо всех сил сдерживал слезы. Бетани умерла, наш дом оказался разрушен. Корабль вез нас по морю, шатаясь из стороны в сторону, а я все думал о том, что жизнь моя сломана, искалечена и погнута. Гаррет улыбался, сходя с трапа, улыбался, встретив «любимого» дядю, улыбался, успокаивая плачущую мать… А я ненавидел эту его улыбку. Так и хотелось крикнуть проходящему мимо храмовнику: «Отступник! О, Создатель, это же отступник! Вы разве не видите его посох?» О, как же я ненавидел этот город, как же я презирал каждого его жителя. Гномы-торговцы, что пытались всучить недалеким пьяницам свои безделушки, порочные старые шлюхи, что смотрели на нас, как на оборванцев… Даже в церкви, в доме Его я не мог укрыться от всеобщего осуждения. Гаррет, как обычно, нашел друзей. Больной смуглый эльф, бежавший от богатого хозяина, одержимый вспыльчивый маг, портовая шлюха… Гном без бороды. Я не мог представить продолжение парада уродов, чьим невольным зрителем стал. И очень зря, как узнал позднее. В тот день брат сказал что-то о невыплаченном долге, поиграл передо мной мускулами и произнес что-то вроде: «Пошли, приятель». Но я, как это часто бывало, только огрызнулся в ответ. Как долго я ругал себя за глупость, перебирал в голове варианты развития наших отношений, если бы только встретил тебя в тот день. Сейчас я знаю, что не смогу изменить прошлого… Но все продолжаю думать о нем. Пока Гаррет поднимался с тобой на гору, пока он знакомился с твоими родными, я сидел дома, пиная старого слюнявого пса. Первый раз я увидел тебя в эльфинаже, пока ты помогала бездомному эльфу подняться на ноги. Тебя не испугали струпья на его искаженных болезнью руках, не испугали глаза, расширенные от неизвестного мне наркотика. Казалось, что ты создана из сильвана: крепкого, гибкого… Прекрасного. Клянусь, я хотел подойти сам, протянуть руку и представиться… Вот только Гаррет как всегда опередил меня, вылез вперед, изобразив привычную ухмылку. Его легкий доспех блестел на ярком свету, а мой казался старым тряпьем, подобранным на свалке. В то время я не хотел брать у брата подачки, пытался выглядеть гордым и самостоятельным… Но зачем? Сейчас я не могу вспомнить мотивов. – Познакомься, Мерриль, это мой младший брат – Карвер, – снисходительно-приятным тоном пропел Гаррет. – Он не из веселых. Мне его дополнение казалось лишним, но ты засмеялась, услышав его. В тот момент я подумал, что кто-то зазвенел в колокольчик, маленький серебряный колокол. В зеленых глазах твоих искрился огонь, и я летел к нему, словно мотылек, увидевший пламя в ночи. Этот взгляд преследовал меня всюду, Мерриль. Я видел его в кронах деревьев, в бесконечных лугах и в лечебных травах, что сам приносил в местную лавку. Я ненавидел брата, но ходил за ним по пятам, надеясь, что однажды он позовет тебя с нами. Случалось это не часто, но каждую новую встречу я вспоминал с особым трепетом. Гаррет предпочитал брать с собой Авелин и Варрика, слушать его бесконечные рассказы и хохотать над ними, подобно полоумному бродяге. Я шагал рядом, как угрюмая молчаливая тень, как ненужный спутник… Помнишь, как мы с тобой встретились вновь? Даже увидев, как крепко посох сжат в твоих ладонях, я не поверил… Разве может магия – мерзкая тварь, коснуться столь нежного создания? Разве может она оставить на тебе свой отпечаток, грязной лапой дотронуться до совершенства и исказить его… – Все хорошо? – спросила ты, заметив на себе мой взгляд. О, я бы и сам испугался, не смею винить тебя в осторожности. – Да, – ответил я, отворачиваясь. Голос мой мог показаться тебе грубым, но… Знай, что я не хотел грубить. Не помню, улыбнулась ли ты мне, услышав ответ, но Гаррет хохотал над чем-то так громко, что я и сам испустил короткий вежливый смешок. Мы шли по бесконечному тоннелю, что вел в самые глубины Костяной Ямы, шли так долго, что ступни начали ныть. Ты отстала от группы, рассматривая нарисованные на стенах черепа, и я остановился рядом с тобой, разглядев рисунок. В зеленых глазах, что так походили на бескрайние мшистые моря, свет находил свое упокоение. Он преломлялся, исчезал в глубине твоих зрачков… Как и я. Ты так глубоко погрузилась в собственные мысли, что наткнувшись спиной на меня, не отступила. Да я и сам не отошел. От твоего хрупкого тела исходило тепло, способное согреть саму суть моей души, тепло, что разогнало с неба все тучи, очистило горизонт от мрака и серости. Мы стояли долго… Ты тихо рассказывала что-то о древних империях, разглядывала каменную стену, пока я наслаждался близостью твоего подтянутого тела. Сердце в груди билось так быстро, что ты должна была чувствовать его острыми лопатками. Я так боялся спугнуть тебя, что в один миг просто перестал дышать… Но Гаррет и его ручной гном вновь все испортили. Ты бросилась по узкой тропе, услышав нарастающий шум битвы. Я не успел среагировать, потому упал, порвав при этом рукав старой рубахи. Брат долго смеялся надо мной, а затем хлопал по плечу с таким видом… Словно ничего не случилось, словно все было лишь глупой шуткой. Для него все было игрой. Даже та экспедиция казалась Гаррету лишь приключением, «интересным поворотом сюжета», как говорил он сам. За день до отправки мы все собрались в Висельнике и пили, рассказывая друг другу глупые истории из прежней жизни. Но мне говорить было не о чем, я лишь слушал… Гаррет шепнул что-то на ухо Изабелле, и та залилась своим противным грузным хохотом. Твой смех не был таким, Мерриль. Он походил на тихий шелест листьев, на церковное пение, на улыбку самой Андрасте… И я слушал тебя весь вечер. Лишь к тебе я был обращен, с жадностью поглощал каждое оброненное слово, смотрел на тебя, Мерриль, точно на богиню. В тот день ты пригласила меня к себе. О, помню, как я испугался, увидев под ногами прогнившие от сырости доски, а перед собой стену, испачканную в запекшейся крови. Разве мог я помыслить о том, что столь эфемерное существо может обитать в таком грязном местечке? Этого не должно было случиться, Мерриль. Тебе следовало жить на цветочной поляне, тянуться к солнцу, подобно самым нежным на свете маргариткам. Ты улыбалась мне, а я краснел под твоим взглядом. Мурашки бегали по грубой коже, впивались в нее, подобно шипам. Я поцеловал тебя, Мерриль. Поцеловал… Я знал многих девушек, я никогда не был с ними ласков, но с тобой не мог позволить себе грубости. Пол скрипел под ногами, доски крошились прямо подо мной, а я не обращал внимания. Твои губы на моих – вот, что было важно в ту секунду… Мы не дошли до кровати, упали прямо на стол. Помню, ты ушиблась, прижав к себе покрасневший локоток, цокнула языком от боли. Я хотел отстраниться, но ты не позволила. Мог ли я сопротивляться тебе, Мерриль? Мог ли проявить силу, которой не был лишен, выступить против твоих желаний? Ни тогда, ни сейчас, никогда в будущем… Одеяния у Хранителей такие необычные. Ты скинула его в два счета, покраснев, точно роза в саду аристократа. Я улыбнулся, и на устах моих заиграла вся радость, томящаяся в груди. Тепло разлилось по венам, гоняя кровь все быстрее и быстрее. Я целовал тебя, Мерриль. Целовал, позабыв обо всем. Грязная халупа больше не казалась мне мерзкой, она стала в моих глазах храмом любви, местом, в котором я наконец смог прикоснуться к тебе... Поцелуи мои были плавными, осторожными, но ты с каждым новым касаниям вздрагивала все сильнее. Мои пальцы сплелись с твоими, по шее стекали капли пота… Я сдерживался как мог. Ты извивалась в моих руках, подобно ядовитой змее, что уже успела отравить свою жертву. Яд расползался по моему телу, заставляя мысли сменять друг друга в бешенном танце, щекоча нервы… Руки мои легли тебе на грудь, мяли теплую кожу, выпрашивая, моля об отклике… Я улыбался, смотрел в твое лицо, пока ты закрывала глаза. Ты целовала мои плечи, а я гладил тебя там, внизу, держал на весу… Я пробовал на вкус твои уши, пока ты хихикала в моих руках. Как же сладок был запах пота, заполнивший комнату. Помнишь, как я посмотрел в твои глаза, прежде чем приступить к главному, к самому интересному? Я никогда не забуду. В тебе было так тесно, Мерриль… Я знал, что ты невинна, боялся забрать у тебя самое главное сокровище… Но не стал медлить, получив шанс. Ты кричала в моих объятьях, выгибалась, словно сильванова ветвь, движимая сильным ветром. Никогда, Мерриль, никогда прежде я не был так счастлив, как в тот миг, когда почувствовал трепет твоего хрупкого тела в своих ладонях. – Гаррет! – выкрикнула ты, изогнувшись в пояснице. Сколько раз я видел эту картину во снах, вспоминая былое? Теперь уже не могу сосчитать. Сладкий миг растаял, исказился, подобно глади горного озера, чью шаткую гармонию нарушил всплеск воды. Ты зажала рот рукой, словно пытаясь извиниться, заглушить звук собственного голоса… Но я не сдержался. Я оставил тебя, Мерриль, оставил одну в темной комнате, оставил там, на столе, где всего несколько минут назад осмелился приласкать… Как я добрался до дома, как перешагнул порог? Рассвет уже стучался в окна, и Гаррет торопливо расчесывал всклоченную бороду. Старания его напрасны: брат всегда был похож на потрепанного пса, даже имел схожий с ним запах. Он всегда им и останется… Гаррет обернулся, услышав скрип двери, одарил меня лучшей из своих улыбок и отвесил шуточный кивок. – Еще одна? – спросил он, вскинув бровь. – Поздравляю. Всех девок перепортишь, приятель. Я не ответил. О, как же я ненавидел его в тот момент… Гаррет позвал меня с собой в дорогу, но мама упросила его оставить меня дома. Смешно, правда? Мать… Брат… Они всегда решали за меня. Но без Гаррета, без тебя под боком, Мерриль, я решил сам… В Орден меня приняли быстро, не задав ни одного вопроса. Командор Мередит показалась мне женщиной мудрой, скупой на чувства и холодной, как металл, из которого отлиты рабы, что ожидают прибывших в порту. Я знал… Я знал, кто ты на самом деле, знал, и не скрыл тайну. Обида толкнула меня или гордость, этого сказать не могу. Помню только, что однажды проснулся, написал командору записку и оставил на ее столе. Вечером тебя арестовали, Мерриль, выволокли из дома, обвинив в использовании запретной магии. Эти огоньки в твоих зеленых глазах уже не казались мне приятными. Я видел в них боль, обиду и страх… Черные зрачки метались из стороны в сторону, осматривали толпу, что собралась поглядеть на пойманную магессу. Эльфы столпились вокруг, любопытно оглядывая стражников в странных на их взгляд одеждах… И ты нашла меня в толпе, выхватила из множества лиц мой образ и крикнула имя, что не слетело с твоих уст в нужный момент. – Карвер! – эхом пронеслось в моем разуме. – Прошу тебя! И даже… И даже если бы я мог, Мерриль… Храмовники забрали тебя на допрос, который ты не выдержала. Я стоял рядом, слышал каждое твое слово и вздрагивал под тяжестью тонкого голоса. Авелин тщетно пыталась вызволить тебя из лап Церкви, просила об отсрочке, о кратком свидании… Но не смогла справиться. Гаррет заплатил нужным людям, и те добились «справедливого» суда. Ты выиграла жизнь, Мерриль, но какой ценой? У тебя больше нет чувств, нет эмоций. Клеймо красным солнцем виднеется на твоем бледном лбу, источая призрачное тепло. Я касался его так часто, что мог спутать с собственной кожей... Я смотрел на тебя так пристально, так нежно, но в ответ не получал ничего, кроме холодной отрешенности. Я больше не ненавидел тебя, Мерриль, больше не осуждал твоих глупых привязанностей. Теперь я могу делать с тобой все, все, что пожелаю… Но я ничего не хочу. Твой смех, Мерриль. Он все еще звучит в моей голове, подобно звону тысячи колокольчиков. Я вспоминаю нашу первую ночь и каждый раз замираю от восторга, от спазма, что скручивает мой живот. Мне больно, Мерриль, мне больно от осознания собственной вины, но я не мог поступить иначе. Если ты не питала любви ко мне, то и не станешь любить кого-то другого… Если я был несчастен, Мерриль… Я не позволю тебе быть счастливой.