I
Сказать вам по правде, я никогда не понимал людей, считающих прогулки под дождем романтичными. По крайней мере, в середине апреля. «Следующая Новойершалаимская, конечная», - прохрипел искаженный механическим приемником голос машиниста. Двери вагона несколько раз лязгнули и, судорожно дернувшись, закрылись. Поезд неравномерными толчками начал набирать скорость, с грохотом отдаляясь от станции. Последние пассажиры, одиноко разбросанные по составу, рассеяно глядели в непроницаемую темноту, все быстрее поглощавшую небольшой подмосковный город. Я шел вдоль перрона в сторону, противоположную движению поезда, втянув голову в плечи и пытаясь как можно сильнее сжаться под своим старым потертым пальто, в надежде сохранить хоть немного тепла, но успевшая затечь в туфли вода окончательно расправилась с моим оптимизмом. Шел второй час ночи, и станция была практически пуста. Под ржавым карнизом бородатый бродяга в дырявой дубленке, потягивая «Виноградный день» из пластиковой полутора литровой бутылки, лениво подталкивал ногой своего товарища, безмятежно дремавшего в обнимку с черной лохматой дворнягой. Мимо проносились запоздавшие работяги, спешившие как можно скорее покинуть сырые, холодные улицы. Через несколько шагов я почувствовал, как узкая холодная ладонь коснулась моей руки. Ее звали Надеждой. Три часа назад она набрала мой номер и голосом, в котором слышались с трудом сдерживаемые слезы, спросила, не буду ли я так любезен найти ей место для сна на эту и, возможно, следующую ночь. Наде не было и семнадцати; успешные родители, элитная школа где-то в центре Москвы, ежегодные поездки в Европу; рваные джинсы из какого-то бутика, футболка с парой обвитых терновником черепов под легкой кожаной курткой, очередной вечно живой рокер в свисающих с тонкой шеи наушниках; прямые длинные шрамы на бледных руках и еженедельные визиты к психологу, напоминающие о том, как трудно ей давался переходный возраст. По каким-то причинам девушки вроде нее регулярно попадали на студенческие попойки, на одной из которых мы с ней и познакомились при обстоятельствах, вместе с утренним похмельем выветрившихся из моей памяти. Когда мы поравнялись с навесом, под которым полусидели-полулежали бомжи, тот, который, как мне показалось ранее, дремал, поднял голову и неожиданно добродушно сказал: «Хорошего вам вечера», и снова уткнулся в мягкий бок лежащего рядом с ним пса. Надя вздрогнула и удивленно посмотрела на его красное, заросшее рыжей щетиной лицо. Пока мы спускались по лестнице, она сказала: — Знаешь, мне такие никогда не попадались. Они у нас все сердитые, озлобленные. Мне друг рассказывал, он как-то вечером подошел к супермаркету, а рядом с лестницей лежал бомж с табличкой «Подайте на еду». Другу стало его жалко, он купил в магазине булку и, уходя, положил ее рядом с бомжом. Как только он отвернулся, бомж кинул булку ему в спину и назвал козлом. Как думаешь, зачем он это сделал? — Мне кажется, его интересовала не совсем еда. Не замечала, в последнее время бродяги все чаще пишут на своих табличках что-то вроде «Дайте денег на бухло и блядей»? И что забавно, им ведь правда дают. По-моему, люди просто ужасно соскучились по правде. А эти ребята ничего, забавные. Тот, который с бутылкой был, днем обычно стоит у расписания и говорит всем, какая электричка следующая. Он уже года два здесь живет, кажется. — Ого, долго он держится… — протянула Надя. — Ну, у нас все же не столица, как-то помягче к ним относятся. Хотя, думаю, если вдруг что-то в городе случится, ребенок там пропадет, или дом ограбят, ему обязательно достанется, хоть раньше он и в жизни ничего такого не делал, - почему-то сегодня вечером мне стало жаль бомжа. Однако моя спутница не разделила моих чувств. — Знаешь, это ведь все не на пустом месте возникает. Как-то ко мне в парке приставал жуткий тип, лысый, со шрамом на всю голову, колечко просил подарить. Хорошо, что людно было, смогла быстро уйти от него. — Может, ты и права. Люди разные бывают. Помню, как-то в электричке среди всех обычных торгашей, продающих волшебные терки, лазерные рулетки, ботинки для хождения по воде и прочую таинственную ерунду, встретилась пара бомжей, продававших скотч, клей, какие-то капли для глаз, моющие средства и прочие мелочи, видимо, вынесенные ими с какой-то оставленной на зиму дачи. Это, конечно… — Ты знаешь, мне кажется, бомжи — не самая удачная тема, которую могут обсуждать парень и девушка, идя по ночному городу, — перебила она, сжав мою ладонь. Мне оставалось только грустно усмехнуться. И мы шли, держась за руки и не нарушая установившегося молчания. Надя размышляла о чем-то своем, взгляд ее то становился возбужденно-безумным и перескакивал с одних попадающихся ей на глаза предметов на другие, то как будто бы покрывался невидимой пеленой, ограждая ее хрупкий, тщательно хранимый внутренний мир от мира реального. Я бездумно разглядывал редкие светящиеся окна домов, мимо которых мы проходили. Не знаю, совпадением ли это было, или нет, но каждый раз, когда я возвращался домой через весь город в два, в три часа ночи, чаще всего оказывались освещенными окна кухонь. Возможно, для меня навсегда останется загадкой, действительно ли кухня стала храмом всех полуночников, или же люди просто забывали выключить там свет, но оказавшись дома, я всегда тихонько проскальзывал на кухню и проводил там хотя бы несколько минут, как будто ощущая какое-то единение со всеми не спящими в этот час. Из рассуждений меня вывела неожиданно зацепившая глаз неоновая вывеска сетевого супермаркета. — Ты знаешь, куда мы идем?***
— Вам восемнадцать-то хоть есть? — скептически спросила полная, сердитая кассирша, недоверчиво оглядывая опухшими глазами стоящие в ряд бутылки рома, водки и дешевого виски. Святослав широко улыбнулся, обнажив уже слегка желтеющие от частого курения зубы, и показал ей паспорт. Высокий, худой, с копной светлых, находящихся в вечном беспорядке волос и яркими голубыми глазами, он был одет в давно не стиранные джинсы и потрепанные тапки лилового цвета, по бокам разрисованные цветочками. Во всем его внешнем виде как будто бы горела искра давно прошедшей эпохи, и одного взгляда на него хватало, чтобы почувствовать сладковатый запах марихуаны и услышать в голове аккорды давно забытых песен. Святославу было девятнадцать, и в этом году он заканчивал педагогический колледж по специальности «социальный работник», что, в общем-то, не мешало ему тратить практически все свое свободное время на алкоголь, случайных девушек и легкие наркотики. Помимо этого, в нашей компании Святослав был известен страстью к вульгарным и неожиданным поступкам, вызывающим замешательство и возмущение у случайных свидетелей и даже у кого-то из наших общих друзей. Из школы его выгнали после девятого класса, когда выяснилось, что он на протяжении нескольких месяцев терроризировал уборщиц и дежурных, игнорируя унитазы и мочась преимущественно на подоконники в мужских туалетах. Сложно объяснить, зачем он это делал: ради ли какого-то протеста, в знак самовыражения или же в силу каких-либо психических отклонений. Я могу сказать только одно: скорее всего, ему просто было весело. Я до сих пор помню, как во время одной из наших дружных алкогольных посиделок, когда хозяин квартиры отошел на кухню, Святослав, жалуясь на жару, снял свои джинсы, но, не удовлетворившись этим, решил поискать им какую-нибудь замену в первом же попавшемся ему под руку шкафу. Удовлетворение появилось в его глазах, лишь когда он достал из его недр широкие розовые трусы, которые тут же натянул поверх своих плавок. Хозяин квартиры, войдя в комнату, трусов не признал и, вероятно, подумал, что Святослав просто питает слабость к розовому цвету. Но его душевное спокойствие продолжалось недолго – через полчаса, когда они вместе вышли покурить, из подъезда раздался полный негодования крик: «СВЯТОСЛАВ, А НУ БЫСТРО СНИМАЙ ТРУСЫ МОЕЙ МАТЕРИ!». Мы сложили бутылки по рюкзакам и вышли из гипермаркета на пыльную улицу, залитую мягким солнечным светом. Было тридцатое августа, и всего пара дней оставалась до того дня, когда мы все разъедемся по своим университетам. Свята, вынужденного остаться в городе и привыкать проводить вечера без друзей, определенно радовала возможность в кои-то веке собраться всем вместе и как следует напиться. Сложно сказать, что я разделял его воодушевление. — Ты уверен, что Фил меня вообще впустит? Все же, мы с ним встречались всего раз или два, — спросил я своего приятеля. — Да расслабься ты, Фил просто хочет, чтобы его новоселье прошло весело, а ты наш друг, да и пропуск в квартиру у тебя есть, — весело ответил он, побрякивая лежащими в рюкзаке бутылками. О да, именно в бутылках скрывалась одна из многих страстей Филата Павлова. Наша единственная запомнившаяся встреча, оставившая у меня далеко не самое приятное впечатление о нем, произошла около месяца назад, на дне рождения нашего общего друга, где Филат, выпив примерно треть бутылки абсента, видимо, разбудил своего внутреннего зверя, долгие годы терпевшего насмешки в школе, и, не обращая внимания на свою невнушительную комплекцию – при росте почти в метр восемьдесят Фил весил не больше шестидесяти пяти килограммов – решительно задался целью избить другого гостя, пузатого громилу, отличающегося весьма обидчивым характером и на тот момент уже достаточно пьяного. К счастью, нам удалось их растащить, и брыкающегося и все время падающего Филата уволокли домой. Мы шли уже около получаса, когда в низине холма показался деревянный мост, недавно сооруженный над мелкой, зеленой от водорослей речушкой и ведущий в район новостроек, выстроенный на окраине города не более года назад. Слева раскинулась одна из многих появившихся в то время площадок для занятий ворк-аутом. Вокруг перекладин вертелись и громко кричали что-то непонятное маленькие черные фигурки, напоминающие диких приматов, дерущихся за фрукты где-то в сердце джунглей, а у лавочки, стоявшей в углу площадки, высился образчик современного искусства, напоминающий уже о ночных обитателях этого места, и представлявший собой сложную композицию из пивных и винных бутылок. Издалека пятиэтажные домишки с зелеными крышами и песчаными стенами могли бы выглядеть довольно мило, если бы не создавалось стойкое впечатление того, что кто-то большой невидимой рукой взял из мешка с игрушками горстку одинаковых домиков и высыпал их на ровную поверхность, да так и оставил хаотично разбросанными и торчащими под невообразимыми углами по отношению друг к другу. Вблизи же впечатление становилось еще хуже: вентиляционных решеток хватало не везде, местами со стен уже начала отваливаться плитка, обнажая что-то, внешним видом сильнее всего напоминающее мокрый картон. Где-то вдалеке неуклюже поворачивался строительный кран, водружавший новую порцию этих однотипных, словно сделанных из бумаги домов. Мы подошли к самому удаленному от города дому, стоящему на самой окраине холма, в нескольких сотнях метров от которого начинался лес, перед которым чадило и дымилось уже начавшее желтеть поле. Святослав открыл дверь неработающего домофона и остановился перед железной дверью, на которой висел кусочек разлинованной бумаги с крупно нарисованной черной ручкой единицей.II
Я повернул в замочной скважине исцарапанный ключ и потянул вниз дверную ручку, в следующую секунду, впрочем, отделившуюся от двери и оказавшуюся у меня в ладони. Под Надины смешки и собственную ругань, поколдовав несколько минут, я все же смог справиться с замком и распахнуть дверь. Пол в коридоре давным-давно стал серым от покрывавшей его пыли, нижний слой которой, вероятно, оставался здесь еще с осени. К счастью, Надя не могла этого видеть: когда ей наконец удалось нащупать на стене выключатель и щелкнуть им пару раз вверх-вниз, свет так и не зажегся — целые лампочки оставались только в туалете да в одной из двух комнат, дверь в которую была крепко закрыта и крест-накрест заклеена черными полосками скотча. Я помог девушке повесить в темноте куртку на погнувшийся металлический крючок и провел ее на кухню, слабо освещенную стоящим за окном уличным фонарем, мягкий фиолетовый свет которого пробивался из-за перекошенных занавесок. В углу кухни стоял переполненный мусорный бак, крышке которого мешала закрыться пустая пластиковая бутылка из-под кефира с подозрительным отверстием с обуглившимися краями, придававшая баку сходство с озорной рожицей, показывающей язык. Рядом издавала недовольные урчащие звуки давно засорившаяся раковина, доверху заваленная какими-то тарелками, сковородками, пластиковыми контейнерами с прилипшими остатками еды и чашками, лежащими там так давно, что в недрах всей этой посуды уже начинала зарождаться новая жизнь. Не без выражения брезгливости, я взял пару самых верхних стаканов и, как следует промыв их, поставил на стол перед Надей, усевшейся на одном из стульев, случайным образом расставленных вокруг заваленного всевозможным мусором деревянного стола. В местах, свободных от хлама, его поверхность была испещрена ругательствами, рисунками похабного содержания и следами от окурков. Девушка с любопытством изучала широкое черное пятно, оставленное зажигалкой на желтых обоях, к которому со всех сторон стремилась сеточка трещин, давно уже начавших покрывать стены. Я прошел мимо плиты, на которой одиноко стоял металлический чайник со свистулькой, на моей памяти чаще использовавшийся не для приготовления чая, а скорее для варки сосисок, и открыл дверь тихонько жужжавшего холодильника. Чуда не произошло, и единственным, что я увидел, оказались скромно лежащие в уголке боковой полки упаковки с кетчупом. Но надежда не оставляла меня, и, пошарив по полкам морозилки, я нашел то, на что рассчитывал — полбутылки крепкой бесцветной жидкости, оказавшейся производимым где-то в Вологодской области джином «Виктория». Этот полумифический напиток продавался по цене водки в ближайшем супермаркете, и, несмотря на мои опасения, на вкус действительно отдавал можжевельником и не вызывал потери зрения. Сев напротив Нади, я разлил джин по стаканам. В ее карих глазах, неожиданно нежных, резко выделяющихся на остром, скуластом, как будто бы всегда ожидающем подвоха лице, что-то вспыхнуло. Девушка взглянула на меня, как будто беззвучно задавая какой-то вопрос, который боялась произнести вслух, и, резким, неестественным движением поднеся стакан к своим задрожавшим губам, быстро проглотила его содержимое, тут же закашлявшись. Я, едва заметно улыбнувшись, привычно опрокинул свою порцию, почувствовав в горле знакомое жжение. — Прости, ты так и не договорил, что же случилось, когда вы дошли до этой квартиры? — напомнила мне Надя о начатом еще на улице рассказе. — Да вроде бы ничего особенного, — я зевнул и потянулся на неудобном стуле с деревянной спинкой, — напились мы, конечно, знатно, но никаких приключений в тот вечер не нашлось. Но тот день стал началом нашего общения с Филом. Ты не представляешь, сколько воспоминаний связано у нас с этим местом… — А где сам Фил? Он не будет против того, что ты привел меня сюда? Я грустно улыбнулся. — Не думаю. Для начала, ему бы самому добраться до дома. — Так он не живет здесь регулярно? А я так и подумала. Сложно представить, как кто-то может жить в таком бардаке! Но почему? Он не может просто здесь убраться? Иметь свою квартиру и держать ее в таком состоянии, как можно… — начала тараторить она. — Ты не хочешь поговорить о том, что случилось у тебя дома? — прервал ее я. На секунду глаза девушки вновь покрылись пеленой, временами появлявшейся на них по дороге сюда. Она опустила плечи и покачала головой. — Ну и не стоит, — прошептал я и накрыл своей рукой ее подрагивающую ладонь. Она благодарно посмотрела на меня и перевела взгляд на стаканы. — Может, еще выпьем? Только мне нужно чем-нибудь закусить или запить. — Конечно, ты можешь использовать все, что найдешь среди всех этих прелестей, — рассмеялся я. К моему удивлению, Наде удалось найти завернутый в салфетку батончик «Баунти», который вполне мог сгодиться в пищу после отделения прилипших к шоколаду волос, но, не остановившись на этом, она заглянула в морозилку, откуда выудила помятую упаковку замороженных котлет. Но, как только она потянулась к микроволновке, я крикнул: — Даже не думай ее открывать! Ее вопросительный взгляд не смог оставить меня равнодушным.***
Филат Павлов спал. Слипшиеся, давно не мытые рыжие волосы падали на его вытянутое раскрасневшееся лицо. Его худое, костлявое тело по диагонали пересекало перекошенный надувной матрас, одна из внутренних перегородок которого лопнула еще месяц назад. Святослав склонился над ним, поковыряв в носу, потрепал Фила по голове — «Утомился, засранец» — вытер сопли о его волосы и, не найдя на подставке для телевизора сигарет, прошел на кухню. Мы с Эльдаром сидели за столом, курили, стряхивая пепел в металлическую банку из-под печенья, и обсуждали планы на новый год, до которого оставалось уже меньше месяца. Святослав взял упаковку Мальборо и дешевую розовую зажигалку и устроился напротив нас, положив локти на спинку стула. Эльдар горячился и размахивал сигаретой у меня перед глазами, как это иногда с ним бывало, когда он начинал говорить о чем-то, что считал важным для себя. Короткие черные волосы у него на затылке стояли дыбом, а темные карие глаза сверкали невыразимыми эмоциями, напоминая о текущей в его венах татарской крови. Время от времени он в сердцах с громким звуком опускал на стол худой жилистый кулак, рассыпая по столешнице пепел. — Нет, ребят, я вам отвечаю, у Фила новый год праздновать нельзя, он же так сопьется нахер! — кричал Эльдар. Его беспокойство объяснялось тем, что пару недель назад Фил снова напился до состояния невменяемой агрессии и только разбитый нос смог привести его в чувство. Эльдар, на чьем дне рождения это случилось, чувствовал себя виноватым и начинал волноваться за Филово душевное здоровье. — Давай не будем списывать Фила со счетов раньше времени. Просто свяжем его и положим где-нибудь в уголке, чтобы не мешал никому. Ты же понимаешь, что больше нам пойти не к кому — пятнадцать человек, да за такой срок — никто на такое не согласится, — напомнил ему я. — Да, но даже если мы придем сюда, нам придется не хило постараться, чтобы убрать весь этот срач. Тут ведь работы дня на два, не меньше! Ты только на это посмотри, — с этими словами Эльдар подошел к холодильнику и достал оттуда что-то скукожившееся и красно-белое, на деле оказавшееся болгарским перцем, уменьшившимся где-то в три раза от изначального размера и покрытого пушистой плесенью. Эльдар засмеялся и кинул перец обратно в холодильник. — А почему ты не можешь просто выкинуть его? — спросил я. — Так ведь холодильник Фила, пусть сам и убирается. Свят, что ты делаешь? — Эльдар удивленно посмотрел на Святослава, во время нашего разговора молча курившего, но сейчас с самым серьезным видом подошедшего к раковине. — Джентльмены, ваш разговор так сильно поглотил меня, что я просто не могу оставить вас и воспользоваться уборной! — с нарочито-напыщенным видом ответил он, расстегивая ширинку прямо над раковиной, в которой еще валялась какая-то посуда. Только мы начали смеяться, как первые капли ударили по тарелкам. — Свят, стой, ну пахнуть же будет, — кое-как сквозь хохот проговорил я. — Да какая разница? В коридоре и так пасет уже черт знает, сколько времени, — сказал Эльдар и обратился к Святославу, — подожди, не расходуй все, у меня есть идея. С этими словами Эльдар взял за рукав Свята, торопливо застегивающего ширинку и что-то кричавшего про то, что ему не дали освободиться до конца, и потащил его в дальнюю комнату. Я повернул ручку водопроводного крана, подержал его открытым над раковиной несколько секунд и пошел следом за ними. Когда-то в дальней комнате должен был жить старший брат Фила, о котором мы все слышали очень мало и который сбежал оттуда меньше, чем через месяц. Комната была практически пуста, всю ее обстановку составляли письменный стол, тумбочка для телевизора и книжный шкаф, впрочем, не занятые какими-либо вещами – брат Фила все забрал с собой. Обои и батарея в комнате были покрыты коричневыми и оранжевыми пятнами, храня на себе следы невменяемого состояния Филата на дне рождения Эльдара. В центре комнаты стояло серое пластиковое ведро, в котором плавало что-то неопределенное, по-видимому, когда-то бывшее съедобным, но уже давно начавшее гнить. Именно к этому ведру Эльдар и подвел Святослава, с каким-то выражением полубезумной радости в глазах, таким, какое иногда появляется у детей, в первый раз в жизни капающих на муравьев расплавленной над огнем зажигалки палочкой от чупа-чупса. — Во, давай туда! — сказал он, указывая на ведро. Повинуясь желанию друга, Святослав вновь спустил джинсы и, улыбаясь, прислушался к зазвучавшему на всю комнату журчанию. Эльдар, еще несколько раз хихикнув, похлопал его по плечу и вышел в коридор. Вернулся он оттуда с полосатым оранжево-белым конусом, который они стащили с находящейся неподалеку стройки. — Мне что-то тоже захотелось отлить, — сказал он, и под хохот Святослава начал наполнять конус. Отсмеявшись, он перевернул его над ведром и бросил в угол комнаты, где под ним образовалась маленькая лужица. Но и этого им в тот вечер оказалось мало. Эльдар возбужденно ходил по комнате и, остановившись, выдал следующую фразу: — Свят, а слабо тебе прямо тут насрать? Я в недоумении посмотрел на Эльдара, но Святослав не заставил себя ждать. — Мужик, ты меня обижаешь! — и, сказав это, взял со стола пластиковую одноразовую тарелку. Я перешел в спальню и сел рядом с Филом. Он повернулся ко мне, но глаз не открыл. Из уголка его рта на подушку стекала слюна. Запах от Фила исходил неприятный — сложно было сказать, когда он в последний раз мылся. — Да ведь завтра утром ты даже не заметишь, что запах в твоей квартире стал еще хуже, чем обычно. Вот скажи, тебе правда нравится жить, как говно? — обратился я к нему. Но Павлов не ответил. Он был далек от таких примитивных мирских понятий, как чистота и порядок, и наслаждался какими-то более глубокими материями в мире своих снов. Я услышал шаги в коридоре и зашел на кухню, где Эльдар и Святослав уже с интересом изучали кусок дерьма, лежащий на пластиковой тарелке. Я все так же стоял в дверях, когда услышал вопрос: — Вы когда-нибудь грели говно в микроволновке?III
— Так тот вечер и кончился. Эльдар заблевал всю лестницу этажом выше, а я вышел в окно подышать свежим воздухом и не возвращался к Павлову еще недели две, и даже тогда у него дома меня какое-то время преследовал этот отвратительный удушающий запах, как будто впитавшийся в стены. Самого Фила Святослав наутро убедил в том, что запах появился из-за испорченных сосисок, а тарелка с дерьмом так и пролежала у него в дальней комнате под тумбочкой чуть ли не до нового года, когда они гордо преподнесли ему свой «подарок», — закончил я свой рассказ. — И сильно он злился? — спросила Надя, когда смогла подавить смех и смесь возмущения с отвращением, появлявшиеся в ней во время моего повествования. — На самом деле, практически нет. Он посмеялся только, да попросил Свята самого за собой все выкинуть. Только вот мыл ли он после этого микроволновку, я не уверен… — Знаешь, аппетит у меня все равно уже пропал, — улыбнувшись, сказала девушка, и, отбросив с лица прядь темных волос, уже более уверенным движением приподняла свой стакан и немедленно выпила. Не отставая от девушки, я поднес к губам свою порцию и, быстро проглотив, зажмурился. Открыв глаза, я увидел ее тонкую ладонь, забирающуюся под мою рубашку, и, запустив руку ей в волосы, коснулся ее губ своими. Когда моя рука оказалась ниже и уже начала задирать ей футболку, в коридоре громко хлопнула об стену дверь. То, как резко девушка отдернулась от меня при этом звуке, не могло не вызвать у меня смеха, вслед за которым последовал удар маленьким кулачком мне по ребрам. — Это хлопнула внутренняя дверь, не входная. Видимо, не мы одни сегодня здесь ночуем, — пояснил я Наде, не имея сил убрать с лица идиотскую улыбку. В дальнем конце коридора послышалось журчание воды, а через пару минут в комнату вошел худой, подтянутый парень, с мокрой головой, темные волосы на которой торчали во все стороны, и колючими смеющимися глазами. Я поднялся ему на встречу и, пожав руку и крепко обняв, представил его своей спутнице: — Эльдар, это моя Надежда, Надежда, это мой Эльдар. — Ооо… — только и вырвалось у девушки, все еще находящейся в смятении от неожиданно прерванных ласк и помнящей мой рассказ. — А ты, я смотрю, ну ни фига не меняешься! — рассмеялся Эльдар, похлопав меня по плечу и плюхнувшись на свободный стул. Запустив руку под кофту, на которой узор из тропических цветов хитроумно переплетался с телами голых женщин, он вытащил пачку сигарет и, вытянув одну из них зубами, предложил нам. Надя взяла одну и, вставив за ушко, спросила, где можно найти уборную и ванную. Я сказал ей идти до конца коридора и ориентироваться по запаху и, проводив глазами ее удаляющийся силуэт, обратился к Эльдару: — Ну, если со мной-то все понятно, то ты здесь чего делаешь? Разве ты не у Алины сегодня? Лицо Эльдара перекосила недовольная гримаса. — Да должен был быть, но Вика напилась и написала ей про прошлый новый год. И все, что было после… — Черт, да ведь столько времени прошло, какое это имеет значение? Вы тогда даже и не встречались еще серьезно! — с поддельным негодованием воскликнул я. — Да, ты вот ей это попробуй как-то объяснить, — грустно улыбнулся Эльдар и поджег сигарету, — а домой идти не захотел, родителям объяснять, почему я не с ней сегодня. Бросаешь снова? — спросил он, кивнув на пачку сигарет. — Ты же знаешь, я и не начинал никогда, — рассмеялся я. — Я свою последнюю пачку отдал какой-то незнакомой девушке в электричке. Кажется, она актриса в театре или что-то вроде того… В этот момент вернулась Надя. Глаза ее были слегка ошарашены. — Так, у меня есть два очень важных вопроса… — Дай угадаю, почему в углу туалета лежит простыня и засохший репейник? Так это памятник хозяину квартиры, никто не смеет его убирать! — перебил ее Эльдар. — И по той же причине вместо туалетной бумаги там стопка чертежей, — с ехидной улыбкой добавил я. По лицу Нади прошла судорога отвращения, в прочем, естественная для любого человека, прошедшего через посещение туалета Филата Павлова в первый раз. — Хорошо, но почему в двери в ванной дыра, размером с мою голову? — недовольным голосом спросила она.***
Эльдар валялся на кровати и играл в Sony PlayStation, пока Святослав в очередной раз показывал всем, что он – король Доты, а Фил с лицом, напряженным настолько, как будто он договаривался как минимум о продаже Аляски, переписывался со своей девушкой. Алкоголя не было, и ребята определенно начинали скучать. Эльдар отбросил джойстик и, достав из кармана пачку сигарет, начал подбрасывать одну из них в воздух, пытаясь поймать ее ртом. Как только фокус удался, Фил неожиданно прервал тишину. — А меня Анька бросила. По правде говоря, отношения Фила и его девушки всегда оставались для меня загадкой. Практически не видя их вместе, я все время слышал либо об их ссорах, либо о Филовых сексуальных подвигах, что в совокупности с внешностью Павлова и его понятием о гигиене вызывало у меня сомнения в самом факте существования его девушки. Некоторые подозрения по поводу интимной жизни Филата возникли у меня и после того, как, открыв один из ящиков его письменного стола, я увидел тюбик смазки, стопку гондонов и покоящийся рядом с ними молоток. Если бы вдруг когда-нибудь ему пришлось тащить труп проститутки – лес был совсем недалеко. — Ой, Фил, она тебя уже сто раз бросала, и все равно вы каждый раз мирились, — флегматично развел плечами Эльдар. — Нет, Дарик, в этот раз все серьезно! — громко и недовольно прокричал Фил так, что даже Святослав услышал сквозь наушники и, выключив компьютер и взяв у Эльдара сигарету, подошел к Павлову. — И что же ты будешь делать, Фил? — спросил он, улыбаясь и обнимая Фила за плечо. — Я пойду к ней! Мне срочно нужно с ней говорить! — продолжал надрываться Павлов так, что капли слюны вырывались у него изо рта, и начал наматывать круги по комнате, пытаясь найти наименее грязную одежду и свой дезодорант. Посмеиваясь и перемигиваясь у него за спиной, Эльдар и Святослав тоже начали собираться – вечер определенно становился интересней. Накинув куртки, они вышли в серый декабрьский вечер.***
— А Святослав сегодня не придет? — перебила Эльдара Надя. — А Святослав теперь долго не придет, — криво усмехнулся Дар. Надя испуганно округлила глаза. — Да не переживай ты, — равнодушно сказал я, испортив весь нагнанный Эльдаром драматизм, — он сейчас марширует где-то на границе, уже через пару месяцев будет дома. Ему и там весело, Свят нигде не пропадет. — Ух, представляю себе, что мы устроим к его возвращению, — зажмурив глаза, сказал Эльдар. — Так ведь там еще свадьба Исаева, — напомнил ему я. — Он ведь никак не мог провести ее без Святослава. Знаешь, я им и восхищаюсь, и не могу понять его одновременно. Ему только исполнилось двадцать, а уже какие-то космического масштаба планы: жениться, заводить детей, совмещать работу с учебой, пытаясь как-то оплатить жилье… — Можно сказать «только исполнилось двадцать», а можно — «меняет третий десяток», — улыбнулся Эльдар, — сразу как будто бы и смысл другой. — Но все же… Разве сейчас не должно быть лучшее время нашей жизни? Столько еще можно попробовать, стольких людей встретить! — я как будто даже не говорил уже с Эльдаром, просто произносил вслух давным-давно накопившиеся вопросы. — Тебе разве не становиться скучно иногда, до безумия скучно во всем этом однообразии? — Мне в моем однообразии вполне уютно, — пробормотал Эльдар. — А вот Исаеву-то уже нет, — сказал я, откинув упавшую на глаза челку, — ведь каждый раз он жалуется, что во время учебы почти не видится с Танькой, но зато там, в универе, в общежитии его окружает огромное число доступных девушек. И как, по-твоему, часто у него получается противостоять своим желаниям? — Конечно, нет — он ведь обо всех своих подвигах бежит рассказывать нам. — Так и в чем тогда смысл? Живи свободно, не ограничивай и не обманывай себя и других. Я не знаю, почему все так бегут повзрослеть… Для этого никогда не будет поздно. — Так, а что с Филовой девушкой? Он героически стоял перед ней на коленях и умолял вернуться? — иронично спросила девушка, прерывая мою тираду. Эльдар, успевший заскучать от моих напыщенных речей, снова заулыбался и ответил: — Ну, не совсем так. Мы час простояли у Анькиного дома, пока он пытался прозвониться ей на телефон, в домофон, потом открыть палкой дверь подъезда, но все без особого успеха. Тогда мы вернулись домой.***
Павлов сидел на красном кресле с колесиками, упав лицом на руки и не издавая никаких звуков. Попытки Святослава как-то развеселить его не имели никакого эффекта. Он даже предложил Эльдару еще раз разогреть дерьмо в микроволновке, чтобы как-то тонизировать Фила, но Эльдар предложил для начала просто выйти покурить. Когда он протянул Филу сигарету, тот оторвал от ладоней лицо, еще более красное, чем обычно, и сказал: — Нет, Дар, не хочу. Я лучше схожу в ванную. Несмотря на достаточно редкое в речи Филата сочетание слов «я» и «ванная», Эльдар не стал настаивать. Фил встал и, пошатываясь, прошел в ванную комнату и защелкнул на двери шпингалет. Святослав уже накидывал на плечи Филову толстовку — он вообще часто любил надевать чужие вещи, когда Эльдар сказал: — Слушай, а вот мы сейчас уйдем курить, а Фил там возьмет и вскроется с горя… Повисло неловкое молчание, прерываемое только шумом льющейся в ванной воды. А через минуту оба друга разразились хохотом. — Если он умирает, то я забираю себе Соньку, — сквозь смех и слезы выдавил из себя Эльдар. — Тогда я беру плазму, — поддержал его Святослав, все еще сидящий на полу и пытающийся выпрямить помявшуюся во время приступа веселья сигарету. — Ну нет, — отвечал ему Эльдар, — зачем мне приставка без телевизора? — Ладно, тогда компьютер мой, — примирительно протянул руку Святослав. — Мы курить-то пойдем? — Да-да, сейчас, давай только постучимся к нашему страдальцу. И они встали напротив двери в ванную. Эльдар несколько раз ударил по ней кулаком. — Фил, ты там как? Но из-за двери ничего не было слышно, даже вода из крана перестала уже течь. — Фил, не оставляй нас, пожалуйста! — присоединился к нему Святослав. — Давай, скажи нам что-нибудь! Мы тебе сижку дадим! Фил! Фил! — выкрикивал он, сопровождая каждый возглас ударом кулака по двери. — Свят, иди нахуй! — раздался из-за двери сдавленный голос. — Хе-хе, ну значит, еще не умер, — хихикнул Святослав и потащил Эльдара за рукав на улицу. Начало зимы выдалось теплое. Стоя в одних тапках на тонком слое грязного снега, ребята смотрели в темное декабрьское небо. — А ведь всего пара недель до нового года осталась, — сказал Эльдар. — Ты один пойдешь? — Нет, есть пара первокурсниц на примете. Да только куда мы пойдем? Я в эту квартиру телку не поведу, пусть она даже гопницей последней будет, — ответил Святослав. — А я Вику хочу позвать, она ничего такая, — сказал Эльдар, стряхивая в урну пепел. — Так ведь она шлюха, особенно напьется если, — с каким-то презрением проговорил Святослав. — А что мне еще нужно на новый год? — подмигнул ему Эльдар. Святослав улыбнулся и посмотрел на небо. Несколько минут они стояли молча. — Знаешь, мне нравится жить у нас, в маленьком городе. В Москве звезд не видно, да там это, наверное, и не нужно никому. Черт, а я обожаю звезды, — неожиданно сказал Святослав. — Так женись на них, педик! — засмеялся над ним Эльдар. — Ладно, пойдем уже обратно. Ребята зашли в квартиру, остававшуюся такой же тихой, как и до их ухода. Святослав снова подошел к двери в ванную и постучался: — Фил, все в порядке? Ответа не последовало. К двери подошел и настороженный Эльдар. — Все молчит? — спросил он. Святослав кивнул и продолжил стучать, но ни на какие угрозы и уговоры Фил не откликался. Тогда Эльдар крикнул: — Фил, если ты не откроешь сейчас же, я выломаю нахер эту дверь! Но и это не подействовало. Свят отошел от двери и пропустил Эльдара. Тот, обув кроссовки, как следует размахнулся и пнул дверь. В ней появилась внушительных размеров вмятина. Эльдар нанес еще один удар. И еще. Вмятина превратилась в дыру. Ругаясь и сдирая кожу об острые углы, Эльдар просунул туда руку, расширив отверстие еще сильнее, и, отщелкнув шпингалет, распахнул дверь. Фил лежал на дне ванной и определенно пытался утопиться или, по крайней мере, сделать вид, что пытается. Эльдар и Святослав трагизма момента не оценили и с диким хохотом начали вытаскивать из воды голого Фила. Но Фил сопротивлялся, барахтался, выкручивал свои худые руки и ноги, а в моменты, когда его голова оказывалась на поверхности воды, грязно ругался. Тогда Святослав отпустил его и, дав плюхнуться обратно под воду, выдернул из ванной пробку. Фил улегся набок, пытаясь хоть как-то остаться под водой, уровень которой становился все меньше. — Фил, да ты все равно не утонешь уже, утекла вода, — рассмеялся Святослав, отжимая промокшую футболку. — Вставай давай, утопленник. Фил поднялся в ванной и, не одеваясь и размахивая своим скудным достоинством, отправился на кухню. Ребята проследовали за ним. Мокрыми руками Павлов достал из пачки сигарету и попросил у Эльдара зажигалку. Красный от смеха, Эльдар протянул ему свой розовый Cricket. — Блять! — Фил прикурил сигарету со стороны фильтра. — Фил, ты, может, хоть трусы наденешь? — предложил ему Эльдар. Павлов вернулся в комнату, натянул плавки и, скрестив на груди руки, разлегся на кровати, стряхивая на пол сигаретный пепел. Святослав и Эльдар молча курили у входа в комнату. Наконец, Свят прорвал тишину: — По-моему, эта Анька просто шлюха… И тут же с кровати последовал крик: — Даже не смей так о ней говорить! Святослав засмеялся и развернулся к Филу. — А то что, Фил? Ударишь меня? Шлюха она, самая настоящая шлюха! Давай, встань и въеби мне за это! Фил поднялся с кровати, молча подошел к Святославу и с размаху, со всей злости ударил его в живот. Свят не издал ни звука. Под смех Эльдара, не теряя улыбки на лице, он поднял кулак. Послышался звук удара, а потом еще один, больше похожий на шлепок. В одних трусах, мокрый, с наливающимся под левым глазом синяком и опущенными веками, Филат Павлов лежал на полу.IV
— И за полгода Фил так и не смог поменять дверь? — вопросительно посмотрела на нас девушка. — За полтора, — усмехнулся я. — Это было еще перед прошлым новым годом. А когда в ванной перегорела лампочка, Фил совсем перестал ей пользоваться. — Где же он мылся? — О, он не мылся, — включился в беседу Эльдар. — Это было действительно впечатляющее зрелище: по улице шел живой скелет, с серой кожей, слипшимися, буро-рыжими волосами и пустым взглядом, потягивая самые дешевые сигареты, которые он мог найти. — На самом деле, мы всегда подозревали, что пока нас нет, Фил сидит на каких-нибудь тяжелых наркотиках, на которые и спускает все деньги, — добавил я. — А вы сами?.. — иронично спросила девушка, кивнув на пластиковую бутылку, торчащую из урны. — Это не мое! — в один голос крикнули мы с Эльдаром. — Эх, а я уж думала, у вас есть, чем заинтересовать девушку… — игриво улыбнулась Надя. — Твою мать! — выругался неожиданно Эльдар, задирая рукав свитера. Вдоль его левого локтя шла длинная, глубокая царапина, сочащаяся кровью. Он, не переставая ругаться, вышел из комнаты. Неожиданно я почувствовал, как мысок сидящей напротив меня и откинувшейся на спинку стула девушки заскользил вверх по моей ноге, смещаясь куда-то к внутренней стороне моего бедра. В прочем, как только в коридоре послышались шаги, нога отдернулась; Эльдар вернулся, помахивая замотанной одноразовым бумажным полотенцем рукой. — Что было на этот раз? — с любопытством спросил я. — Витрина в «Фрикси» на выезде из города, — с довольным лицом сказал Эльдар. — Ты попал в аварию? — с напускным беспокойством поинтересовалась девушка. — Да, на самокате! — рассмеялся Эльдар. — Помнишь, рекламные стенды на домах у моста? — обратился он ко мне. — Еще бы. И ту резиновую маску вурдалака на тебе помню. И звон от врезающегося в стекло самоката, и крик «Ты что делаешь, сволочь!» с третьего этажа, — отвечал я. — Эльдар очень любит разрушения, — пояснил я в ответ на непонимающий взгляд, которым нас окинула Надя. — Сейчас я громлю витрины сетевого супермаркета, захватывающего наш город, — добавил Эльдар, — этих пидоров давно пора гнать отсюда: столько уже обычных, хороших магазинов закрылось из-за них. Их и так два на расстоянии в сто метров друг от друга, так нет, через дорогу открыли еще один, на месте хозяйственного, который там еще с моего рождения стоял! — А помнишь, как все начиналось? — я мечтательно закатил глаза. — Мы шли с Вовиного дня рождения, когда пьяного Павлова еще увели домой. Ты, я и Сёма Глазорев. Было уже в районе полуночи, в тебе играл абсент. — Да-да, я помню, как кидался на участке кирпичами и обнимал холм земли. Но дальше… — Дальше мы повели тебя спать, а ты наткнулся на какую-то машину и тебе очень понравился звук. Мы шли по дворам, а ты пинал все попадающиеся тебе средства передвижения по бортам и колесам, пока черт не потянул Сёму за язык спросить: «А слабо тебе лобовуху разбить?». Я до сих пор помню, как ты подошел к той «калине» и как следует приложился локтем к ее лобовому стеклу, и звук, и кольца, расходящиеся по нему в разные стороны. Да, никогда я так не бегал. Эльдар улыбнулся: — И ведь я абсолютно не помню, как это делал. Вот, только ушли от Вовы, и вот я стою, передо мной разбитое лобовое стекло, а по локтю кровь стекает. Все-таки дьявольское зелье твой абсент, — сказав это, он обратился к Наде, — а что касается наркотиков, это тебе не к нам, это тебе к Савелию Губе.***
Прикрываясь черным зонтом с парой поломанных спиц, найденным где-то в закромах Филовой квартиры, я шел вдоль шоссе к автобусной обстановке. Помните, в начале своего рассказа я говорил, что не люблю дождь в середине апреля? Так вот, дождь второго января — еще хуже. В тот день мы взялись за бутылку виски еще раньше обычного — уже часов в пять вечера я, Эльдар и Фил сидели на кухне с полными стаканами. Видимо, сказывалось посленовогоднее настроение. Решив, что сидеть втроем нам скучно, Эльдар позвал десяток старшеклассниц из школы, которую он закончил год назад, потом — наших с ним новоиспеченных девушек, которых мы встретили в ночь с тридцать первого на первое и сразу же влюбили в себя. Потом позвонил Святослав и предупредил, что будет ближе к ночи, а немногим позже этого меня набрал Сава Губа и спросил, есть ли у меня «вписка на ночь», пообещав оплатить две бутылки водки. И вот, я пошел встречать нашего московского гостя, пока Эльдар разводил по домам девиц, а Фил, несмотря на воцарившийся мир с не бросившей его в очередной раз девушкой, пытался наложить свои худые, покрытые веснушками руки на тело какой-то подвыпившей школьницы. На остановке одиноко сидел невысокий подросток. Каштановые волосы по плечи, насквозь промокшие из-за дождя, больше всего в этот момент походили на водоросли. Широкий нос, толстые губы с насмешливо поднятыми уголками, горящие голубые глаза. Сава подал мне руку. Ему было лет пятнадцать, но еще в прошлом году его чуть не выгнали из школы за то, что он торговал травой сразу в двух учебных заведениях Москвы. По словам его знакомых, большинство учителей желало отправить его в тюрьму, а родители — в монастырь. Вообще, семья Савы, происходившая откуда-то из Молдавии, была весьма религиозна: ни одна комната в его доме не обходилась без красного угла, особенно шикарно выполненного в гостиной, а летом, по рассказам самого Савы, ему несколько раз приходилось поработать проводником на Афоне. Губа наркотиками не только торговал, но и никогда не брезговал употреблять сам. Марихуана и гашиш, различные курительные смеси, психоделики самых разных сортов… Рассказывал Сава и о своем единственном опыте с метамфетаминами, правда, не очень-то удачном: единственное, что ему запомнилось, так это отсутствие эрекции на протяжении суток после употребления. Испугавшись, что этот эффект не исчезнет никогда, Губа на всю жизнь поклялся не прикасаться к спидам – ведь его любовь к девушкам была ни чуть не меньше его любви к веществам. — Черт, чувак, у вас тут настоящее гетто, — во время разговора Сава редко обращался к кому-то по имени, чаще используя «чувак» или «чел». — Пока я сидел на остановке, ко мне двое подошли, ну натурально гопники! — И как же ты понял, что это были гопники? — хмыкнул я. — Да они такие говорят «Покурить есть че?», — прохрипел Губа, близко придвинув свое лицо к моему и вытаращив глаза. — А ты не думал, что они просто просили у тебя сигарету? — недоверчиво спросил я. — Так не просят, — буркнул Губа в ответ. — Но ничего, я быстро спугнул их, предложив прикурить. С этими словами он запустил руку за пазуху, и в следующую секунду перед моими глазами сверкнул темный ствол револьвера. — Пневмат? — спросил я. — О нет, чувак, самый настоящий боевой, — плотоядно улыбнулся Сава. — Один пацан просил придержать у себя, там то ли намечалась стрела, то ли только прошла. А потом разрешил оставить себе. У меня еще к нему патроны разрывные, красота… — Это не те, которые немного запрещены к использованию всякими там ООН? — иронично спросил я, мысленно снимая с ушей холодную и скользкую лапшу. — Да у меня на складе и не такое есть! — продолжал он. Так, обмениваясь историями и небылицами, мы с ним и дошли до Филова дома. — Парни, это Губа. Не смотрите на его возраст: вполне возможно, что этот парень перепробовал и перетрахал больше, чем мы все, вместе взятые, — представил я Саву. За кухонным столом, попыхивая кальяном, сидел Святослав, приветственно помахавший вновь прибывшему гостю. Напротив него сидела помятая девица лет семнадцати, нервно стряхивающая сигаретный пепел в стоящую рядом с ней чайную чашку с отколотой каемкой. Я вытащил из морозилки литровую бутылку водки, протянул ее Саве и предложил ему присесть рядом со Святославом. Пройдя в соседнюю комнату, я увидел покрасневшего Фила, о чем-то спорящего с Эльдаром. — Да блин, Фил, не хочет она, чтобы ты ее провожал! — говорил Эльдар. — Да все она хочет, просто не так поняла! — отвечал Фил, покрывая капельками слюны лицо своего собеседника. — Анька позвонила, спросила с кем я, вот и… — Фил, она по-другому говорит. Зачем ей врать? — Ну нет, Дар, ты мой друг и провожать ее не пойдешь! — категорично заявил Фил. Я стукнул в дверной косяк и кашлянул: — Фил, я провожу. Там Губа пришел, ты, как хозяин квартиры, должен его встретить, показать все знаменательные места. Познакомитесь пока, а я все сделаю, — и, не вслушиваясь в возражения, я прошел на кухню, выдернул со стула девицу и быстро вывел ее в подъезд. Пока мы шли по мокрому снегу, попутно перепрыгивая огромные лужи, моя спутница без умолку щебетала обо всем и ни о чем одновременно. Мои ответы редко были ей нужны, и я мог спокойно углубиться в собственные мысли, раз за разом возвращавшиеся к новогодней ночи. Обстоятельства сложились так, что за ту ночь мне было необходимо побывать сразу в двух местах, благо, находившихся недалеко друг от друга. Напился я в первом же из них — смесь темного рома, двух сортов виски и текилы еще до полуночи взбунтовалась в моем желудке, и к торжественной речи президента я тихонечко вышел из туалета, утираясь от рвоты полотенцем хозяина квартиры. Другие гости вокруг меня под бой курантов сжигали или съедали бумажки с написанными на них желаниями, пока я набирал очередное глупое сообщение своей бывшей, не ожидая ответа. Понимание того, что она не вернется, пришло ко мне уже давно — слишком много крови мы выпили друг у друга за последние полгода, но каждый раз, сидя пьяным на полу в углу комнаты и смотря в темное ночное небо, я продолжал неловко нажимать на кнопки и набирать ее номер, давным-давно удаленный из телефонной книги, но как будто бы ржавым гвоздем выцарапанный на моей памяти. Взяв со стола бутылку абсента и пачку «Лаки Страйка», я попрощался со всеми и пошел на квартиру, где праздновала новый год вся наши компания. Там и случилось то, что уже второй день раз за разом всплывало среди моих мыслей.***
Святослав и Эльдар стояли в ванной, около раковины. Эльдар облокотился на дверь, Святослав стоял напротив него, засунув руки в карманы. Стоял он достаточно ровно — хотя был уже второй час ночи, оба они оставались еще трезвыми. — Где Света? — спросил Эльдар. — Курит в комнате, с Сашкой вместе, — ответил Святослав. — А Алина и Вика? — Алина в студии, с подругой. Вика где-то лежит, — уголки губ Эльдара поползли вверх. — Давай? — Давай, — сказал Святослав, медленно приближая свое покрытое светлым пушком лицо к лицу Эльдара. Когда между ними оставалась пара сантиметров, Святослав резко махнул головой и громко засмеялся. Засмеялся и Эльдар. — Черт, брат, нам правда настолько скучно? — спросил Свят, отсмеявшись и упершись руками на колени. — Да, что-то, наверное мы переборщили… Пойдем курить? — предложил Эльдар. — Конечно, — согласился Свят и, выпрямившись, резко приблизился к Эльдару и присосался к его губам. Тот подался вперед. Дверь скрипнула, и голова с темным ежиком волос просунулась в проем. — Парни, ща блевану.***
Когда я вернулся, трое ребят сидели вокруг Губы, вывернувшего карманы джинсов и что-то усердно оттуда выуживающего. Подойдя ближе, я увидел на поверхности стола небольшую кучку сушеной травы. Закончив скрести по дну карманов, Губа спросил: — Пластиковая бутылка и фольга есть? — Да, в той комнате, пойдем, — ответил ему Эльдар и повел Саву и Святослава готовить импровизированный бульбулятор. Когда мы остались наедине, Фил спросил: — Ну, что она? Говорила что-нибудь обо мне? — Да нет, кажется, — безразлично ответил я, пытаясь вспомнить хоть что-то связанное из бесконечно льющегося потока мысли моей спутницы. — Понятно, — хмуро сказал он, взяв зачем-то оставленный Губой на краю стола револьвер. Фил направил его вороной ствол на потолок и, высунув язык, несколько раз нажал на курок. — Идиот! — крикнул я, выхватывая у него револьвер. Откинув барабан, я увидел единственный вставленный в него патрон — своеобразное чувство юмора его хозяина — и подумал о том, что если Губа не врал, и патрон действительно был разрывным, то еще пара нажатий — и наши с Филом мозги пришлось бы соскребать со стен. Мы могли умереть в любой момент, но трагедия состояла в том, что этот момент не наступал. На кухню вернулись Свят, Эльдар и Губа, держащий в руках бутылку от кока-колы с натянутой сверху фольгой и отверстием в нижней части. — Парни, тут еще на одну затяжку. Кто? — спросил Губа немного осипшим голосом. — Фил, давай ты, — уступил я, — мне все же водка ближе. Павлов затянулся и ушел в свою комнату, где развалился на кровати и вскоре уснул. Мне все чаще начинало казаться, что ему абсолютно все равно, кто и зачем приходит к нему домой. Мы разлили по стаканам водку, быстро опрокинули стопки и запили передаваемым по кругу пакетом дешевого апельсинового нектара — Святослав брезговал смешиванием напитков. Сава продолжил рассказывать свои байки: — Мы на новый год были на даче с корешем моим, Ваньком. Выпили на двоих бутылку рома, взяли у меня с чердака винтовку и пошли по деревьям стрелять. — Винтовку? — переспросил Эльдар. — СВД, — уточнил Сава, — у меня там еще АКМ есть, и взрывчатки столько, что на всю Москву хватит… Его прервал громкий смех Святослава: — Бля буду, парни, это ж Сэм Винчестер! — сквозь слезы проговорил он, утираясь и продолжая хихикать. — Эй, чел, ты полегче! — сердито прикрикнул на него Губа. — Я тебя пырну сейчас! С этими словами он вытащил из под толстовки широкий охотничий нож, вызвав тем самым еще больший приступ веселья с нашей стороны. — Пойдем, пойдем охотиться на вампиров, Сэм! — продолжал подзадоривать его Святослав. И как не странно, охотиться они в ту ночь правда пошли — только не за вампирами. Когда часа в два ночи я ушел спать домой, они разбудили Павлова и, всучив ему в руки револьвер, потащили к находящейся где-то в километре от его дома заброшке, рядом с которой жила свора диких собак, временами перебегавших через шоссе и бросавшихся на случайных прохожих. Процессия, покачиваясь, двигавшаяся вдоль трассы в третьем часу ночи, определенно представляла интерес для полиции и могла испугать случайного прохожего. Фил выцеливал из револьвера каждый встречный светофор или дорожный знак. Эльдар периодически наносил удары кухонным ножом по воздуху, Святослав весело помахивал позаимствованным у Фила молотком. Губа спокойно держал в руке свое лезвие. Они остановились прямо напротив заброшенного дома и вышли на середину пустого в это время суток шоссе. Навстречу им бросилось три-четыре собаки, которых друзья встретили бурным улюлюканьем и размахиванием руками. Не пробежав и полпути, псины развернулись и бросились обратно под дружный хохот ребят. Но не удовлетворенный охотой Губа бросился за ними и, перемахнув через бетонное ограждение, потерял равновесие и плюхнулся в грязь между испуганными животными.V
— Все, пойду я, — сказал Эльдар, допив джин из своей кружки. — Завтра будет трудное утро. Не шалите тут слишком громко. Он выщелкнул из пачки очередную сигарету, привычным движением подбросил ее в воздух и, поймав зубами, протянул мне руку. Мы попрощались, дверь хлопнула, и я вернулся к Наде. — А он, вроде, милый парень… — протянула она. — Влюбилась? — с улыбкой спросил я. Девушка шутливо ударила меня по плечу. — Дурак! Ой… — вторая ее атака не удалась: я поймал Надину руку и притянул ее к себе. Оторвавшись от ее губ, я сказал: — Извини, дорогая, но он занят. Правда, в данный момент все не так радужно, но я думаю, он справится. — Почему не радужно? — спросила девушка. — Эльдар познакомился с Алиной, своей девушкой, еще на тот самый Новый Год. Вся ирония в том, что в тот же вечер он спутался с другой девушкой, Викой, и утром первого января оказался меж двух огней, — я прервался и сделал глоток из своей кружки, краем глаза оценив, что от бутылки оставалось не больше четверти первоначального объема. — Провстречавшись полторы недели с обеими, Эльдар все же решился порвать с Викой, только вот сделал он это не самым простым путем — он написал ей, что под наркотой теряет разум и как-то убил девушку в лесу. А Вика-то поверила, звонила, рыдала… Видимо, недавно она пересеклась с Алиной. По недовольному лицу Нади и периодическому поерзыванию у меня на коленях я понял, что поступок моего друга в значительной степени ее возмутил. — А чем это тебя так заинтересовала наша прожженная бутылка, м? — попробовал перевести разговор я. — Неужели ты хочешь, чтобы я дал тебе номер нашего дилера? — Ты говоришь это таким тоном, как будто мне двенадцать! — обиженно пробурчала девушка. «Двенадцать, пятнадцать, девятнадцать… В сущности, какая разница?» — подумал я, вслух же сказав: — Прости, дорогая, мое знакомство даже с легкими наркотиками кончилось не очень хорошо. Когда я в последний раз курил гашиш, тот оказался не самым качественным, в результате первые минут десять я сидел как овощ, пытаясь вспомнить, хотя бы как дышать или говорить, не то, что уж двигаться. И лучше бы не вспоминал, честное слово. Кажется, первыми моими словами было что-то про то, что я когда-то слышал от Губы, что гашиш этот не обычный, а чем-то пропитанный. Я даже не уверен, говорил ли он мне это на самом деле, или мне это приснилось. Потом я весь пожелтел и пытался допытаться от обкуренных друзей, какого цвета у меня белки глаз. С тех пор как-то не тянет… — Ха, и кто из нас тут девчонка? — насмешливо спросила Надя, тут же получив звонкий шлепок по своей задней части, переросший в какую-то игривую возню, которой она давно ждала. Сидя на полу и потирая расцарапанную шею, я гладил по голове неожиданно задремавшую девушку и вспоминал свой не последний, но первый опыт с гашишем.***
— Водичку допивай, не хочется как-то выливать, денежку заплатили все-таки… — заботливо говорил Святослав, протягивая полулитровую бутылку минералки Павлову. Сам он аккуратно делил лежащую на тумбочке перед телевизором плюшку гашиша — делил в первый раз в жизни, как единственный из нас, употреблявший до этого. На стуле рядом с ним сидел и водил пальцем по экрану планшета Вован, немногословный парень с ежиком темных волос и железными бицепсами, больше всего в жизни любивший свои черные адидасы, БМВ отца и свою пухленькую картавящую девушку Аню. Последние полгода Вова провел за усердной учебой, но в коей-то веке смог улучить один вечер, чтобы провести его с нами. Мы с Эльдаром стояли в углу комнаты и рассматривали маленький твердый квадратик с фиолетовым узором, вероятно, являвшимся частью какой-то картины. — И что с ним надо делать? — спросил Эльдар. — Не есть же прямо так? — Губа не говорил, — отвечал я, — кажется, ее кладут на язык. Или под губу. — Будет очень странно, если поискать в интернете «Как употреблять ЛСД»? Ладно, попробую на язык, — с этими словами он взял марку и положил ее в рот. Тем временем Святослав уже раскурил первую плюшку и начал передавать бутылку по кругу — как я узнал позже, сделал он все не так, как было нужно, но в тот момент кого-то, кто смог бы его исправить, рядом не было. Неприятный вкус и сухость во рту — вот и все, что я ощутил. Сколько раз Святослав не повторял операцию с бутылкой, а повторял он ее за тот вечер не реже десятка раз, эффект не менялся. Сначала было скучно и Эльдару, сидящему за заваленным пакетами от чипсов и пивными бутылками письменным столом. — Парни, меня чего-то не торкает, а уже минут двадцать прошло, — проворчал он. — А ты посмотри на свои руки, — вспомнив слова Кастанеды, посоветовал ему я. Как ни странно, это сработало. Прошло минут десять, а Эльдар все продолжал с интересом изучать свои руки, изредка переворачивая их то ладонями вверх, то ладонями вниз. — Дар, что ты там видишь? — спросил его я. — Дарик, смотри, дракон на шкафу! — крикнул ему Вован. — Вова, иди нахуй. Это не так работает, — не отрываясь от рук, отвечал нам Эльдар. — Я не могу описать, вы не поймете. Мы повернулись к Святославу, в очередной раз наполнившему дымом бутылку, на время оставив Эльдара вне поля зрения, пока он снова не привлек наше внимание, начав приподниматься со стула, но так и зависнув в полусогнутом состоянии. — Дарик, все хорошо? — настороженно обратился к нему Святослав. Прошло секунд тридцать, пока Эльдар не ответил: — Да. Все хорошо, — и окончательно выпрямился. — Тебе, может, воды дать? — предложил я. И снова полминуты тишины. — Нет, спасибо, — выдержав паузу, длительную настолько, что мы снова начали затягиваться, Эльдар добавил: — Кажется, я проглотил ее. За следующие десять минут и две заварки Святослава он смог сделать несколько шагов, оказавшись в углу комнаты, и в какой-то угловатой, остроугольной позе прижался половиной спины к стене, выставив перед собой плечо и локоть. — Дар? — в очередной раз обратился к нему я. — Ты в порядке? — Парни, меня накрыло, — только и смог сказать он. — Это мы знаем, — посмеиваясь, сказал Вова, направляя на него камеру планшета. — Вова, иди нахуй! — последовал ему незамедлительный ответ. — Пацаны, ЛСД это пиздец… — Дарик, тебе, может, дать чего? – спросил Святослав со значительной долей беспокойства в голосе. — Когда меня отпустит?.. — протянул Эльдар, словно и не слыша, что к нему обращаются. Он медленно сполз по стене и, перебираясь на четвереньках, напоминая гигантского искалеченного паука, переполз ближе к тумбе с телевизором. — Дар? — испугался за него уже и Вова. — Вова, иди нахуй. Пацаны, ЛСД это пиздец, — донеслось из сидящего на полу сплетения конечностей, — когда же меня отпустит… Я привстал с кровати и, взяв пустую бутылку, слегка потыкал ей в Эльдара. Ответ был очевиден: — Вова, иди нахуй! — Эй, я-то че? Сейчас вот домой уйду! — обижено протянул Вован. — Парни, меня накрыло, — со слезами в голосе протянул Эльдар. Так он и ползал в скрюченном состоянии по полу, выдавая нам одну из четырех застрявших в его голове фраз. Я лежал на кровати рядом с Павловым — меня ужасно мутило от выкуренного и сильно качало на мягком матрасе. Фразы Эльдара становились все пронзительней, в них слышались боль, мука, страдания. — Когда меня уже отпустит?! — кричал он. Рядом с ним сидел Святослав и, слегка обняв, гладил по спине и пытался успокоить — все же, времени было уже не меньше двух часов ночи, а стены в доме Павлова не отличались звуконепроницаемостью. — Все демоны из человека выходят… — прошептал он. Эта фраза, произнесенная им, далеко не самым религиозным из моих знакомых, надолго осела у меня в голове, но только на следующий день: в ту ночь мне хотелось просто поскорее закончить со всем этим. Я сполз с кровати и на подгибающихся ногах распахнул дверь в комнату Филова брата. В углу белым прямоугольником светилась дверь, принесенная его отцом на замену пробитой в ванной. Но Фил, лишенный каких-либо слесарных навыков, так ее и не установил. Я упал на дверь и провалился в сон, сквозь который время от времени прорывались судорожные крики и рыдания Эльдара. В 04.56 я открыл глаза и посмотрел на экран телефона. Пора бы идти спать домой — дверь перестала быть удобной, как только прошла тошнота. Первым, кого я увидел, выйдя из комнаты, оказался широко улыбающийся Эльдар, стоящий в ванной с полной кастрюлей воды. — Хочешь креветок?***
— Как с Натахой? — спросил Эльдар, раскуривая сигарету и переминаясь в носках на холодном бетоне. — Определенно хуже, чем у тебя с Алиной, — грустно улыбнулся я, всматриваясь в желтый диск луны. — Фил, потише! — раздался крик с четвертого этажа. Это был дядя Филя, толстый лысеющий мужик лет пятидесяти, дважды подававший на нас заявление в полицию из-за шума, и от которого один раз, во время отъезда Павлова на отдых, нам пришлось сбегать через балкон. Буквально через пару недель дядя Филя позвонил в дверь и ввалился на кухню с сигарой в одной руке и бутылкой коньяка в другой. Там его пару раз вырвало на пол, после чего он назвал Святослава говном, рассказал, что прошел Афган и любит высаживать астры, а Филу пообещал сделать кухню. — Простите! — ответили мы — на балконе лучше было говорить шепотом. — Ты обещал рассказать, что видел тогда, — тихо напомнил я. Эльдар оперся руками о бортик и со слегка растерянной улыбкой обвел глазами небо, лес за холмом, фонарный столб, припаркованные у подъезда машины и обернулся ко мне: — Мне показалось, что моя память уходит. Все воспоминания. Последний звонок, экзамены, выпускной, наш Новгород, дни рождения, прогулки с Алиной — все на секунду вставало у меня перед глазами, а потом как будто улетало куда-то туда, где я уже не мог этого достать… А потом я завис. Как будто что-то сломалось. Вот, вы сидите и курите, Святослав передает бутылку, и так раз за разом, до бесконечности, как будто так теперь будет всегда, как будто это никогда не кончится. И я подумал, что вот, все, вы закончите, докурите, уйдете, а я так и останусь таким. Не смогу выбраться из этого состояния. — И ты хочешь повторить? — Черт, да!VI
— Ну что же теперь, а? — Вставай давай, отлежала меня всего. Ты на ногах вообще стоишь? — Чего пристал? — Давай, иди. Нам до конца коридора, налево. — Я ножку ушибла… — Заживет. Мне поцеловать, что ли? Куртки возьми, мягче будет. — Это не кровать. — Формально, это дверь. Бросай на нее. — Это что, дорожный знак? Зачем вы принесли в квартиру дорожный знак? — Ага. «Жилая зона». Разве у нас тут не жилая зона? — А там в углу? — Прожектор. Он со стройки. Ты меньше по сторонам смотри, расстегивай… — Мне не нравится это зеркало. Оно как будто смотрит… — Закрой глаза.***
Святослав остановился около мусорки. Была суббота, четырнадцатое число. Хотя март уже почти дошел до середины, настроение не становилось весенним — пару дней назад прошла метель, и смешанный с грязью снег чавкал под ногами. Мы даже не заметили, что он отстал, пока не услышали его запыхавшееся дыхание за спиной. — Свят, где ты взял зеркало? — спросил его я. — Да у помойки валялось, хорошее зеркало! — ответил он. — Тьфу, Свят, а если оно проклятое? — суеверно возмутился Вова и, на всякий случай, уточнил: — Вчера была пятница, тринадцатое! — Предлагаю сегодня вызвать Кровавую Мэри, — хохотнул Эльдар. — Особенно, если вспомнить вчерашнюю «сцену убийства». — Сцену убийства? — переспросил я. — Три дня назад Фил оставил на столе размораживаться курицу. Вчера мы пришли к нему попить пива, но вместо этого весь вечер пытались избавиться от запаха гниющего трупа несчастной птички и разлившегося по столу моря крови, — пояснил Святослав. — А зеркало я оставлю, оно стильное, — добавил он, поглаживая медную витую рамку. Придя к Филу, мы раскидали по полу в комнате его брата сиденья от стульев и расселись кругом вокруг свежезаваренного Эльдаром кальяна. Я поставил на пол блюдечко, в центр которого бросил пару кубиков сахара, сквозь которые налил абсент. Затем я взял услужливо протянутую Святославом зажигалку и поджег сахар. Синее пламя ярко вспыхнуло в темной комнате. Дав ему немного погореть, я долил в блюдце воды и сделал несколько глотков через пластиковую трубочку. Клубы сиреневого дыма заполняли комнату. — Все же, нужно купить еще марок, — начал Эльдар. — Я разговаривал с Сёмой, он объяснил, насколько важен правильный настрой. Когда он был под кислотой, ему казалось, что через мигающую лампочку в колонке с ним говорит бог… Святослав, в очередной раз пожаловавшись на жару, стянул с себя штаны, джемпер и, немного подумав, скинул и трусы. — Вы когда-нибудь задумывались, зачем они вообще нужны? Лишняя трата денег, лишняя трата времени на стирку, трет еще все время. Я отказываюсь от трусов. И призываю вас отказаться от них! — громогласно заявил он, забрасывая их на подоконник. — И, пожалуй, нужно отлить. Не долго думая, Святослав подошел к письменному столу и, выдвинув верхний ящик, помочился прямо туда. — Теперь его придется сжечь, — флегматично заметил я. — Какая разница? — воскликнул Святослав. — Пойдемте лучше покурим! И не одеваясь, оставаясь в одних носках, он подошел к балконной двери. Но открыв ее, Святослав не вышел на балкон, а подошел к стоящей в углу пластиковой елке — Фил считал, что если он перенес ее из своей комнаты в комнату брата, то можно считать, что елка убрана — и, отделив от нее верхнюю часть, прикрыл ей свой пах. Уже в таком виде, более не стесняясь своей наготы, он вышел на балкон. — И зачем он пошел туда? — неожиданно, ни к кому не обращаясь, спросил Вова. — Это давно уже не квартира. Одна большая пепельница. Одна большая пепельница… Когда-то блестящая и стеклянная, теперь уже давно не мытая, посеревшая от пепла сотни сигарет, выкуренных за эти жалкие полгода. Выеденный табачным дымом воздух. Прожженные пятна тут и там. Случайно занесенный мусор. А мы — всего лишь окурки от людей. Может быть, за этими стенами у нас и была жизнь. Но здесь она как будто переставала существовать. Мы просто лежали и одиноко прогорали до самого основания, оставленные, брошенные здесь самыми разными людьми. Некоторые из бычков оставили чьи-то отцы, матери; другие — вовремя не успевшие или не захотевшие успеть учителя; третьи — когда-то любимые девушки. — Эй, ты ебнулся? Зачем пепельницу перевернул? — закричал на меня Эльдар. — Фил увидит, наорет… — А где он? — спросил я. — Где Фил? Ключ от квартиры лежал на тумбочке в прихожей. В комнате никого не было. Телефон лежал на столе, не хватало только пары кроссовок и ветровки. Филовы родители звонили нам, кажется, и в полицию обращались, но так ничего и не смогли найти. Квартиру они оставили. Все еще ждут, что он вернется — даже замок не поменяли. Думают, что раз ключ в квартире они не нашли, значит, он у него…VII
Пустые банки пива, Марихуана и гашиш, Смотрю в глаза напротив — Ну почему же ты молчишь? Утро определенно не обещает ничего хорошего, если оно начинается с русского панк-рока. Я открыл глаза. На моей груди лежала обнаженная девушка, ничего не выражающими глазами смотрящая на экран телефона. По ее лицу бегали солнечные зайчики. Увидев, что я проснулся, она, как будто стесняясь прошлой ночи, натянула до шеи укрывавшее нас пальто. — Если ты хочешь почистить зубы, в рюкзаке в коридоре есть зубная паста. Щетка тоже есть, но она моя, — зевая, сказал ей я. — За завтраком и утренним кофе придется сходить в город. Девушка смотрела на меня так, как будто бы я нес несусветную чушь и, видимо, ждала каких-то признаний, обещаний и романтических слов. Я же думал лишь о том, что нам обоим не помешает душ и что-нибудь горячее внутри желудков. Прислоненное вчера к стене зеркало сейчас лежало стеклом вниз, венчаемое парой контрацептивов. — Хочешь узнать, почему я позвонила тебе вчера?— наконец произнесла Надя. — Конечно, — отозвался я, надеясь, что после этого-то она отпустит меня в ванную. — Я сидела в комнате, за компьютером, когда вошел мой дедушка. Он уже старый, ему лет восемьдесят. Он зашел, оглядел всю комнату, развернулся и, перед тем как уйти, сказал: «А Надежды-то и нет». Первая слеза скатилась по ее щеке. Я прижал Надю к себе и, улыбаясь, посмотрел на только поднимающееся за окном весеннее солнце.***
Филат лежал на спине и смотрел на звезды. Ему было все равно, что небо заволокло тучами — ни что не мешало ему видеть их свет. Мелкая морось падала на его красное, заросшее щетиной лицо. Фил улыбался. Его не смущал ни исходящий от него удушающий запах давно не мытого тела, ни привычная боль где-то внутри — ничего, он смог отказаться от алкоголя, от сигарет, осталось совсем немного, и он перестанет нуждаться и в еде. Никогда он не чувствовал себя таким свободным, как теперь. Фил смотрел на звезды и улыбался. Их бесконечный свет отражался в его глазах. Кто-то говорит, что мы родились слишком поздно, чтобы исследовать звезды. Если бы Филат услышал этого человека, он бы лишь рассмеялся и послал его к черту. Может быть, его грязное, тщедушное тело лежало на мокром асфальте, но разум его, душа его порхали там, среди звезд, открывая и познавая тысячи и тысячи миров. Вся их красота лежала на дне его расширенных зрачков. Но вот он закрыл глаза и увидел себя. Увидел стоящую рядом с ним Аньку, которую любил и ненавидел; увидел Святослава, гордо демонстрирующего свое достоинство всему миру и на все недовольные возгласы отвечающего неизменной желтой струей; увидел Эльдара, с простыней, обернутой вокруг пояса, подобно древнему шаману готовившего странную курительную смесь из трав; увидел Шева, всего несколько часов назад шедшего по перрону с очередной малолетней девицей. Он не скучал по нам, ведь он-то точно знал, что когда-нибудь всех еще увидит. Осторожно вытащив свою руку из-под головы Панды, потрепанного жизнью бродяги, уже пару лет ютившегося на вокзале, Фил медленно встал, потянулся, потрепал по голове поднявшуюся было вслед за ним псину и неторопливыми шагами направился к концу платформы. Он спрыгнул на рельсы и пошел все дальше и дальше от города. Проснувшийся Панда слипающимися глазами молча смотрел ему вслед, пока фигурка Фила не растворилась во мраке ночи. Но Филу не было темно. Хотя вокруг и не было никакого тоннеля, перед ним расстилался свет.