8 секунд

Если дожди, То солнца не жди, Реальность заставит понять, И пусть она ударит, СВАЛИТ, Я сумею снова встать. Только лишь те на высоте, Кто просто может выдержать удар, И удержаться на ногах Сквозь боль и страх. (И мы спешим вперед, пока в душе пожар) Jackie-O «Hard Knock Days» Из плей-листа Любки

Просыпаюсь оттого, что этот дуралисимус на меня наступает. Вскакиваю от неожиданности, от придавленности. Рык сам на диван с ногами забирается, с нескрываемым ужасом на меня глядит, как на дьявольщину. - Ты чё там делаешь?! – сопит, глаза вытаращив. - Сплю, придурок! Караулю, блин, тебя, дурного! А ты-то чего так испугался?! - Так подумал - псина твоя… - Э! Э! Контуженный… Эй?! А чего это ты расскакался тут мне? Слезь! – запрыгиваю к нему на диван, пружины истошно орут – «харэ!» под нашим стоячим весом. - Мне больно! – вопит Рык, когда я спинываю его на пол. Он делает несколько заплетающихся шажков, наступает на баночку, кочевряжится. Падает. - Чё ты тут раскидала?! – злится, потрясая над головой баночкой. - Тихо! – кидаюсь на него, забыв про здравый смысл. Ковер скользит под ногами – тело совершает скользящий маневр, само, без моего ведома, летит на Рыка. Бьюсь грудью ему об нос. От такого порыва чувств у него мозг отшибает, глаза выпрыгивают. Что уж там про меня говорить… Но длится это недолго – вырываю у него банку, которую он занес от меня над головой. - Ты хоть знаешь что это?! Дурак! Я за этой банкой в пять утра по городу рыскала! – пытаясь скрыть смущение, отворачиваюсь. Бляха-муха, прям промеж грудей залепил своим клювом… Аж по ребрам клюнул. - Что?... – голос его из-за спины звучит как-то странно, без издевки. Поворачиваюсь. Нос у него красный, но он его даже не трет. - А то! Нашла я нужные мази! Сейчас тебя мазюкать будем! - Ты больная? – с какой-то неуместной свирепостью обрывает меня. От захлестнувшего возмущения открываю рот. - Что?! - Кто тебя просил? В пять утра – больная? Одна?! Удивленно кошусь в его сторону, прижимая несчастную баночку в груди. - Тебе-то что… - обиженно бубню. - А то, что ты моя девушка. Звучит как-то уж больно… дешево. Но это меня задевает. - Что?! С каких пор?! - Со вчерашних! - К тебе речь человеческая вернулась… - опомнившись, тычу ему в рот пальцем. Рык отмахивается от моего пальца, вспыхивает: - Ты меня слушаешь?! - Конечно. Я ведь о чем и говорю – говорить стал нормально, а не как лунтик… Пизязётек, позязюста, йа люньтииик… - Не смешно!!! - Постой! – выставляю ладонь перед его носом, завидев, что он собирается лезть дурачится. – Серьезно. Как ты себя чувствуешь? Ты вчера еле полз… - Голова, как с похмелья, и синяки жутко болят, - жалуется Рык. – В остальном – нормально. - А слух? - Что – слух? - Не пропадал больше?... Рыков молчит, хмуро смотрит на меня из-под отросших черных волос, как домовенок Кузя. Вдруг подползает ко мне ближе, отнимает баночку, кладет на пол. Привстает… обнимает. Сидим. Почти как вчера, когда он только ко мне завалился, только теперь наоборот. Теперь он мою голову к своей груди прижимает. Хорошо, что хоть майку одел. Плохо только, что я вчера её постирать кинуть не додумалась. Пятна засохли. Теперь только в порошке замачивать. Слышу стук сердца, не своего, его: как кровь его по венам гуляет. Опускаю взгляд на руку со шрамом. - Рыков, пусти. Лечиться тебе пора. - Мне больше нравится «Марат» в твоем исполнении. - Идиот. - Ма-ара-ат. - Марат. Не понимаю, что вдруг с ним происходит. То ли он на радостях в меня так вцепился, то ли от захлестнувшей боли, но потом вдруг как отпрянет, как вскочит. Удивленно смотрю на него, продолжая оставаться на полу. И только когда он рукой рот зажимает - понимаю. Тянусь к нему неуверенно, растеряно, но он отворачивается, заплетающимся шагом спешит выйти из зала. Опускаю взгляд, тревожно гляжу на баночку. Слышу в коридоре его шаги шаркающие. Дальше по звукам определяю, что он до ванной комнаты добрался. Сама с места не двигаюсь. Пригвоздило меня, не отодрать задницу от пола… Но в какой-то последний момент сознание по мне ударяет – вскакиваю. Бегу следом. Добираюсь до ванной, начинаю дергать ручку – заблокировано. Он успел защелкнуть изнутри. Успел приноровиться! Вспомнил мой должок за поцелуй после химии… - Открой… - голос мой меня и подводит, звучит, как у обиженного ребенка. Рык не отвечает – своим делом занят. Рвет его. - Открой, ну… Помогу. Я тебе помогу! А сама понимаю, что ничем ему помочь не смогу. По спинке похлопать? Велика помощь! Волосы подержать, так они короткие! Что-что-что-что?!... Со злости пинаю дверь, ударяюсь пальцами, что слезы из глаз брызжут от боли. - Открою ведь… - пытаюсь отколупнуть задвижку со своей стороны. А слезы эти то ли от боли, то ли от страха. Когда мне удается «вскрыть» железный блинчик, дергаю за ручку вниз. Дверь спокойно открывается, скрипя – «да ладно-ладно… незачем так ломиться, ненормальная». Рык сидит за унитазом, трет лицо. - Марат… - роняю, бегу, спотыкаюсь об коврик, ударяюсь коленом о край ванны. Рык ловит меня, когда я приседаю от боли. - Помогла, спасибо, - усмехается Рык, одной ладонью закрывая половину своего лица, а второй рукой смахивая у меня с глаз выступившие слезы. - Не за что, - шмыгаю носом. – Обращайтесь. - Ложись. - Трусы снимать? – радуется. Но голос по-прежнему измученный. - Снимай, прямо в жопу тебе этот лед и засуну… - Освежи меня-я… Всуча ему грелку, велю ему на неё лечь. Рыков мнется, но все же указания выполняет. С шипением, как котлета на сковородке, ложится ушибами на лед. - Пля-я-я… - Терпи, казак. Подсаживаюсь ближе и кладу ему на спину свой мешочек со льдом. Рыков орет сдавленно, пытается прогнуться. Вот так молча и сидим, грелки меняем одна за другой. Когда остается две, предлагаю ему сесть. Рык, передергиваясь от холода, садится, егозит на месте. Вовсе он от этих процедур в себя пришел. Только глаза сонные. - Долго ещё…? - недовольно пыхтит. - Руку давай, долго ему, - передразниваю без особого энтузиазма. У самой уже мозги набекрень от него. Осторожно беру его руку. Ту самую, со шрамом. Прикладываю лед к предплечью. Рыков недовольно куксится, но молчит. Вдруг что-то на тыльной стороне ладони вижу. След какой-то красный, круглый. - А это что? Беру его за руку, осторожно так, сама того не замечая. - Неважно… - выдергивает с каким-то раздражением. - Обжегся? - Упал. - Да это и без того ясно, что упал. Опять молчим. Меняем руку. - Это ведь из 13-ой? – вдруг спрашиваю. Чувствую, как рука под пальцами с грелкой напрягается. Угадала. - Как в том году… С Хорем? Под его неотступным взглядом отвожу глаза. Делаю вид, что занята его рукой. - А как напали? – не унимаюсь. Молчит. Кошусь на него – глаза закрыл от усталости, голову от меня в сторону отвел. Может, снова слуха лишился? От такой догадки роняю грелку, поспешно тяну руку к его лицу, касаюсь щеки, поворачиваю его к себе. Смотреть себе в глаза заставляю. - Марат… Марат, слышишь? Слышишь меня? Молчит, из-под опущенных век глазеет. Почему не отвечает? Почему опять?! - Марат, скажи что-нибудь. Ну? Не слышишь? Марат. Смотрит пристально – неужели в самом деле оглох… Вдруг у него перед глазами плывет? Вдруг голова болит?... - Голова болит? Слышишь? Марат, - кладу вторую ладонь ему на висок. – Болит? Перехватывает мою руку. Тянется ко мне - сталкиваемся щеками, как кошки. И тут он вдруг назад отскакивает, чуть с дивана не падает. Тихо скулит от боли. Начинаю нервно хохотать. - Ню-ню, попробуй. Я о нём вообще-то беспокоюсь, а он опять тут со своими любит-шлюбит! - Кто такая Вика? Рык перестает кривляться. Замечаю, как в нем какая-то задвижка поворачивается. Со щелчком, с напряжением. - Откуда ты её знаешь? – голос его куда-то плывет. - Ты сам сказал. Во сне. Я мерила тебе температуру. И ты сказал – Вика… Не отвечает. Смотрит куда-то мимо. - Чего молчишь? - Хочешь знать? – вопросом на вопрос отвечает. - Почему бы и нет? – надавливаю ему грелкой на синяк. Рык рычит от боли, но терпит. - Партизана из себя решил строить? Ну-ну, - снова давлю на слабое место. - Моя бывшая девушка. Опаньки, а вот с этого момента давай-ка поподробней! Хотя… Вспоминаю тот случай, когда я заикалась перед ним с железными трусами. Начинаю складывать грелки. - Тогда ничего удивительного, - чувствую внутри себя какую-то черную дыру. – Прости. Не знала. - За что ты извиняешь? – Рык помогает мне складывать грелки, хотя рукой он шевелит на последнем издыхании. – Её звали. Вика. - Ну, это я уже поняла. Всё, я вижу, что тебе неловко, хватит болтать, - вырываю у него из рук грелку. Вика-шмыка, не важно. Не имеет значения. Я люблю тебя, идиот ты этакий, никакие Вики меня не остановят. Вдруг замираю. Рык удивленно смотрит на меня. А у меня словно батарейки сели. Замыкание света в мозгу. Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя… - слова носятся вихрем в моей черепной коробочке. Я только что подумала – я люблю тебя, идиот этакий? Я сошла с ума. Какая досада. - Ты её очень любил? – не смею взглянуть на него. - Очень. Настолько, что был готов с ней сбежать. Прям слышу, как сердце моё сдуваться начинает – как шарик надувной иголкой ткнули. - Её родители были против… меня, - Рык свешивает ноги с дивана. Вспоминаю Хоря и Дашу. И что? Дашины родители тоже против, сейчас против – разве это мешает их совместному счастью? Противоречишь реальности, своим возможностям, Марат. - И мы сбежали. И длилось это только одну ночь. На большее колдовства не хватило. Карета превратилась в тыкву, - Рык горько усмехается. Впервые слышу, чтобы его голос звучал настолько… чуждо. - А как же туфелька? Рык смотрит на меня, немного тронутый моими познаниями в сказках. - Туфельку принц разбил, когда его били, - он улыбается мне с горечью. – Так что у него осталась только одна фотография. На телефоне. Который у меня сломали. - А что стало с Золушкой? – почему я продолжаю спрашивать его об этом? Почему мне не достаточно уже сказанного? Почему я хочу выдавить всё до конца... - Отец Золушки сбил человека, и Золушка испугалась. Подумала, что это её вина. Ведь отец той ночью искал её. Поэтому Золушка упаковала вещи в свой чемоданчик и, чмокнув неудачника-принца в щечку, уехала в Германию. Через месяц у неё там свадьба с новым королем. А Ромео с обочины остался там же, где её отец, и автомобильная катастрофа. - Золушка свалила? - Золушка испугалась. Её Ромео оказался ненадежным. - Она сбежала. - Кто бы говорил. - Я не бегу. - Да, но ты просто затыкаешь уши и поешь «ля-ля-ля, ничего не слышу». Был бы у тебя шанс, ты бы тоже свалила, при возможности. - Совсем рехнулся? На кого я тогда тебя оставлю, - оскорблено встаю. - Моя Золушка была несчастна, - всё тем же усталым голосом вздыхает Рык. – Я рад, что она сбежала… Он не смотрит на меня. Сейчас его взгляд устремлен внутрь себя, где всё ещё существует залитый солнцем асфальт, образ Вики и слышен её далекий смех. Возможно, вид этот открывается ему с крыши. Понимаю, что не могу позволить ни себе, ни ему сделать шаг с этой крыши. Пускай его и тянет асфальт, разрисованный цветными мелками, эта Вика, что оказалась несчастной принцессой, тени соседних домов – но они же там, внизу. На самом дне. Если он упадет, я полечу за ним. А там ждет ещё одна девушка – с черными длинными волосами и в спортивной форме. И тогда мы уже ничем не сможем друг другу помочь, ни я ему, ни он мне, потому что мы вместе будем падать. - Не бывает такой сказки, - вдруг говорю я. - Что? – он словно вспоминает, что разговаривает со мной. - Ромео и Золушка, - поясняю. – Тут и дураку понятно, что при таком названии – парень умрет, как Ромео, а девка – сбежит, как Золушка, и женится на прекрасном принце. Хотя звучит красиво, согласна. И вообще, много чести. Глянь на себя. Какой же ты Ромео?! Домовенок Кузя – если только. Гости к нам жалуют ближе к полудню. Смотрю в глазок – уже жуть пробирает. Всем зверинцем приперлись! Они же мне тут всё разнесут! Не решаюсь открывать замок. Но с той стороны продолжают ломиться, приходится… Ох, назвался игроком, добро пожаловать в команду полоумных! Не успеваю потянуть за ручку, только открыть замок, как дверь сносит с петель. На меня разом бросаются Гоша с Дашкой. Дашка виснет на шее, а Гоша хватает вокруг талии. Падаем – втроем. Чувствую, как из меня завтрак лезет наружу, когда два тельца создают на мне могучую кучку. Как бы мне тут кучку не навалить от такого… Чиж спокойно перешагивает через нас, как через коврик с надписью «Welcome!». На помощь приходит Олег. Оттаскивает Гошу, дает ему пендаль под зад. Дашку не трогает – сыкует. Тыркает Хоря, чтобы тот с ней разобрался. Но Хорь про свою девушку и не вспоминает: прямо в обуви мандюхает по квартире… - Хорь, ты бы разулся… - чешет затылок Олег. - Ой, прости, задумался! – салютует Хорь, загадив уже весь коридор. Люба протискивается следом за Котом. - На-а-ать! Жду Тюленя – не видать. Странно. Зато «видать» Бинку. Перешагивает порог, скорчив нос. Как будто на помойку какую-то заглянуть её вынудили. Смотрит на меня сверху вниз, дергает плечиком: - Креветка. - Чучундра… - пыхчу я, пытаясь очухаться. Что она тут забыла, я уже и не спрашиваю. Если уж у неё любовь в одни ворота была с Рыковым, то почему бы ей не прийти в гости без приглашения ко мне? Особенно, если с ней ещё столько желающих... Усаживаю всех в зале, вокруг Рыка, как перед молитвенником. Рык как падишах сидит, в носу ковыряет. - Вот суки! – в сердцах восклицает Мосол, когда все подробности уже изложены. - Предлагаю наподдать им! – дымит Гоша. - Только если в тапки нагадить, - хмыкает Кот. - Вот ты этим и займись! – восклицает Мосол. – Те как раз! - Тихо, мальчики, не ссорьтесь, вы оба - душки, - мягко сглаживает конфликт Даша, чистя мандаринку. - Это не смешно, Даш, - ведет плечом Олег. – Тут дело серьезное. - Почему бы просто не сказать Тюленю? – вдруг встреваю я. Все поворачиваются и смотрят на меня, как на больную проказой. - Он в курсе, - жует Дашка. – Марат, открой ротик… Рык послушно открывает рот, и Дашка кладет ему прямо туда дольку мандарина. Хорь никак не реагирует – смотрит в окно, о своем думает. Все тут о своем думают, кажется. Только вот о чем – непонятно. - Что?! Знает? Тогда хорошо! Он ведь доложит… администрации школы? Директору? – окидываю собравшихся встревоженным взглядом. - Забавно, - скептически ухмыляется Демьян. - Не всё так просто, - бубнит Гоша. Возмущенно топаю ногой. - Да что с вами? Почему все так смотрите?! Что на этот раз? Цыган – сын президента, почему вы так зажались?! - Он сын члена приемной комиссии, - ковыряет в ухе Рык, пережевывая мандаринку. Нокаутировано гляжу на Дашку, на Любку, на Олега, на Бинку… На прочих «товарищей» по несчастью. - И.. что? – роняю. Олег отмахивается. - Тут не в этом даже дело – чей он сын…. Просто. - Просто что? Рык виновато чешет затылок. Хорь начинает над чем-то тихо посмеиваться. Это напряженная атмосфера начинает меня пугать. Сидят тут, как в индийском общежитии каком-то, а на меня, на хозяйку этого общежития, как на клоуна смотрят! - Ещё одна выходка, и Рыка исключат. Из школы, - отвечает за всех Чиж, заплетая Любке втихаря маленькую кривую косичку на затылке. Рву на себе волосы. Ребята озабоченно косятся в мою сторону. Одна Дашка Рыка мандаринами почивает. - Нет, а то, что он - жертва – нормально?! – взвываю. - Безнаказанными, да? – Гоша с томной грустью смотрит на Хоря. Капитан кивает. - Чертовщина какая-то… - огрызается Мосол. - Ну а чего тогда все сюда приперлись?! – срываюсь на крик. – Поглазеть на пиздострадальца?! Даже Любка с Чижом на меня в немом изумлении смотрят, уже не говорю про остальных ротозеев. - Не кипишуй… - жует Рык. - Не кипишуй? Это ты мне говоришь, дибилоид несчастный?! Как вы можете просто сидеть! Как?! У Хоря звонит мобильник. Все затыкаются. Хорь прикладывает гаджет к уху, кивает. Жмет громкую связь. - ЖОПОЙ ОБ КОСЯК, - орет в трубку Тюлень. – Открывайте, вас тут на весь этаж слышно! Открываю дверь. И не пойму – мерещится? Тюлень стоит, у него синяки под глазами. Хотя не так синяки взгляд приковывают, как огромные розовые очки в форме сердечек. В одной руке – тортик, в другой – бутылка конька. - Андрей… Петрович? Тюлень шмыгает носом. - Нет, блин, твоя совесть… Дай пройти что ли! - С Днем Рождения, АНДРЕЙ ПЕТРОВИЧ!!! – трубит Гоша, скача на моем диване вместе с Рыком. От увиденного чуть не падаю – сломают диван!!! Стоп. С днем рождения?... - Хреновое у меня варенье, - огрызается Тюлень, вручая бутылку коньяка Любке, а тортик - Бинке. - Ну, Андрей Петрович, не расстраивайтесь вы так… - Гоша пытается утешить тренера - тот капризно кивает, соглашаясь, уже начинает голову к нему клонить на плечо, как вдруг приходит в себя. - А… боюсь спросить - что стряслось? – шепотом спрашиваю у Бинки. Шепот выходит слишком громким. Тюлень подскакивает, оборачивается, тычет мне в нос пальцем указательным. - Да вот то, Малашенко, что меня Ленка, зараза такая, бросила! Старею я, понимаешь? - Да вы что?! – всплескивает руками, занятым коньяком, Любка. - А вот то! – Тюлень вытирает нос рукавом куртки, в которой до сих пор стоит. Только тут замечаю, что у тренера носочки с клубничкой. – Видите ли, с вами и вожусь, сопляками! На романтику времени нет! Вот же! - Ну а вы? Что? – осторожно спрашивает Кот. - Я? – Тюлень с готовностью выпячивает грудь. – А я ей – ну и пжлста! Мне мои ребятки! Во! Дороже собственной шкуры! - И сисек… - прыскает Мосол. - Правильно, Андрей Петрович, мы друзей на сиси не меняем! – поддерживает тренера Гоша. - Гады вы… - Тюлень растрогано шмыгает носом. - Гаде-еныши, - издевается Мосол. - Развели мне тут гадюшник, - не выдерживаю. - Не пищи, креветка, - впервые за всё время подает голос Бинка. - Нать, мне чашки нести? – Любка с коньяком наперевес пробирается ко мне. - Люб, сядь, дай я, уронишь, - Олег. - Хэй, пасаны, давайте к на-а-ам! – орет с дивана Гоша. Рык давится мандаринкой. - Где у тебя тут туалет? – Демьян. - Надо было детское шампанское вам купить. Или детский коньяк, - чешет затылок Тюлень, оглядывая нас из-за розовых очков. Взвываю от отчаяния, сажусь на корточки и закрываю голову руками. Просто – за что?... И тут просто в какой-то момент, а если конкретней – когда все жрут торт, играет домофон. Почему-то сразу все смотрят на меня. Почему именно они смотрят на меня, я понимаю не сразу, и когда понимаю – плюю на Рыка тортиком. Вскакиваю, под тягостными взглядами умолкших гостей шаркаю в коридор, в прихожую. Беру трубку. Слышу голос. Вешаю – не нажимая кнопки. Пока домофон не заиграл заново, мчусь в зал, уже крича: - ШУХЕР! Навстречу мне выглядывает Олег – не успеваю затормозить. Врезаюсь в него. В обнимку крутимся, пытаясь уловить равновесие. Удается выкрутиться, не упасть. Вцепившись в Олега, поясняю уставившемся на нас оглоедам. - Роди… тели. Открываю дверь. На пороге стоит папа, за ним – мама с мелким выводком (братом и псиной). Папа завешан сумками, на лице его уже написано предвкушение порядка и домашнего сортира, как он поднимает взгляд. Изможденная улыбка поникает, и вот уже папа стоит, нервно причмокивая губами. - Привет… - растеряно роняет папа. - ЗДРАСТЬЕ – в унисон, хором, произносят гости за моей спиной. Рык стоит в очках Тюленя и куртке Чижа – успел быстренько собраться, подстроиться под ситуацию. - Доча, а это… кто вообще такие? – мама с нескрываемым ужасом на лице выглядывает из-за папиного плеча. Тангенс радостно лает, во все глаза уставившись на меня. - Вон тот – балерун, - Рудик указывает пальцем на Рыка. - Что… прости? – мама видит Рыкова в парадных очках и чуть не падает. Поспешно машу руками, верчу головой. - Нет-нет, это мои… друзья. Да. Они… Из шахматного кружка у нас в школе. Вот. А это наш… учитель. Педагог. Андрей Петрович. Хватаю близ стоящего Тюленя и демонстрирую своим изумленным родителям. Тюлень гордо выпячивает подбородок, зыбуче улыбается: - Добрый день, товарищи! Мама с папой переглядываются. Папа роняет на пол сумку с вещами. - И что они делают у нас… дома? – спрашивает мама. Вдруг у меня появляется какое-то нездоровое желание ухватить Олега и Рыка, показать их родителям со словами: «Да вот понимаете, ма, па, во - женихи мои. Вам какой нравится? Что?! Беленький?! Ну вот, а я уже темненького выбрала…» Подавляю нервный смешок. Рудик тем временем фыркает и вместе с Тангенсом на поводке начинает протискиваться в квартиру. Ребята за моей спиной расступаются, давая ему пройти. Тангенс чует Рыка, узнает давнего гостя, начинает лезть к тому своим мокрым носом. Рыков в молчаливом ужасе пятится, прячется за Дашкой. Дашка с презрением тычет его локтем под ребра. - А… вон тот – тоже учитель? – мама робко указывает пальчиком на Хоря, прячась за спиной у папы. Хорь стыдливо чешет затылок и машет ручкой. - Он школьник, ма, - с укором гляжу на мать, пытаясь, чтобы мой голос звучал как можно убедительней. - Какая прелесть… - мама кривит улыбку. - Извините, не знали, что вы сегодня приедете так рано, - Олег подходит ко мне со спины, кладет свою руку мне на плечо. – Нам пора… - А что вы… - начинает папа, но я опережаю его жестом – погодь, па, дай людям выйти… Папа с мамой мелкими перебежками отходят в сторону, давая толпе людей вылиться из нашей квартиры. Когда последним выходит Рык, он как-то неловко кивает им головой, в знак приветствия, и нелепые очки съезжают у него на носу. В лифт всех загружали порциями – первым заходом все не влезли. Пока вниз ехали одни, другие стояли на той же лестничной площадке, переминаясь с ноги на ногу и поджидая меня. Я выбежала из квартиры как раз вовремя – лифт уже закрывал двери. Хорь выставил для меня ногу в проем, и дверцы, упершись в его ботинок, нехотя затрещали обратно, давая мне войти. Рык стоял ту же, и Олег, и Любка. Да что ж там, и Дашка. Розовые очки были всё ещё у Рыкова на носу – и он этим явно гордился, сверкая зубами всё то время, пока мы опускались вниз. Новое собрание происходит уже перед подъездом. - Так что решаем? – не выдерживает Гоша. Дует «морозный», не побоюсь такого слова, ветер, и всем приходится кутаться в свои одежки. Рык возвращает Чижу куртку – тот не берет, поэтому Рык просто вешает вещь на сухую ветку дерева. Любка кидается к дереву, снимает куртку и семенит к Чижу. Олег устало вздыхает. Хорь хочет закурить, но Дашка бьет того по руке, грозя при этом пальцем. Тот с опаской косится на свою девушку и нехотя повинуется. Тюлень решительно бьет кулаком по ладони – решено! - Не позволим этим сосункам так просто мнить себя победителями! – восклицает тренер. - Да! – салютует кулаками Мосол. – Не дадим этим гандонам над нами стебаться! Тюлень с укором бросает на мальчишку взгляд, замахивается на него. - За словами следи, школьник! - Ой-ой-ой-ой… Бинка стоит в сторонке, придирчиво рассматривая свои ноготки. - Месть нужно подавать холодной, - фырчит она. - Да уж, - корчит физиономию Любка. – Ты в этом деле спец у нас… - Чекмарь… - бросает Бина. - Да какой же она – спец? – усмехается Мосол, повиснув на Рыке. – Ни разу месть её не удалась как следует… Рык болезненно корчится, и мне хочется отпинуть от него Мосла. Но меня сдерживает Олег. Встает между мной и Рыком, смотрит выжидающе на Хоря. - Значит, пустим всё на самотек? – мрачно спрашивает он. Хорь отворачивается – ему такой исход тоже не по нраву, но от него в данной ситуации ничего не зависит. Тюлень устало вздыхает, но обводя нас при этом решительным взглядом: - Мы не сможем сделать так, чтобы их исключили, но мы можем сделать так, чтобы они – проиграли, - увещевает тренер. – Они могут сколько угодно строить из себя крутых, но на площадке – им придется следить за своими действиями. Судьи, зрители. Максимум их выпендрежа – наступить на ногу, толкнуть, кинуть оскорбление. Остальное будет зависеть он нас. От вас, ребятки. Я с дедом вас не затем готовил, чтобы вы вот так вот просто взяли, и зассали перед самой игрой. Чтобы вас эти умственно нищие идиоты сделали. Парни стоят, как один, на Тюленя пристально смотрят. Только Хорь задумчиво куда-то в облака внимание запускает. Дашка тоже неподвижно стоит, руки на груди сцепив, тоже слушает, тоже смотрит на тренера нашего. Нашего… Тут Тюлень поворачивается ко мне: - А ты, Малашенко, прости. Исключена. - Что?... – - Андр… - начинают было парни, но Тюлень прерывает их пререкания строгим жестом. - Даже не начинайте. Я решил. Опасно это. Она все же девочка, а они… Зашибут – и не заметят. По пустому двору бродит ветер, задевая опавшие листья. Над многоэтажками несутся облака – они рвутся об антенны, путаются в проводах. До меня доносится эхо города, громыхающего за пределами двора… - Даже если так! – вскрикиваю я. – Даже если так! Не дождетесь, Андрей Петрович! Не хочу! Не буду! Остаюсь! Если вы не пустите – сама на площадку выбегу! Я! Не! Собираюсь! Бросать! Поняли?! Я этим уродам лично глаза на жопу натяну! Поняли?! Тюлень в шоке смотрит на меня, дергая челюстью. Парни переглядываются. Любка с волнением вцепляется в Олега. - Малаш… - начинает было Тюлень, но я вдруг злюсь ещё больше. - Девочка! Не девочка! Я вообще капитаном была! Я! И теперь я с вами! В команде! Одной! С вами! Вы теперь моя команда! И я тех уродов лично четвертую, лично! А ибо нефиг было лезть к нам! Поняли?! К нам!!! Затыкаюсь, когда кто-то кладет мне подбородок на голову, подкравшись со спины. Скашиваю глаза ко лбу, но мне так и не удается разглядеть этого человека. Вижу только затянутое свинцовыми тучами и проводами электропередач осеннее небо. - Раз хочет, то пускай, - бормочет Рык у меня над головой. – Я всё равно буду рядом. Затаив дыхание, ощущаю, как его руки тянутся по обе стороны от меня, захватывая. Меня сдавливают его объятия, и я могу только слышать его голос. Всё остальное заволакивает его присутствие. - Если только попробуют тронуть – убью. Р-р-р-р… Олег отворачивается. Любка смотрит на брата, отпускает его руку – понимает, что лишние прикосновения – действительно лишние. Хорь улыбается чему-то, Дашка подходит к нему, виснет у того на шее. Мосол чешет подбородок, Гоша мнется. Тюлень вдруг растрогано подтирает пальчиком глаз. - Да пропади ты, Малашенко, пропадом. Зашибут, так зашибут. - Не зашибут! – топает Мосол. – Пусть попробуют! - Да! – вторит Кот. – Если этих уродов девчонка побьет – полное уничтожение! - Йе-е-е!!! DESTROY THIS BASTARDS! – ревет Демьян своим басом. - Ву-ху-у-у! – подхватывает общий галдеж Рык, шевеля челюстью по моей голове. - Харэ орать, придурки, - смеется Дашка. Хорь, наконец, подает признак жизни. Приобнимает свою Дашку, улыбается нам. - Ишь как сразу приободрились… - Я аж воспылал! – довольно рычит Рык и, обхватив меня за талию, поднимает. От неожиданности пищу, пинаю воздух ногами, взмывшими в воздух. Хватаюсь за обхватившие меня руки: - Пусти!!! Нельзя тебе!!! Нельзя!!! Я тяжелая! Рык ржет мне в затылок, а мне ведь действительно страшно! Не за себя – за него, балбеса. Ему ведь плохо может стать! Но все кругом ржут, и Рык ставит меня на ноги, только когда я ему по коленке пяткой въезжаю. Он корчится, роняет меня, я тут же с перепугу лезу к нему, думаю, что ему не от этого плохо стало, хватаюсь за него, причитать начинаю. А ему просто коленкой больно – прямо по нерву попала. Когда начинаем расходиться, не выдерживаю. Подбегаю к Олегу. Точнее – к Любке, они ведь рядом стоят. Чиж успевает похлопать мне по голове, этаким способом пытаясь приободрить или высказать своё уважение – затем уходит с остальными. - Нать, ты уверена? – начинает Люба. Согласно киваю. Оборачиваюсь к Олегу. В памяти уже мельтешит тот поцелуй в лагере. Мне становится не по себе, ведь я всё же виновата. А он, Олег, даже и не догадывается. Он смотрит на меня, и в его взгляде я вижу мучающий вопрос – почему ты подошла ко мне только сейчас? - О… - начинаю, но сама вдруг прикусываю себе язык. – Олег, мне нужно… Сзади подходит Рык и кладет мне на голову свою растопыренную пятерню. - Давай, Олег, покеда, - бросает он сбитому с толку Олежке, - а у нас ещё дело есть. Срочное. Пошли. Последнее уже адресовано мне – хватает меня под ручку и силой уводит. Не смею оглянуться, даже чтобы махнуть рукой Любке. Чувствую на себе взгляд Олега. - Понимаешь? - Нет, - качаю головой. - Ну, как нет-то?! – злится Рык. – Если я один припрусь – разборки начнутся, если с тобой – привечай гостя, ма! Понимаешь? - Почему я? Почему не взял с собой Олега? Хоря? Дашку? Чижа? Тю… - А ты как думаешь? – он щелкает меня по носу, совсем так же, как Хорь любит делать. От неожиданности умолкаю и останавливаюсь. - Никак, - оробело признаюсь. - Девчонка ты, понимаешь? Мамка обрадуется, на тебя переключится. Смущаюсь, отворачиваюсь, чтобы он не видел, как щеки вспыхивают. Смотрю на дорогу, по которой машины снуют. Хочется сигануть наутек. Хотя – нет. Хочется у него на руке повиснуть… По-свойски. Но не могу себе позволить. Не могу – и всё тут. - А если… на меня начнет ругаться? – осторожничаю я. Рык вдруг как-то сконфуженно чешет затылок, усмехается. - Нет… что ты. С каких это пор между нами натянулась проводка с электричеством? Ещё ведь утром грозилась ему лед в жопу сунуть. Мы идем вдоль дороги. Одни из пешеходов. Под ногами блестит асфальт - успел до нас дождик пройтись по этой самой улице. Высятся через дорогу мокрые многоэтажки, мокрые сонные деревья. И только небо дышит - тучи смываются, исчезают разводами на стекле, под лучами пульсирующего солнца. Бело-золотистого солнца. И этот сладостный воздух, который хочется вдыхать всей грудью - что после дождя... Дышать хочется. Дышать. Останавливаемся перед светофором, чтобы перейти на ту сторону. Рык задумчиво смотрит на дорогу, морщится от яркого солнца, что бьет прямо в глаз. Поворачиваю голову, гляжу на него искоса. Смотрю и хочется пальцем до кончика его носа дотронуться. Уж больно забавно морщится. Но вдруг он усмехается, словно мысли мои внезапно прочел, и делает шаг. Тяну за ним руку... Вдруг что-то внутри меня вспыхивает - постой! Дорога! Как же... Пальцы мои сухо скользят по его руке, но слишком робко. Он не замечает. Делаю шаг, другой... за ним. В глаза ударяет свет. Морщусь, хочу закрыться рукой - свет гаснет сам, убавляется. Я вижу Рыка, идущего рядом. И в этот момент мне хочется одного - взять его под руку, тихо взвизгнуть. Чтобы он удивился, тихо улыбнулся мне. Обрадовался мне? Обрадовался. И уйти. С ним. Дышать. В светлое завтра. Уйти туда. Вместе. - Здесь? – спрашиваю, запрокинув голову и разглядывая обветшалое здание с желтизной на стенах. Классическая сталинка в четыре этажа - но признаться, мне как-то и не доводилось в таких бывать. Хотя – что там может быть необычного, кроме как отсутствие лифта и мусоропровода? Только это – отсутствие лифта и мусоропровода. Рык шмыгает носом и, сразу как-то понурившись, открывает передо мной дверь. Дамы вперед? Собираюсь уже шагнуть, как он вдруг протискивается вперед меня, словно вспомнив что-то важное. Что-то вроде: «Забыл прибраться на площадке!»?! Удивленно кошусь на него, и он как-то извинительно поясняет: - Лучше… я первым. Идем. Пожимаю плечами – лучше, так лучше. Я не спорю. Просто немножко напряжно вот так вот спонтанно ломануться к Рыкову в гости, да ещё и на знакомство с мамой… Лифта и правда не оказывается – поднимаемся пешком. Рык плывет впереди, и я периодически цепляюсь за его спину взглядом – вижу его перед собой, рядом, сразу как-то спокойней. Хотя понимаю, что защитить он меня вряд ли сможет перед кем ли то ни было, но всё равно от его близости приятно становится. Пока из виду его не теряю – всё хорошо. Тем себя и тешу. Уже на втором этаже останавливаемся – вспоминаю, как однажды он показал мне «твикс». Останавливаемся перед железной, корявой дверью. Глазка на ней нет – и выглядит эта конструкция угрожающе, как проход в какой-то бункер. Пока с каким-то таинством изучаю дверь, Рык жмет звонок. Жмет, отходит в сторонку, меня вперед выдвигая. От такой наглости молчу, даже не дергаюсь. Дергаться начинаю, когда со страшным скрежетом дверь начинает… ломиться. Чувствую, как пальцы Рыка на моих плечах впиваются мне в косточки, понимаю – бежать тебе пора, девонька… Дверь распахивается, Рык успевает отскочить, меня за собой волочит. С открытым ртом гляжу, как высовывается сковородка, как слепо нащупывает кого-то… Затем возникает рука и сама тетенька. Она, тетенька, пинает дверь коленом, чтобы та не мешала наводке, заводит руку наотмашь, готовя сковородку для нокаута. Тетенька видит меня. Я вижу её. Фея-крестная с остановки раскрывает рот. Улыбаюсь, машу ей ручкой. - Здрастье… - Доча, ты?! - Я… Фея-крестная переводит взгляд с меня на Рыка. Слышится звон волшебной пыльцы. - СКОТИНЯКА! ТЫ БЫЛ! – орет фея-крестная, и взмахивает своей волшебной сковородкой. Рыков бросается в сторону, и «палочка-выручалочка» настигает его, когда он на четвереньках пытается уползти к лестнице.