Секрет Алексашки

Я впервые увидела его еще в 10 лет, когда служила у Лефорта. Хоть и показался мне странным, однако из мыслей он не выходил долго. Высокий, дерзкий, боевой - совсем не был похож на царя. Но чем-то он меня заманил. Я начала тянуться к нему мыслями, телом, душой. И у меня получилось - я начала служить денщиком. Я видела как он взрослел. Как из игривого мальчонки, вечно убегающего от матери, он превратился в царя. Вероятно, никто и не заметил этого неторопливого превращения. Но я все видела. Я желала понять его целиком и полностью, чтобы он принадлежал лишь мне. И я его поняла. Возможно, я бы открылась ему тогда, если бы не эта Евдокия. У него не было выбора, как и у меня тоже. Наталья Кирилловна замертво падет, если так резко денщик сына окажется девицей. Поэтому я буду молчать. Помогать ему во всем, безответно любить, быть его лучшим товарищем. И молчать. - Александр! - бодро выдохнув с ухмылкой, мужчина обернулся и взглянул на причину, отвлекшую его от собственных мыслей: царь Петр, сверкая улыбкой и быстро шагая, направлялся к нему. - Доброго Вам утра, мин херц, - Александр также широко улыбнулся. Петр наигранно нахмурил брови. - Ох, простите за неучтивость Вашего статуса, - Петр тут же вновь улыбнулся и задрал нос вверх. - Доброго Вам утра, Петр Алексеевич! - Так-то лучше, - царь рассмеялся. - Нас ждут государственные дела, а ты тут у окон прохлаждаешься. Не гоже ныне такое, Александр Данилович! По статусу не положено, - Петр похлопал товарища по плечу и вновь продвинулся к двери, из которой недавно появился, - Идем.       Сегодня торжественный для самодержца день - Петр полностью перебирался в Москву после заточения Софьи Алексеевны в Новодевичий монастырь. Самодержец был воодушевлен как никогда - всюду всё проверял, готовился, перечитывал ранее доставленные из Москвы документы, отдавал приказы. Но коли он нисколько не волновался, сердце его сподвижника то билось изо всех сил, то вовсе пропускало удары. Ведь девушки всегда волновались сильнее мужчин, ведь именно ей Меншиков и являлся. Взяв за основу всех своих действий фразу отца из детства, в лице всех она стала смекалистым мальчишкой Алексашкой. "Раз уж родилась девкой - выживай как хочешь" - каждый раз она вспоминала этот злобный и грубый голос отца: когда стягивала грудь по утрам, когда устраивала шуточные драки с Петром при менструальных болях, когда бежала в потешный полк мимо девушек в ярких сарафанах. Порою, особенно в юности, она до слез переживала то, что не может одеть платье, плести венки, гадать с подружками на жениха. Она выла по ночам от досады, что допустила встречу Анны Монс с ее возлюбленным. Но со временем эта грусть и горечь запечаталась в её сердце и она свыклась с той мыслью, что даже Петр никогда не взглянет на неё хотя бы как на свою любовницу.       После переезда в Москву царь был поглощен государственной деятельностью, но возможности поехать в гости к Лефорту и излюбленной пьяной компании не упускал ни разу. Меншиков конечно поддерживал своего государя, охотно садился в карету и, чуть ли не мурлыкая, предвкушал алкогольные страсти с Петром. Но на самом же деле, его разум бунтовал лишь от одной мысли, что мин херц будет вновь напиваться в окружении распутных девок, готовых отдаться ему в любой момент. Их похотливый взгляд падал и на него тоже, но не желая при всех поджечь каждой волосы, он воротил нос и недовольно хмыкал. Среди таких особ складывали чуть ли не легенды о "неприкосновенности и невозмутимости Александра Меншикова", но проба хотя бы одной девицы разрушить эти сказы собой заканчивалась лишь тем, что он хватал какой-либо напиток со стола и молча удалялся в комнату, которую ему любезно предоставлял Лефорт на каждый их с Петром визит. Сам же самодержец никогда не понимал такой реакции. Сколько бы он не спрашивал Александра, получал всегда тот же ответ: "Бабы, что раздвигают ноги пред каждым, кто имеет чин, бесполезны и меня не интересуют". "Влюбился в кого отчаянно, али вовсе женщин не любит?" - этот вопрос волновал Петра, но он старался не донимать соратника этим и яро верил в первое. Однако, в этот раз мыслями всё не ограничилось. - Петр Алексеич, царь наш, душенька, поведай, - начал свою пьяную лепту Лефорт. - Покуда ж у тебя Алексашка-то такой замкнутый? Ладно младше был, кроме забав мальчонке и не надо ничего. А сейчас, сейчас-то чего от девок нос воротит? - Холоден и бесстрастен, - огорченно проговорила одна из девиц, что сидели в компании. - Никак на ласки не реагирует, - томно вздохнула другая. - Слушай, Петруш, - вдруг захихикал Лефорт, - А может он у тебя это.. мужиков любит? - толпа засмеялась, а Петр покраснел от злости. - Ты мне тут, Франц, шутки-то такие скудные не шути, - хоть и пьяным, но строгим голосом проговорил Петр, громко поставив кружку со спиртным на стол. - Подумываю я, что засела у него какая-то баба в сердце, вот верность ей и хранит. - Коли так, то поспорить не смогу боле, - спокойно продолжил швейцарец. - Ну а если я прав? - Петр завелся не на шутку. Лефорт, откровенно и совершенно не стыдясь, высмеивал Меншикову натуру. Хоть он и уважал принципы Александра и не лез в его личную жизнь, сейчас ему хотелось отплатить генералу сполна. Уже нервно подергивая глазом, он выпалил: - А я вот сейчас сам к нему пойду и узнаю, чем он там таким интересным занимается, раз уж с нами ему не сидится да от баб он нос воротит! - Петр подскочил и чуть ли не бегом ринулся в по коридорам в сторону александровской комнаты.       Войдя в комнату и плотно закрыв её, девушка упала на большую кровать и устало вздохнула. Поднявшись из последних сил, она начала раздеваться. Чем еще можно заняться после пьянки, если ты девушка под прикрытием? Конечно же, лечь спать. Ей, как девушке скрытной, с самого утра нужно предстать мужчиной. А потом идти и собирать в дорогу нерасторопного царя, который не трезвеет даже под утро. Те напитки, что она берет с собой - будь то вино или что покрепче, она выливает в окно. На всех таких посиделках она пьет также кружки две, не больше - для аромата. А остальное как получится - то кружки с кем-то обменяет, то перельет соседу, то выльет в бочку. А с возрастом она наловчилась хлеще некуда - даже самый зоркий не заметит её причуд с алкоголем. Открыв сундук со своими вещами, из-под самого низа она вытащила кружевную сорочку. Сверху, на рукавах и вороте, кружева были оторваны - если уж кто и зайдет, то увидит мужика в рубашке. Снизу оборки аккуратно были проглажены - под одеялом-то и не видно. Ловкими движениями она сняла рубашку, что была на ней. Она была плотной и темной - некоторые удивлялись, как Меншикову летом в такой не жарко. Жарко было. Да вот только если она оденет что полегче - будут видны её повязки. Немного попыхтев, она вытащила конец лент и развязала повязку на груди. Вследствие долгой утяжки, грудь девушки не была столь большой, но вполне была выпуклой и скрывать ее приходилось. С тонкой талией было попроще - под слоями военной одежды она выравнивалась. Конечно, худощавые девчонки часто умирали при родах, но такой исход Александре не грозил. Задумавшись, она прикрыла грудь рукой. "Вот так вот девушки скрывают свое тело, если к ней врываются? Чушь полная" - подумала она, как вдруг дверь в её комнату с грохотом впечаталась в стену. Вместо привычной тишины на всю комнату раздавалось тяжелое дыхание, владелец которого явно только что бежал. Девушка распахнула глаза и всё также смотрела вниз. Слезы наворачивались на глаза, сердце ушло в пятки, тело сковал немой страх. Ей хотелось закричать, но она не могла. Как вдруг дыхание пришедшего восстановилось и наступила тишина. Девушка кое-как подняла вверх голову и прижала руку к груди сильнее. Её поверг шок:она столкнулась взглядом не со служанкой, не с местным алкашом, а именно с ним - с её милым Петром Алексеевичем, кому она никак не могла открыть эту тайну. Раскрытие своей тайны она представляла себе совершенно по-другому. Как бы там ни было, Петр в мечтах девушки точно был не пьяный и почти не удивился. Она начала быстро придумывать, как выгнать царя из комнаты, а утром наплести, мол пить надо меньше, раз спутал какую-то девицу из соседней комнаты с собственным другом. Но не тут то было: Петр смотрел на неё с безумно удивленными подергивающимися глазами, которые в миг протрезвели. Его усталость от бега и пьяная краснота лица пропали - словно он не пил ни чарочки водки. Потерянную Александру душила эта долгая тишина, она была совершенна растеряна. Что теперь делать? Что ей сказать? Девушка совершенно не знала. Ей было не столько стыдно от наготы, сколько страшно, что Петр отвернется от неё, узнав правду. Да еще и в такой ситуации... Именно это было наиглавнейшей причиной столь длительного молчания о своем роде. Ей казалось, что она сейчас сойдет с ума от своих мыслей, если бы не дошедшее до ее ушей робкое: - А.. Алексашка?