Мы стерты в пыль

Дикая боль, душащая, раздирающая изнутри. Как все банально, как неестественно, как страшно... Весна семнадцатого года моей жизни должна была стать восхитительной и счастливой, но сейчас, как в страшном сне, сидя на больничной койке, пытаясь унять громоподобную боль в голове, я медленно осознавал, что это конец. Врач, удостоверившись, что со мной все в порядке, вышел из палаты, уверенный в моем стабильном состоянии, вот только не мог я подтвердить его мысли, хотелось взвыть и лезть на стенку, ломать один за другим пальцы, упиваясь видом своей крови и захлебываясь слезами. Внутри землетрясение, извержение вулкана, растекающееся по всем клеткам тела, внутри война, истребляющая все живое, внутри мрак, заполняющий сознание. Пальцы сминают глупые листы бумаги. Они - неправда. Они - ложь... Два свидетельства о смерти - Эрика Александридис и Деимос Зервас. Но я-то знаю, знаю, что там есть третий человек! Миа Зервас... Моя маленькая, еще не родившаяся, но уже такая дорогая и любимая сестра. И столько сожалений! Столько незаконченных дел! А свадьба была назначена на завтра, а роды всего через месяц, а книга, которую мама уже два года хотела прочесть и ведь почти, совсем-совсем немного... Всего две страницы, оставшиеся там, на бумаге, которые никогда не смогут закончить картину в голове спокойной и мудрой женщины. А Деимос, так и не исполнивший свою мечту, по детски наивную и по-человечески теплую - воздушный шарик - всего лишь шарик! Этот несчастный отвратительный пустой предмет, который свел в могилу всю мою семью! Глупо, глупо, глупо! Глупая поездка, глупая авария, глупая смерть! Невыносимо, смешно! Скажите, что это шутка! Немая истерика, пустой разговор с самим собой. Именно сейчас множество несказанных слов, несделанных шагов. Потерянное счастье всегда бьет очень сильно, бьет так, чтобы наверняка, чтобы добить. И так хочется поднять голову к небу и плакать, плакать без остановки, теряясь во времени, кричать, падая на колени и разбивая их, и чтобы лбом об асфальт - не жалея своих сил, лишь бы только выбить воспоминания. Но не будет этого. Слишком дико одному, слишком страшно приближаться к людям. Лучше так, страдать в пустоте и невесомости, без жалости, без сочувствия. Оно ранит ещё глубже, словно пытка каплями воды, медленно, заставляя сходить с ума, оставляя рассудок позади и окончательно теряясь в горести, грызя землю зубами. Неожиданно мысли сменяются другими - что теперь будет со мной?! Еще целый год до совершеннолетия - куда мне идти, что делать? В детский дом?! А от этих мыслей мурашки по коже, липкий страх и панический ком в горле. А от этих мыслей и подавно повеситься хочется... И все же есть надежда - человек незнакомый, но зато родной, мой кровный отец, которого я видел лишь на фотографии. Всегда упрекал маму за ту ее связь с женатым мужчиной, но она всегда спокойно улыбалась и лишь вновь и вновь повторяла "Любовь, она такая...". Любовь, продлившаяся три года, чувство единения с другим человеком. Не физического скорее, а духовного. Любовь без памяти и без сожалений, оставившая лишь сладостные воспоминания и ещё одну единицу жизни - меня, жутко на него похожего. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается - он принц, а мама нищенка, их разделили из-за сословного неравенства, заставили его жениться по расчету и разорвать любую связь со вмиг обедневшей духовно девушкой. И ведь не успела сказать, не знала даже еще, что под сердцем уже теплится маленький мальчик. Сын... Их сын! Все, что продолжало связывать двух возлюбленных незримой нитью, неспособной никогда оборваться. По приезду домой сразу же к телефону, номер на обоях - выцветший, затертый, - трясущиеся пальцы, равномерные гудки. Мама всегда была уверена, что номер остался тот же, но у меня были сомнения. Один, два, три - в голове тысяча, нет, миллион мыслей - что сказать, как объяснить ситуацию? - Да... - голос прозвенел так, словно там, по ту сторону телефона, у того, незримого собеседника, вся душа перевернулась, будто он впервые сделал вдох за долгое время, будто надежда заполнила сердце, но страх во много сотен раз превысил ее. - Я слушаю. - уже более уверенно повторил голос спустя некоторое время, не дождавшись ответа. - Здравствуйте... - легкий шепот, будто лепет ребенка. Ну почему я всегда теряюсь в подобных ситуациях, почему никогда не могу нормально подобрать слова?! - Молодой человек, Вы ошиблись номером. - теперь же интонация мужчины изменилась совершенно. Это был бесстрастный, холодный голос, раздраженный звонком, видимо, в неудачное время. - Доброго вечера. - Нет, стойте! Подождите! - не услышав коротких пугающих гудков, я глубоко вдохнул, после медленно выпуская воздух из легких. - Вас.. Вы... Ваше имя - Ияри Кавьер? На том конце было тихо, лишь мерное дыхание в трубку, но ответа не было. Я уже успел трижды испугаться, что ошибся номером, что чем-то обидел собеседника или же еще что-то еще, но спустя мучительные полторы минуты голос развеял мои опасения: - Кажется, Вы все-таки попали туда, куда хотели. Как же начать разговор, как перейти к главной цели, к главной задаче?! Идея, сомнительная, сырая, но хоть что-то... - Вы познакомились двадцать лет назад... Она в льняном запачканном платье, Вы в дорогом черном костюме. Одни. А вокруг огромное поле желтых, как солнце подсолнухов... - Боже, помолчите. - тихо, еле слышно, и я понимаю, понимаю, что тяжело, но другой дороги не знаю! - Ровно три года счастья, безмерной любви, а потом расставание, такое тяжелое, такое тягостное. - Откуда ты знаешь? Про подсолнухи, про нее, откуда знаешь номер?! - Вы исчезли, написав только письмо, но, сами того не зная, оставили подарок. - Я..? Ничего не дарил. - Вы подарили ребенка. - я молчу и он молчит - что мы можем сказать? Обоим нужно обдумать. Мне подобрать слова, мужчине осмыслить. - Мальчика, ему сейчас семнадцать... - Ты?.. - Я... Мне было велено мамой.. Позвонить... - Почему она сама не..? - Эрика Александридис позавчера умерла. Она попала в аварию - множественные ушибы, внутреннее кровотечение... - я снова замолчал, проглатывая тяжелые воспоминания, ведь я был там, был рядом, так почему судьба распорядилась так, что выжил я, а не она?! - Пап... - словно пробуя новое слово на вкус, - Я не хочу в детский дом... Я буду вести себя тихо, стану невидимкой, это всего на год, пожалуйста... - Мне нужно подумать, посоветоваться с женой. - Этот дом..! Я умру здесь! Еще хотя бы минута и я повешусь! Ее нет! Ее больше нет! - Тише, спокойно... Собирай вещи - я скоро подъеду. Разговор был закончен, а истерика проходить не собиралась. Все здесь напоминает о ней, любая мелочь, любой уголок. Сорвавшись с места, забежал в комнату, схватил свой рюкзак - он маленький, но мне хватит - только самое необходимое, быстрее, быстрее! Молния закрылась и я уже несусь вниз, кеды, зашнуровывать некогда, дверь на распашку - уже не имеет значения. Опустился на землю возле калитки, обнимая довольно легкую ношу и закрывая глаза. Всего 40 минут - а я думал, ждать придется долго - все как не со мной. Дверца дорогущей машины открывается, выпуская на волю статного мужчину, лет сорока пяти. Думать не приходится - мы действительно похожи. Он замирает разглядывая потрепанного парня - меня, застывает, глядя в глаза. Один глаз - несомненно его - голубой настолько, что позавидовало бы даже небо, другой - материнский - карий, словно горячий шоколад. Гетерохромия. Люди удивляются, некоторые пугаются, а мне нравится. Папа присаживается на корточки напротив и, немного нахмурив брови, протягивает руку, которую я с опаской пожимаю. - Звать-то тебя как? - а голос уже такой родной, такой согревающий... Пусть он делает со мной все, что захочет - я уже ничего не боюсь. - Аларис... Аларис Кавьер. - Всесильный значит. Ну, поехали что ль, вставай. Глупо. Сама ситуация глупая до мозга костей. И даже то, что сейчас я доверяю свою жизнь совершенно незнакомому человеку, у которого, кстати, уже есть своя семья. Я помеха. Досадная помеха. Но прошу вас, Боги, дайте мне пережить этот год...