Будем детьми вместе

— Фрэнк, мы уже не дети, твою мать! Не пытайся ничего вернуть, потому что ничего и не было! Ты краснеешь в приступе ярости, а у тебя на лбу начинают выступать вены. Даже когда ты кричишь, ты всё равно так же мило кривишь губу, хотя сам, наверное, даже не знаешь об этом. Я спокойно терплю все твои нервы каждый раз, потому что я знаю, что всё что мне нужно, — это чувствовать твоё присутствие рядом с собой. — Ты меня плохо слышишь? Прекращай весь этот спектакль! Ты пытаешься достучаться до меня и в приступе гнева кулаком разбиваешь зеркало. Тысячи осколков падает нам под ноги, и мне почему-то кажется, что ты уже давно разбил меня точно так же. Мы находимся в фургоне, в котором раньше колесили по неизведанным странам и проводили концерты. Я тогда по-настоящему был счастлив просто играть с тобой на одной сцене и наблюдать, какое удовольствие ты получаешь, стоя с микрофоном напротив огромной публики. Сейчас же мы находимся на грани конца, абсолютного конца, конца нашим отношениям и нашей группе. Как ни стараюсь, я не могу вспомнить себя без тебя и ребят, мне кажется, что вы были моей частью с самого рождения. — Хватит молчать! Ты крепче сжимаешь свой окровавленный кулак, и у меня наворачиваются слёзы. Я плакал лишь перед тобой, только тебе я никогда не боялся показать свои слёзы. Или же ты просто всегда заставлял меня плакать? Я обхватываю твой кулак в обе ладони. — Зачем ты это делаешь? — спрашиваю. Твои глаза бегают по моему намокшему лицу. А твоё лицо я выучил наизусть, я ассоциирую его с самым первым снегом и внезапной автокатастрофой, с "Лунной сонатой" Бетховена и кипящей водой в чайнике, с цветущими одуванчиками и нерасследованным убийством. Ты даже не представляешь, какой огромной загадкой остаёшься для меня даже спустя двенадцать лет. — Потому что только так я могу вбить тебе что-то в голову! — ты вырываешь кулак из моих рук. На моих ладонях теплится твоя кровь. — Я не хочу ничего заканчивать! — надрываю голос я. — Жизнь очень жестока, Фрэнк. Забудь про всё, что нас связывало, иначе сойдёшь с ума, — ты разворачиваешься и выходишь из фургона. Я вспоминаю времена, когда ты звал меня "Фрэнки" и гладил по голове; когда любил засыпать лишь со мной и всегда читал мои личные сообщения; когда мы вместе выносили из магазинов алкоголь, потому что были просто на мели. Я брал это всё только для тебя, потому что ты тогда любил лишь меня и выпивку, а я таскал тебя домой на спине и безумно хотел вытащить тебя из этой вонючей ямы, но не мог. Зато тогда ты был со мной, раздавленный и пьяный. А сейчас, когда мы оба повзрослели и поумнели, ты бросаешь меня, как изгрызенную дворовыми собаками игрушку. Я смотрю на осколки и вижу своё лицо, разбитое по кусочкам. Вокруг темно, и сегодня тьма принимает в свои оковы ещё одного сломанного, но не сломленного, человека. Я глотаю свои солёные слёзы и раскрываю глаза в осознании того, что не могу тебя отпустить. Бегу к двери и распахиваю её, вдыхая ночной запах большого города. Я готов лететь за тобой бесконечно, по сотням лентам Мёбиуса и десяткам лабиринтов, лишь бы в конце ты повернулся ко мне лицом. Я выхожу на улицу и вижу тебя, стоящего у светофора, на котором уже давно горит зелёный. Ты стоишь, опираясь на одну ногу, и грациозно поправляешь копну волос, оттопыривая мизинец на руке. Мне кажется, я давно выучил все твои чёртовы привычки. Я бегу к твоей спине, как влюблённый школьник, и крепко обхватываю любимое тело, благодаря господа, что сразу тебя нашёл. Из-за плеча аккуратно поглядываю на твоё лицо и вижу идеальной формы нос и лёгкую улыбку. Это не я устраиваю спектакль, а ты. Зачем тебе всё это нужно? Я целую тебя в щёку и сам расплываюсь в детской улыбке. — Ты никогда от меня не отстанешь? — интересуешься ты абсолютно беззлобно. — Никогда, — отвечаю я и утыкаюсь носом и губами в твою спину. — Мы всё ещё дети, Джерард, — шепчу, — и вместе сможем остаться ими навсегда. В ту ночь ты пел мне Common people, и я чувствовал себя не простым, а самым особенным человеком на Земле.