Свет на коленях.

Не знаю, когда я понял, что все будет в порядке. Скорее всего это был тот день, когда я сидел на пассажирском сидении рядом с отцом, уперев ноги в лобовое стекло, а садившееся солнце освещало мои побитые колени. - Сынок, ты не должен отчаиваться. - Я знаю. - Просто подожди и все пройдет. - Я знаю. Меня бесило, что папа пытался утешить или подбодрить меня. Психологи уже много раз говорили ему, что в этом нет никакого смысла, но он всё равно продолжал делать это, и я бесился. Так по кругу. Одно и то же. 'Держись'. 'Я знаю'. 'Все пройдет'. 'Я знаю'. Я посмотрел налево, чуть щурясь, закрывая глаза и подставляя щеку теплому свету. Мы молчали всю оставшуюся дорогу, а я все время переключал радиостанции, зная, что это раздражает отца. Но он не мог ничего сказать мне, ведь я был болен. Когда ты болен, появляются определенные привилегии, знаете. Зеленые деревья мелькали на протяжении всего нашего пути, и я успокаивался. Я не знал, почему, но мне становилось легче с каждой секундой. Обычно, когда умираешь, постоянно думаешь об этом и о том, сколько всего ты не успеешь сделать или посмотреть. Но я не думал так. Я смотрел на солнце, освещающее мои побитые колени, и успокаивался. Время казалось какой-то совершенно бесполезной величиной, мир кружился зря, но солнце было особенной планетой в моем понимании. Здесь, на земле, люди страдают, ненавидят, убивают, крадут, калечат, портят, расстраивают. А оно всё так же садится и встает, каждый вечер и каждое утро, освещая нежным оранжевым цветом колени всяких умирающих подростков в машинах их отцов. Я подставил руку под луч, чувствуя, как кожа в этом месте нагревается. На заднем сидении гремели два скейтборда - один для меня, а другой для Джерарда. Мы будем кататься около его дома и пить газировку. Так было всегда, и я не собирался делать исключение сегодня. Тут я почувствовал теплые капли на своем животе, и рука автоматически потянулась к бумажным салфеткам в бардачке. - Ох, сынок, - вздохнул отец. Я молча запрокинул голову и вытер кровь под носом. - Все отлично, пап. - Я знаю. Я не мог дождаться того момента, когда мы подъедем к дому Джерарда, и это произошло. Я выскочил из машины (так быстро, как был способен в моем состоянии), схватил скейты (так быстро, как был способен в моем состоянии), и побежал к двери Джерарда (так быстро, как был способен в моем состоянии), не попрощавшись с папой, но чувствуя его взгляд на испачканной кровью футболке. Джерард никогда не заставлял себя ждать. Уже через секунду и находился в его объятьях, прижатый к его теплому плечу, и ему было плевать, что из моего носа торчали куски салфеток. Он все знал. Он все понимал. И всё равно я видел жалость в его глазах, когда мои ноги соскальзывали с шершавого покрытия доски, а я пытался улыбаться. Он тоже пытался улыбаться, но его руки дергались в моем направлении каждый раз, когда я спотыкался, но он не держал меня, потому что я был обычным. Я не был особенным, не был умирающим, не был жалким, я был обычным. Мне не нужна помощь, я был обычным. Он все знал. Он все понимал. Через несколько минут мы сидели на досках около его сада, потягивая газированную воду из трубочек и смотря на почти севшее солнце. Наши колени и плечи соприкасались, а он проводил пальцем по моей ладони, опустив взгляд и постукивая ногой по асфальту. Мы молчали. И раньше мне было бы грустно, потому что я ненавидел, когда люди молчат рядом со мной. Мне хотелось кричать о том, что я потихоньку засыхаю, а они имеют наглость не пользоваться возможностью и не говорить со мной. А сейчас я ценил тишину практически больше всего на свете, особенно находясь рядом с Джерардом. Он молчал как-то правильно, и с ним молчалось очень хорошо и спокойно. Наверное единственное, из-за чего я бы не хотел умирать так скоро, были Джерард и его правильное молчание. Правильный Джерард и правильное молчание, что еще нужно болеющему лейкемией подростку? - Джерард, - позвал его я, сжимая ладонь и тем самым останавливая движения его пальца, - ты любишь молчать? - О чем ты, Фрэнк? - спросил он, улыбаясь. Знаете, я никогда не любил, когда люди много улыбаются. Но Джерард делал это по-другому, он делал это красиво и смело. Он улыбался в лицо всему, что причиняло ему боль. Он улыбался правильно. - Ты знаешь, что я скоро умру? - его взгляд потускнел, улыбка пропала, а нога перестала стучать по асфальту. - Не говори так, пожалуйста, прошу тебя, Фрэнк. Я лишь покачал головой и коснулся его губ своими, аккуратно, боясь спугнуть, проводя рукой по его черным волосам. Затем, я поцеловал его нос, щеки, спустился к подбородку и скулам. Он сидел с закрытыми глазами, стараясь не дышать, чтобы не разрушить этот момент. Он даже дышал правильно. - Знаешь, я сегодня ехал в машине, сюда, к тебе, и смотрел за тем, как солнце освещало мои колени. Я видел всякие шрамы, которые остались после падений, а солнце даже их освещало. Потому что солнцу всё равно, как ты выглядишь, кем ты являешься, что ты чувствуешь - оно будет в любом случае согревать тебя, - я чувствовал, как мой язык заплетается, но продолжал говорить, хоть это и было чертовски сложно, - и свет на моих коленках был таким теплым, что мне хотелось поселиться в нем. Я не знаю, почему, Джерард, но я бы хотел жить там. В свете. Жить с тобой. В последнее время моя жизнь такая странная и сложная, что я бы убежал от нее куда-нибудь к свету. С тобой. Я бы все хотел делать с тобой, представляешь? - я почувствовал, как на наши ладони капнула слеза. Джерард плакал, а я даже не сказал ничего такого! Чудак. Настоящий, прекрасный чудак, этот Джерард, - Не плачь, Джерард, я уверен, что все будет хорошо. Я смотрел на эти лучи, ну, там, в машине, на моих коленях, и знал, что все обязательно будет в порядке. Даже если я умру, я уверен, что ты будешь в порядке. Ты найдешь себе кого-то, кто будет давать тебе свет. И, возможно, вам даже не нужно будет искать свет на ваших коленях, потому что свет будет идти из вас. Я очень хочу, чтобы ты был счастлив, Джерард, пожалуйста, постарайся им быть, ладно? А пока что, посмотри на свои колени. И я уехал. Поцеловал Джерарда в тыльную сторону ладони, встал на скейт, и укатил вниз по дороге, оставляя его там, одиноким и сломленным, но точно не потерянным, ведь на его коленях отражались лучи садившегося солнца. Этой ночью меня увезли в больницу и я больше не вернулся оттуда. Но я даже не грустил. Потому что я знал, что мой мальчик всегда будет помнить тот свет, что отражался на его коленях, прямиком в сердце, и даже глубже. ~ Он всегда найдет свет ~