Фотоальбом

- Эвелина Лан. Светловолосая, таскала с собой маленькую куклу и рассказывала ей истории. Или комментировала поведение собеседника, обращаясь к ней. Нашивка с едва слышным шорохом ложится на стол. Надорванная посередине, когда-то давно залитая кровью — так, что оба крыла сине-белой эмблемы стали одного цвета. Пальцы ложатся на ткань двух других, серо-стальные глаза чуть сужаются — надписи плохо видны. - Жорж Вуд. Тот ещё придурок был. На первой же вылазке его практически выдернул из пасти титана твой однофамилец, Алессио Смит. Эти двое были лучшими друзьями. Нашивку Алессио я отдал Жоржу. На следующей вылазке забрал обе. Снова шелест ткани, мягкой от времени, жёсткой от запёкшейся крови. - Маргарет Крейн... Пауза. Ливай, хмурясь и покусывая нижнюю губу, смотрит на пламя свечи. - Короткие тёмные волосы, вечно растерянный вид, здоровалась со всеми — не раз за день, а при каждой встрече, - подсказывает Эрвин. Ливай задумчиво кивает. - Точно, - и снова хмурится, - чуть не забыл ведь... - Немудрено. Она продержалась меньше трёх месяцев. - Какая разница? - негромко возражает Ливай, снова рассеянно касаясь нашивки с надписью «Маргарет Крейн, 35-я экспедиция». С медного подсвечника срывается капля воска. Ливай делает быстрое короткое движение, и воск капает ему на ладонь, зависшую в двух сантиметрах над ещё одной нашивкой. Отодвигает нашивку второй рукой, сковыривает с кожи ещё тёплый воск. - А я тебе говорил — не клади их рядом со свечами, - замечает Эрвин. - Надпись почти не видна. - Ливай постукивает пальцем по нашивке. - По форме пятен крови я их пока не различаю. - А должен бы. - Должен... но их постоянно становится больше. Ритуал воспоминаний длится уже минут двадцать. О каких-то нашивках Ливай говорит меньше, о каких-то — больше. Сегодня только одну не смог вспомнить сам. Ещё одну отложил в сторону молча, но Эрвин знал, что здесь напоминания не требуются. На столе не вино — чайник и две чашки. Тоже своего рода символ. Он означает, что те двое, перебирающие нашивки, не отравлены горем и отчаянием, от которых нужно сбегать в забытье и беспамятство. Наоборот — чёткая память, холодная точность ясного сознания, почтение к навсегда умолкнувшим — вот что было сейчас важно для них. Двадцать минут назад Эрвин и Ливай сидели, изредка перебрасываясь короткими фразами — каждый над своим отчётом. Вчера завершилась очередная экспедиция, и теперь они должны были сообщить командованию об успехах Разведки. Тот адъютант, что уже научился сортировать документацию, погиб. Новичок перепутал стопки и утащил к Ливаю письмо от Далиса Закклэя. Эрвин обнаружил это раньше, чем Ливай. Но уже после отбоя. У Эрвина не было настроения будить нового адъютанта и заставлять его исправлять ошибку. Ни в воспитательных целях, ни ради развлечения. Поэтому к Ливаю он пошёл сам. Как выяснилось, правильно сделал — в противном случае, пришлось бы исправлять несовпадения в уже написанных отчётах. Поскольку погибших было много, система оповещений вчера работала кое-как. Восстановить сколько-нибудь достоверную картину происходящего в одиночку представлялось невозможным. - А что нам вообще вчера удалось такого, чего раньше не получалось? - вдруг хмуро спросил Ливай. - Ну, кроме того, что даже мы редко теряем столько людей. Эрвин чуть приподнял брови, хотя и не было нужды меняться в лице — собеседник всё равно в его сторону не смотрел. - Не преувеличивай. Мы выполнили миссию. - Миссию? - повторил Ливай. - Это которая заключается в том, что мы должны проложить маршрут к Шиганшине? Чтобы потом дать бой титанам и вернуть Стену Мария? - Именно. Вчерашний участок маршрута был пройден. Так что нам есть, чем обрадовать начальство. Ливай чуть слышно фыркнул — с вялой злостью. - Я не поэтому дурацкие вопросы задаю. - А почему? - Эрвин зачеркнул пару фраз в черновике отчёта. - Разве ты в первый раз пишешь отчёт об экспедиции? И разве ты не владеешь стилем? Всё как обычно — мы сделали всё, что могли и чего не могли, нет солдат сильнее и храбрее, чем разведчики, а если вы дадите нам денег, то на следующей экспедиции мы будем ещё сильнее и храбрее. - Я знаю. - Так в чём дело? - Ты число погибших видел? Эрвин невольно бросил взгляд на соответствующее предложение в отчёте. - Ясно, - негромко сказал он. - Моральные терзания? - Можно и так сказать. - Нет таких моральных терзаний, от которых не помогала бы напряжённая работа с документами. Ну, или уборка. - Да. Но это помогает только на второй день, - не поднимая глаз от листа бумаги, откликнулся Ливай. - Что мешает прожить ещё несколько часов? - пожал плечами Эрвин. После небольшой паузы Ливай сказал: - Мне кажется, я не всех запомнил. И вот теперь они вдвоём перебирают нашивки. Их действительно много. И после третьего десятка они начинают казаться тяжёлыми. - А это Джейн Ролз. Никто не говорил ей, что я забираю нашивки, но она отдала мне её сама. Когда я спросил её, почему — ответила, что у меня больше шансов дожить до конца войны. А значит, её не забудут. Почти чистая синева левого крыла, несколько тёмных пятнышек на белом правом — нашивка Джейн Ролз ложится на стол. Ливай берёт другую, испачканную кровью куда сильнее. И едва заметно скалится. - Вот этого козла я запомнил хорошо. Эрвин читает надпись. - Почему? Только из-за того, что он ненавидел титанов так же сильно, как Ханджи их любит? Ливай качает головой: - Не только. Вчера... прилетаю туда, где был последний сигнал от шестой команды. Вся поляна в трупах, под деревом сидит этот гад — по всей видимости, изготовился коньки отбросить. В глазах отчаяние, ужас — ну, ты понимаешь. Я его хотел к обозам оттащить — мало ли, вдруг ещё выживет. А он принялся кровью кашлять и что-то бормотать про бессмысленную смерть. - Но ты же знаешь, что говорить в таких случаях. - Знаю, - мрачно соглашается Ливай. - Самое смешное, до сих пор верю в то, что говорю. Но только я воздуху набрал, как он вдруг вскидывает руку — молчи, мол. И хрипит: «Я проиграл чёртовым титанам, и что вы мне теперь скажете, капрал? Молодец, ты храбро сражался?» Эрвин чуть-чуть улыбается. - Не знаю, почему, - продолжает Ливай, - но меня это страшно взбесило. Пригрозил ему, что теперь так и сделаю. И при входе в дистрикт буду кричать, что он проиграл, но храбро сражался. И лично на могиле его напишу, что он проиграл, но храбро сражался. - И он поверил? - Не знаю. - Ливай пожимает плечами. - Он мне не успел ответить. Расхохотался — и всё... Ночь за окном шелестит листвой деревьев — сменила ветер на северо-западный, и вот теперь ерошит ветки. Совершенно по-осеннему. Хотя сейчас середина весны. - Знаешь, что? - Ливай взвешивает нашивку на ладони. - На самом деле, у меня ещё какие сомнения в твоей философии. Но только сегодня я впервые смог их сформулировать. - Я постараюсь ответить. - Постарайся. Ты говоришь, что невозможно ничего изменить, если не поставить на кон всё. Ветер бросает в оконное стекло пригоршню мелких дождевых капель. - И я спрашиваю — на кой чёрт такие жертвы? Кому нужна такая победа? Или ты думаешь, что титаны постесняются отнять у нас всё? - Нет, - спокойно качает головой Эрвин. - Я уверен, что не постесняются. Но тот, кто отнимает у своего противника всё, подписывает себе смертный приговор. С этого момента нам станет нечего терять. А значит, для нас не будут страшны никакие угрозы. А значит, не будет никого страшнее нас. Ливай слушает его, серьёзно и внимательно. Потом заново всматривается в слова на нашивке. Бережно откладывает её к остальным. Привычно подхватывает чашку — пальцами за края. Медленно подносит к губам, делает глоток и аккуратно ставит обратно на стол. Отворачивается и вглядывается в темноту за окном. Но по взгляду невозможно понять, могут ли его глаза, привычные к мраку, различить там хоть что-нибудь. Возможно, смотрел он не в ночь, а много, много дальше. - Значит, тогда-то мы и перестанем быть людьми? Некоторое время Эрвин тоже молчит и тоже смотрит в темноту за окном. Затем негромко отвечает: - У людей не очень-то получается сражаться с титанами. Значит, кто-то должен сражаться вместо них. Ливай чуть дёргает углом рта — у него это означает усмешку: - Мы пытаемся отвоевать мир, чтобы в нём могли жить люди. Придётся или снова научиться быть людьми, или исчезнуть. - Есть и третий вариант, - вполголоса возражает Эрвин. - Мы научимся играть в людей. Но что бы ни случилось, в этом мире в нас будут играть дети. - Протянув руку, он дотрагивается до ближайшей нашивки. - И в Джейн Ролз. - Его пальцы касаются соседней. - И в Алессио и Жоржа, лучших друзей. И в Маргарет Крейн. А может быть, кто-то будет играть в тебя и меня.