Роза Лараны

Наверное, я психопат... Хотя наплевать. В смысле, мне совсем наплевать на то, кем меня считают. И что там говорит по этому поводу мой лечащий врач, мне тоже наплевать. Да, я социально неадаптирован или как-то там так, я нихера не понимаю в этих умных словечках, которые перекатываются, гладкие и звенящие, как гильзы в железной коробке. Зато я понимаю, что у меня есть в этой жизни один якорь… - Отпусти, - нервно вздрагивая, бормочет Кархэм, пытаясь меня оттолкнуть. Я не отпускаю, держу за плечи, обхватывая их одной рукой. Кархэм дрожит всем телом, постепенно смиряясь с этим захватом, умолкает. Я в очередной раз разглядываю его. Смешной – тощая цыплячья шея, выглядывающая из воротника синей рубашки; очки в тонкой оправе. Я сдергиваю их, Кархэм начинает жмуриться, глаза у него становятся какими-то темными, мне нравится, как он щурится. Отпустить не просит, вернуть очки – тоже. - У тебя глаза, как у оленя, - шепчу я. - А у тебя лапищи, как у медведя, отцепись, ты делаешь мне больно. - Неправда. Кархэм снова фыркает, потом жалобно смотрит: - Ну правда, Эль, отпусти, мне же неприятно. Я убираю руку, неловко топчусь рядом, не зная, что сказать и что предложить. Потом придумываю: - Пойдем в парк гулять? Кархэм снова болезненно морщится, ему не нравится находиться со мной рядом, однако сказать об этом он не рискует. Потому что психованным солдатам, вернувшимся с войны, не отказывают. Или отказывают только самоубийцы или еще большие, чем такой вот поклонник, психи. Кархэм хочет жить и во вполне здравом рассудке… Просто всегда трудно привыкнуть к тому, что ты становишься смыслом жизни для психопата в военной форме. - Ну пойдем, – наконец, соглашается он. И мы идем в парк, полностью покрытый почерневшей листвой. Кархэму холодно, он дергается от порывов ветра. Я снимаю куртку, накидываю ему на плечи, закутываю. Он снова замирает. - А когда я воевал на Ларане… Там были развалины. И ничего кроме них, полностью выжженная земля. Однажды мы попали в засаду, половину парней перебили, а всех, кто остался, взяли в плен. Кархэм съеживается, только что не закрывает уши руками. - Там было паршиво, очень. Я думал, что я никогда не выберусь, что я сломаюсь, останусь там. А однажды я увидел среди развалин что-то бледно-розовое. Это была роза. Там были камни, пепел, кровь, вышибленные из нас зубы… И роза… Кархэм начинает беззвучно всхлипывать, ему явно не хочется слушать мои воспоминания. - И когда я увидел эту розу, я подумал, что, если здесь выжил хрупкий цветок, я тоже смогу. И я вернулся с Лараны. - Зачем ты мне это рассказываешь? – голос у Кархэма слабый. - Я завтра улетаю обратно на Ларану. Пришел попрощаться. И я ухожу, не оборачиваясь. Кархэм не роза Лараны, у него нет такого упорства, слепо и безрассудно прошибать камни моего помутненного рассудка, чтобы вырваться на волю и вытащить меня. Так будет лучше. А потом он меня догоняет, берет за руку и уверенно говорит: - Ты не летишь на Ларану, Эль. Потому что я тебя не отпускаю, чокнутый ты ублюдок. - Новое слово выучил? Кархэм смешной. И пальцы у него холодные. Но этот тощий парень, который сейчас упирается в мостовую обеими ногами и все же едет за мной, все-таки сумел сделать то, что не удавалось многим психиатрам и их таблеткам… Например, научил меня целоваться на ветру в промозглой сырости парка. - И я больше ничего не хочу слышать о том, что ты снова куда-то собрался. - У меня же грация, как у слона, и лапищи, как у медведя. - А у меня глаза, как у оленя. Тоже то еще зрелище, наверное. И вообще, мне холодно, пойдем домой. Я не понимаю. Домой? У меня нет дома, только койка в общежитии... Кархэм ежится, переступает с ноги на ногу, отводит взгляд, шея у него постепенно заливается краской смущения. - А дом – это где? – терпеливо переспрашиваю я. - Н-ну… Там… как будто не знаешь мой адрес. И вообще... Отдай очки и вали на свою Ларану, придурок. Отпусти-и-и-и! Поставь меня наземь! Куда ты меня поволок? - Домой, конечно же.