Мой дед любил повторять:
– «Перемены всегда к лучшему. Они как глоток свежего воздуха в душной комнате. Просто жизненно необходимы».
Правда ещё он утверждал, что в детстве зарядил из рогатки в глаз самому Джозефу Маккарти, но я всё равно продолжал верить в его слова, что перемены всегда к лучшему.
Мой дед не был образцовым гражданином и, возможно, в чём-то ему стоило быть поскромнее. Но я всё равно любил его, хотя бы за то, что он заменил мне семью.
Жизнь моих родителей закончилась внезапно для меня. Настолько внезапно, насколько это возможно для ребенка двенадцати лет. Ранним утром они ушли на работу и больше не вернулись.
В тот день, придя со школы, я, как обычно, разогрел ужин и, усевшись в столовой у окна, принялся ждать возвращения родителей. Обычно отец заканчивал раньше и на всех парах мчался за мамой, прикупив по дороге ароматного травяного чая с кульком шоколадных медальонов, что так любила супруга. Он как-то сказал, что счастье строится на мелочах и ему безумно нравится видеть блеск в глазах мамы, когда тот встречает её возле машины с маленьким согревающим душу и тело подарком.
Но в тот день им не суждено было вернуться домой.
Я просидел на кухне пару часов, всматриваясь в окно, и лениво жуя солёные крекеры, что так кстати подвернулись под руку. Ужин тогда так и остался стоять на столе. Помню, я ещё долго не мог войти в столовую, не жмуря глаза от выступающих слёз.
Мне никто не позвонил. Меня никто не предупредил. Просто утром на пороге объявился мой вечно странствующий по свету дед и, обняв меня крепко-крепко, сказал, что отныне он никогда меня не оставит одного. Тогда-то я и узнал, что задержало моих родителей. Это была смерть. Она всем проходу не даёт. Рано или поздно, но она цепляет за человека своими острыми когтями, как терновый куст одежду, и никуда больше не отпускает.
Я не помню всех подробностей, да и они не важны мне были в тот момент, но виновником моего горя был несчастный случай. Банальная трагедия буднего дня серого города. Трагедия, заставившая меня остро прочувствовать одиночество и своё бессилие.
С того дня дедушка всегда был рядом. Мой дом остался при мне, и я не собирался переезжать. Его стены, вещи, каждый уголок – напоминали о родителях, и тех днях, когда мы были вместе. Я не мог отдать всё это чужим людям лишь для того, чтобы мне было легче позабыть об утрате. Мои родители не заслужили этого и я чтил память о них каждый божий день.
Но с большими переменами в моей жизни пришли и малые. Неожиданно для себя я полюбил залезать на чердак. Наш дом был маленьким трехэтажным произведением искусства почти в самом центре города. Он достался моей маме от её отца. Забавно, но за всю свою жизнь я ни разу его не видел. У меня всегда были один дедушка и одна бабушка, родители папы. А вот с родственниками по маминой линии была прям беда. Я не знал совершенно никого. Отец как-то раз сболтнул, что мама с ними не совсем ладит, и предложил спросить об этом у неё самой, но она не захотела об этом говорить, и я решил не настаивать.
И хотя домик принадлежал нам, он не был нашим полностью. Отец посчитал, что три этажа и чердак – слишком много для семьи из трёх человек, и сдал нижний этаж пожилой паре. После гибели родителей я не решился что-то менять и здесь. Выселять полюбившихся соседей совсем не хотелось. Дед тоже был не против, ссылаясь на нелишние деньги, хотя я уже тогда знал, что чего-чего, но вот о материальных ценностях тот не волновался никогда. Его книги, наделенный волшебством лёгкого пера и самыми разнообразными историями, никогда не задерживались на полках магазинов. Возможно тогда-то и произошли главные перемены во мне.
После перенесенной мною трагедии и появившимся в доме книгам деда, я по-иному взглянул на мир. Сидя на подоконнике маленького окна, выходящего на крышу, я смотрел на ночное небо и мечтал. Не так, как мой дед. Моя фантазия не могла создавать героев и выдумывать для них историю жизни, но мой разум придавал образы и цвета уже существующим лицам.
Я смотрел, как купаются в лунном свете крыши соседних домов и рисовал. Обложившись книгами деда и вооружившись карандашом и бумагой, я придавал облик героям неведомых мне миров. И пусть то были не мои дети, но я, как само солнце, позволял миру увидеть сквозь тени и мрак их истинные лица. Так мне тогда казалось.
Вскоре мир и правда увидел мои иллюстрации. Закончив школу искусств, мне пришлось серьезно попотеть, чтобы устроиться на желаемую работу. Но оно того стоило.
Я катался по миру, ища вдохновение. И каждый раз, возвращаясь обратно, находил его именно на чердаке моего старого дома.
Шли годы. На месте соседних домов медленно выросли новые здания, обрамленные в стекло и железо. Благодаря законодательству, запрещающему строительство высоток в центре города, офисный центр нависающий над крышей моего дома был лишь на пару этажей выше. Он не загораживал свет, в коем так нуждались яркие маргаритки наших соседей. Не выделялся высотой среди других зданий. Но всё-таки был иным. Пока ещё чужим. Но я был уверен, не ровен тот день и час, когда уже мой дом будет казаться лишним среди холодного стекла и серого металла.
Правда и здесь был свою плюс. Новые здания так аккуратно обступили мой кров, что дворик, соединенный с улицей теперь лишь узкой аркой, полностью принадлежал нам. Чем и поспешила воспользоваться пожилая чата с первого этажа, разбив садик вокруг дома.
Мой дед тоже в стороне не остался. Притащив откуда-то пару молодых плотников, он за скромное вознаграждение уговорил их установить небольшую беседку.
Если подумать, что может быть лучше резной куполообразной альтанки, окруженной яркими маргаритками и вечно цветущими бегониями? Просто маленький островок спокойствия и безмятежности. Отдыхай – не хочу. Но мой дед и здесь повел себя никак все нормальные люди. Он пользовался беседкой исключительно в непогожие дождливые дни, когда небо не желало пропускать и крупицу солнечного света.
Выкатив из дома кресло и накинув на ноги пушистый плед, дед часами что-то писал, пока вокруг легким шумом шёл дождь. Что же касается меня, то моим пристанищем стал чердак.
В хорошую погоду, я обычно усаживался на крыше и, вслушиваясь в шум ветра и отдаленные сигналы машин, рисовал. Художество перестало быть моим хобби, но не перестало быть увлечением. И я любил каждое своё творение.
Так мы и жили в своем неприглядном с большой улицы мирке, пока однажды не раскрылось одно из окон офисного центра. Тогда-то и начался главный поворот в череде моих перемен.
***
Мой дед любил повторять:
– «Наши традиции – это наши устои. А постоянство есть залог успешности во всём».
В пять лет я с благоговением слушал его, пропуская едва заметные усмешки брата мимо ушей. В десять я думал, что постоянство – самая скучная на свете вещь. И лишь в пятнадцать лет я осознал, что отлаженные как часы традиции и правила, без своевременных изменений, ничему кроме как к краху не приведут. Тогда-то я и примкнул к брату, разделив с ним место неблагодарного сына и внука, коим до этого считался лишь старший. Нам пришлось проделать не мало работы, прежде чем старшие признали наши методы ведения семейного дела – действенными. Нет, они не посчитали свои методы ошибочными, даже на пороге смерти ни отец, ни дед, не позволили бы себе признаться в собственной неправоте. Они просто снисходительно одобрительно кивнули нам в знак, как бы говоря, что и так тоже не плохо.
Время шло утомительно скучно. И к тому моменту, когда мне уже совсем надоело заниматься семейным делом, и я уже был готов всё бросить, мой дед отдал душу богу, взвалив всю ношу компании на плечи своего сына и старшего внука.
Я не смог тогда и не уверен, что смогу вообще когда-то передать словами то чувство, что зародилось во мне вместе со словами брата. Забрав из моих рук папки, он просто попросил меня делать то, что я действительно хочу. Он не только освободил меня от обязательств, но ещё и благословил меня таким образом на мой собственный путь.
Получив свободу, я исчез из семейного особняка в тот же день. Прошёл ни один месяц и даже ни один год, прежде, чем я снова вернулся в родной город. Мне посчастливилось увидеть такое многообразие стран и городов, собрать столько фольклорных историй и баек, что хватило бы с головой ни на одну книгу. Но писательство не мой конёк и возвратившись домой, я решился отплатить за свою свободу брату, сняв с него часть груза, повешенного нашим дедом. Теперь я по-другому смог взглянуть на всё это. Мне уже не было противно заниматься работой отца. Более того, она начала мне нравится. Насмотревшись на жизнь в мире, я принял свой долг и своё место. В конечном итоге ничего не изменилось, но теперь я точно знал, что это моё собственное решение, и ничье либо больше.
Жизнь снова приняло нужное ей русло. И всё могло идти своим чередом и дальше, пока в один прекрасный солнечный день кондиционер в моем кабинете не приказал долго жить, оставив меня на неделю без желаемой прохлады. В тот роковой час, когда я открыл окно, в духоту кабинета влетело нечто большее, чем просто свежий воздух. То был слабый ветер перемен.
***
Кисти рук в палитру неба
Я рисую в нём тебя
Вместо солнца
Хлопья снега
Все прогнозы к черту... да!
Вытянувшись полулежа, и уперевшись ногами в невысокую оградку, обрамляющую едва покатистую крышу, молодой человек купался в лучах полуденного солнца. Он жмурился от света и едва покачивал головой в такт звучащей в наушниках музыке, позволяя себе подпевать:
Ты протягиваешь руку мне
Секунды на табло
В темноте идёшь по звуку
Помнишь: раньше нам везло…
– Ты в курсе, что здесь эхо?
Парень стянул наушники, завертев по сторонам головой.
– Эхо, говорю.
Его взгляд натолкнулся на открытое окно четвёртого этажа того самого офисного центра, что уже несколько лет хранило молчание, не подавая никаких признаков жизни.
– А разве стены этого здания не покрыты хваленной звукоизоляцией? – дружелюбно улыбнувшись, парень в интересе склонил голову на бок. Тёплый ветерок взъерошил его золотистые волосы, ласково коснувшись кожи.
Незнакомец не поспешил ответить. Постояв молча пару секунд, он шагнул назад, в глубь комнаты, исчезнув на мгновение в темноте. И вот окно отодвинулось в сторону до самого упора, открывая вид довольно-таки просторного кабинета.
Небрежно расстегнув воротник рубашки, незнакомец забрался на широкий подоконник, жадно вдыхая уличную прохладу. Его чёрные, как смоль, волосы лёгкими перьями колыхнулись на ветру, придавая сохранившимся в его лице детским чертам милую невинность.
– Ты меня слышишь?
На этот раз незнакомец не оставил вопрос без ответа:
– Даже слишком хорошо, – его губ коснулась лёгкая улыбка.
В невесомой тишине растворилось всё: время, место, прошлое и настоящие. Их сердца на секунду остановились, как останавливается человек, дабы глубоко вдохнуть чистый воздух после грозы, и медленно продолжили свой путь. То необъяснимое спокойствие, что окутало молодых людей было для них ценнее всего на свете.
Несмотря на то, что общение между этими двумя было сдержанным и спокойным, в нём не было ни холодности, ни отстраненности. На обычные повседневные вопросы нашлись самые забавные ответы. И солнце нещадно светило каждый божий день в течении всей недели. Но ни «офисный клерк», ни «улыбчивый пацифист» не были против жаркой погоды. Они были счастливы их случайной встрече, радуясь каждой проведенной минуте вместе, как дети.
***
Я путешествовал по миру в поисках себя и своего места. Исколесил сотни дорог и истоптал ни одну пару обуви. Но то, что я искал всё это время, оказалось намного ближе. Так близко, что увидеть мне его позволило лишь открытое окно.
***
Я не желал покидать родной дом и не позволял делать этого дорогим мне людям. Искренне верил, что жизнь прекрасна лишь в лицезрении со стороны, и никогда не позволял себе вторгаться в её пределы. Но открытое окно заставило меня изменить себе, захотеть протянуть руку чужому человеку, и пожелать всем сердцем получить этот жест в ответ.
