Играя в зеркала

DEZERT – Saa Milk mo No

Сдаться. Ломая вдохом пустоту, наполнять ею себя без остатка – бесполезно. В той же степени бессмысленно, что и пытаться выбраться из зыбучих песков, копая вниз и только глубже хороня себя. На место пустоты всегда приходят воспоминания. Их так много, что в какой-то момент они начинают граничить с реальностью. А были они на самом деле, или же это выдумка? Уже… …непонятно, как нас угораздило вообще встретиться. Он, невероятно гордый, чтобы казаться обычным человеком, и я слишком… просто слишком. Всегда и во всём. Он улыбался и насмешливо кривился, позволяя нити ещё не пропечатанных морщинок пересекать открытый лоб, а я видел в нём свою мечту. Будто бы кто-то, издеваясь, заключил все лучшие помыслы этого мира в его глазах, в которые можно было смотреть вечно, да только не было у нас вечности. Как всегда не вовремя вспоминали о нём, его звала… …она всегда звала его до смешного глупыми и нелепыми словами: малыш, котёнок, зайчик. От этого сводило зубы, а сердце разрывала если не ревность, то невозможность восприятия – он позволял ей эти слова. Он позволял… …улыбаться ему в ответ, спрашивать хорошо ли прошел день или же вечер – в зависимости от того, когда требовалась моя помощь. Он позволял мне подвозить его до самого дома. Как и положено личному водителю особо занятых и успешных людей. Ничего большего. Наверное, именно поэтому осталось столь ярким отпечатком на душе его первое прикосновение. Он просто положил руку на плечо. Мягко, будто бы прося задержаться ещё на миг, хоть и знал, что я никуда не денусь, пока он сам не покинет авто и не направится домой. Наверное, в моих глазах было написано слишком многое в тот… …момент первого поцелуя был столь же внезапным, сколь и появление Соры у двери моей квартиры. Вначале мне даже показалось, что мой хозяин пьян, но он не имел такой дурной привычки – напиваться. Мой хозяин… мой господин. И ранее обыденная форма обращения вдруг приобрела иной смысл. Трепетно хранимый глубоко внутри, он вдруг обретал… …жизнь становилась иной, и всё виделось иначе, когда чёткая грань в отношениях начальника и подчинённого была смыта им так легко. Теперь глубокой трещиной была разделена она на «до» и «после». Он позволил. Быть. Ближе. И даже оставаясь в своей надменности и холоде. Оставаясь прекрасным недостижимым богом, он всё равно становился ближе. Ближе ведь?! Тревога окутывала эти отношения… …не могли быть публичными. Его девушка – невеста и будущая жена, наверняка заподозрила что-то. Всё чаще старалась забирать его с работы на своей машине, будто бы случайно оказываясь рядом как раз в тот момент, когда я должен был увозить его домой. К себе домой. Она дарила мне тот презрительно-холодный взгляд, который я, наверное, и заслужил в своём желании быть ближе к недостижимому. Но ведь и она сама была этого недостойна! Жалкая кукла, в чьей крошечной головке были лишь мысли о выгоде, в то время как в его мыслях таились… …в дешевых отелях и на въезде в город, в его почти нежилом доме вдали от центра и в моей неброской квартире, что оставалась лучшим убежищем, пусть и не всегда самым близким. Но не было разницы какие декорации окружают нас, в какие тона окрасят они эту близость. Главное оставалось неизменно – неподдельная страсть и желание принадлежать ему без остатка. В какой-то момент, я поймал себя на ощущении – абсолютной уверенности, что я являюсь лишь его отражением. Впитывая в себя его эмоции, подстраиваясь под него я терял себя, но это было до умопомрачения приятно, а потому забывало казаться пугающим. Он тоже отметил, что я изменился – не стал лучше или хуже, просто изменился. И я не мог ему ответить, что дело в зеркальном эффекте – невольном, но неизменном. И даже понимая, что теряю слишком много себя, я не мог остановиться, не желал, всё так же… …чрезмерно замечтавшись, он делился своими грезами, желанием бросить всё и уехать в тихий городок куда-нибудь на юг страны. Со мной. Эти сказки грели душу и обжигали, когда он оставлял меня в холоде одиночества. Огромный контраст его слов и нашей… …реальности было недостаточно. Времени могло хватить лишь в его мирах. И я всё чаще просыпался с чувством ощутимой тяжести на душе, думая, будто мне всё лишь приснилось. Сон. В котором он пишет книгу, а я едва заметной музой оберегаю его покой. Тихий городок. Ни одного знакомого. Ни одного важного дела вне писательского мира. Но лишь сон. Я однажды слышал – он пытался объяснить своё желание и ей тоже, но оставался осмеян и не понят. Как можно променять жизнь в богатстве на шаткое нечто? Как можно начинать с нуля там, где всё уже достигнуто? Она не слышала его. Не хотела слышать, выделяя лишь те предложения, где звучали лишь интересующие её слова «деньги», «прибыль», «важный приём», «пресса». И тогда в ответ вновь сыпался град тошнотворно-сладких «малыш», «зайка», «котёнок» от которых мне хотелось бросить свою работу здесь и сейчас. Заглушить двигатель, выйти из машины и… …оказаться сбитым на оживлённой дороге было бы в разы лучше, чем принять спасение в его крепких объятиях. Наверное, это был единственный раз, когда Сора позволил публичность и, наплевав на здравомыслие, дёрнул меня за руку на себя, не позволяя ступить на проезжую часть. Сжимая при этом в объятиях слишком крепко, чтобы глупое сердце не отреагировало. – Давай уедем отсюда. Я не могу так больше. Не хочу, – утыкаясь носом куда-то в грудь рослого мужчины, я чувствовал себя маленьким мальчиком, потерянным в чужом городе, в чужой стране, в чужой жизни. – Я не могу больше терпеть её. Это слишком больно. – Я её собственность, Кира, – произносит так непринуждённо буднично, что мне хочется замахнуться как следует и разбить его поддельную улыбку в кровь, срывая эту маску. Маску? Это ведь маска, правда?! Не может живой человек быть счастлив в клетке, не может не видеть её стальных прутьев или… …может, когда его тонкие пальцы обвивают хрупкое, чрезмерно кукольное запястье, а на моей шее будто бы зажимаются тиски. И только тогда, впервые по-настоящему умирая, задумываешься что, вернее даже кого, отражаешь, но всё же разбиваешься, осыпаясь осколками к собственным ногам, болезненно собираясь в единое целое, уже не подстраиваясь под других. Ведь живой человек, всегда хоть чуточку, но феникс, он способен к возрождению и… …может быть, я сошел с ума. А может, в этом было так много правильности, что не хотелось принимать её полностью. Но, тем не менее, оказываясь в нужном вагоне поезда, я не уловил внутри ни единого намёка на желание передумать. Я сбегал. Умирал, не возрождаясь вновь, но становясь тем бесчувственным призраком, что ещё может выжить в суете сумасшедших будней. Слишком обычных, а оттого ядовитых. Я как вирус, не попадающий под норму огромного организма. Не нужен… …– здесь, – он указывает на карту и в сердце заседает название городка, что был выбран им наверняка наугад. Он более не хочет продолжать тему мечтаний. На неё нет времени, тем более, когда хочется уделить ещё немного внимания друг другу. Хочется раствориться в этих объятиях и верить, что не обнимают так нелюбимых. Не обнимают ведь? Нет?! Этой тревоге нет предела, как нет границ и у отчаяния, когда числа в календаре, до назначенной даты – дня его свадьбы, сменяют друг друга с пугающей быстротой. Он молчит, а я, глядя в его глаза, умираю в сотни раз быстрей, чем мог бы без этой виноватой грусти до краёв заполняющей тёмные зрачки – тёмные… …озёра, здесь так много озёр – чистейших зеркал, заключённых в изумрудную оправу леса, столь прекрасную, что можно задохнуться от восторга познанным таинством. В их ровной глади отражаются облака и небо становится ближе в разы, но ведь отражая небо они – холодные и земные – не становятся им? Не становятся ничуть, всё видимое лишь обман зрения. А я становлюсь ближе к своей цели – побегу с крохотной надеждой на новую встречу. И если она случится. Случится ведь? Правда?! То я узнаю о ней раньше, чем кто-либо другой. Из местных газет, из заголовков о без вести пропавшем главе немалого предприятия стоимостью – и тут газетные работники обязательно увеличат сумму в сотни раз, – но это уже будет совершенно не важно. Я буду ждать.