Стражи красного лириума

На эти сутки пришлось совсем плохо. Страж лежал на полу тюремной камеры, привалившись к стене и уставившись расфокусированным взглядом в каменную кладку. Налившиеся кровью белки глаз создавали ощущение размокшей бордовой губки. Зевран аккуратными движениями старого гребешка расчесывал длинные белые волосы дроу. - Вот видишь, милый Страж, всё совсем как раньше. Ну, не совсем. "Раньше" убийца не проявлял открытого желания возиться с волосами взбалмошного дроу, особенно после того, как узнал, что тот бахвалится его трудами, приписывая их долийской крови. Нелепо. И обидно. Теперь Зевран ухаживал за Стражем каждый день, обходясь без томных просьб хитрого дроу. Хотя хотелось. Этого не хватало, даже спустя столько времени было непривычно. Ласковое воркование - едва слышно, чтобы не мучить воспаленное сознание. Но это не спасает от усиленного в разы слуха. Движения гребешком - нежнее и легче некуда, но клочья некогда прекрасных волос всё равно остаются в дрожащем от напряжения кулаке. Не думать об этом. - Ты жив, мой милый Страж, как я и обещал. Дрожащий голос давно перестал мешать, сбивать с мысли и вызывать неловкость со стороны ворона - Стражу было всё равно. Отстраниться и подняться, обойти медленными незаметными движениями, как логово хищника, пребывающего в беспокойном сне. На три счёта опуститься на колени - в четвёртый и пятый потянуться за водой, на шестой взять в руки намокшую тряпку и отжать как можно ближе к воде, невольно дёрнув глазом при слышимом плеске. Жмуриться нельзя, торопиться нельзя, резкие движения запрещены, громкий голос запрещён, нельзя смеяться, нельзя плакать. Нельзя отвлекаться. Нельзя отводить глаз. - Сегодня, милый Страж... Начать буднично - и задохнуться, сбиться в словах, в мыслях, подняв глаза и наткнувшись на некогда родные алые, теперь - чужие багровые, налитые кровью. О, Андрасте, что он здесь забыл? Что здесь забыл Страж? Если бы можно было что-то изменить... Кошмары. Зевран не сразу понял, что его Стража периодически посещают (в прямом смысле) некие его кошмары. Приходят и садятся поблизости. Может быть, прямо как он, рядом. Позади или напротив. А может, сворачиваются под боком. Шепчут и поют, рассказывают. Может быть, трогают или режут, царапают или гладят, в попытке измученного уставшего мозга адаптировать постоянную боль под реальность. А ещё иногда ворону кажется, что к Махариэлю приходит Амелл. Он не знает, зачем, и не знает, точно ли это. Только вот в такие моменты черты измождённого лица несколько сглаживаются и Страж засыпает недолгим, но крепким сном, а после проговаривает строки из Песни. Это Зевран тоже понял не сразу - довольно тяжело разобрать слова еле ворочающего языком долийца, учитывая характерный акцент и не характерную тему монолога. Зевран потянулся рукой с зажатой в ней влажной тряпкой к изможденному тёмному лицу. Провести по коже, смывая засохшие кровавые дорожки, по которым уже сочатся новые. Облегчить в малом - то, что он считал своим долгом. Внимательно следя за потерянным выражением своего Стража, Зевран протирал видимые участки кожи с той бережливой старательностью, с какой дети ухаживают в последние дни за смертельно больными родителями под грузом вины. Ещё ворон не менее старательно избегал смотреть на пульсирующие выросты из ушей своего Стража. Он много говорил о том, что всё хорошо, что всё как раньше, но всё, к чему эти слова приводили - в ловушку, причём именно самого Зеврана. Пульсирующие кристализированные паразиты, по ошибке названные лириумом, испускали ровное тёплое свечение, сейчас особенно яркое, забирая энергию Стража. Складывалось ощущение, что красные кристаллы лириума засели вглуби черепа дроу, и черные болезненные моровые прожилки - это их корни, оплетающие плоть Стража, забивающие, засоряющие, его кровь. Зевран не хотел думать о том, что творится в голове Махариэля, поэтому считал, что ничего. Это было неправдой, но размышлять о подобном было больно, а ещё неприятно сжимало желудок. Страж вдруг вздрогнул и уставился мутной гладью кровавых глаз на проём темницы, поворачивая голову столь медленно, что создавалось ощущение проросшей вглубь скелета твёрдой лириумной породы. Зевран навострил уши, но услышал приглушенный хорошей кожей топочущий звук лишь спустя десяток секунд. Ворон торопливо кинул тряпку в ведро и вскочил на ноги, проводя в нервном жесте пальцами по бедру. В штанине по новому покрою, организованному самим убийцей, скрывался тонкий острый кинжал. Ворон говорил себе, что это на всякий случай внезапного нападения извне, как кухонный эльф, что постоянно ходит, вжимая голову в плечи, постоянно готов быть побитым сгоряча. Зеврану было столь же неуютно находиться безоружным в темнице, как раньше - спать с кинжалом в кулаке вблизи Стража. Приблизившись к открытой двери тюремной клетки, Зевран краем сознания отметил, что теперь внимание дроу направлено именно на него, и загривок закололо от ударившего в голову адреналина. Зрачок стража сузился, взгляд принял осмысленное выражение размышляющего хищника - так медведь думает, прихлопнуть ли ему в довесок волка следом за зайцем. Когда рядом с плечом вдруг что-то метнулось, взвинченное подсознание сработало быстрее. - Глава! Там... Забежавший в камеру мальчонка сначала не понял, что произошло. Он озадаченно моргнул раз, два, а потом Зевран дёрнул рукой вниз, вытаскивая скрывавшийся до этого в штанине кинжал. Доносчик, совсем ещё мальчишка, захлебнулся своей кровью и упал, не в состоянии ничего произнести, а Зевран затравленно посмотрел в сторону Стража. Инстинкт сработал раньше. - Ох, я... Нет, постой... Ворон обессиленно вскинул вверх руку с кинжалом в сторону мгновенно попытавшегося вскочить Стража. Подобравшись на корточки, он, хрипя, потянулся всем телом вперёд, звякнув цепью, натягивая тугие верёвки. - Ну вот. Втягивая носом запах крови, вдыхая его полной грудью, Махариэль упорно продолжал тянуться к всё ещё изливающемуся кровью трупу. Совсем как его заражённый мабари до "милосердного убиения". - Я не хотел, ясно? Когда в итоге Страж натянул веревки настолько, что его потянуло назад, как только он перестал рваться вперёд, дроу испустил первый утробный рык постепенно распаляющегося голодного животного, у которого отбирают кусок мяса. Ну конечно, ему всё равно. Зевран поспешно оттащил тело мальца, выволок труп в проем и закрыл дверь темницы. Ему казалось, что этим он предаёт своего Стража, но находиться рядом с ним сейчас опасно для органов, несмотря на все якобы прочные кандалы. Зевран с удовольствием спросил бы совета у Амелл, но она была в левом тюремном крыле от клетки Махариэля, да и к тому же под толстым панцирем магических барьеров. Сошедший с ума не признанный Тедасом магистр с огромным проросшим куском лириума в глотке не мог произнести ни слова, но крайне воздействовал на психику находящихся рядом. Амелл пела тягучие песни красного лириума каждому, в не зависимости от желания - ни её, ни слушателя. Единственным, кто держал в руках поводок от "ручного магистра" (как прозвали Амелл в народе), до сих пор был Махариэль, но он засел в лапах лириумного монстра нисколь не меньше, и если и направлял девушку, то совершенно не праведным путём. Кусланд могла бы управиться с обоими, как обычно и делала, но тот, кто сотворил с ними весь ужас, предусмотрел пути отхода - Кусланд Несравненная созерцала мир через диоптрии кристаллов-паразитов. Её крики в дни, когда, по словам некоторых сноходцев, Тень бушевала, были громче хриплых завываний Махариэля. Зевран не знал, почему их место обиталища до сих пор не было обнаружено Великим и Ужасным. Быть может, им только позволяли думать в этом ключе. Ворон помнил, что они направлялись на Запад со Стражем, когда в одну из ночей просто не обнаружил под боком дроу. И если подобного он ещё ждал, то увидеть, как доблестная тройка Стражей вылезет из очередной пещеры красных храмовников, словно вурдалаки, не ожидал никто, как и проросшего изнутри лириума. Народу тогда полегло - тьма. Особенно жаль Ирвинга. Он надеялся, что его ненаглядную ученицу Амелл ещё можно пробудить. Что с ними случилось? Как такое произошло? Если б только Зевран знал... впрочем, даже знай он, не в его силах повернуть время вспять. Махариэль иногда говорил, что зря они кому-то там поверили, и надо было "прикончить ублюдка сразу" в вольном переводе с невнятного долийского. На досуге Зевран составлял список возможных "кого-то там", мысленно, разумеется, посему количество имён постоянно менялось в размере. Когда Корифей беспокойно переворачивался в Чёрном городе, Стражи изворачивались в каменных клетках не хуже бескостных, а от темницы Амелл фонило так, что следящим за её состоянием магам выжигало сознание. Как позже выяснил ворон, некоторым провинившимся было поручено наблюдать за Амелл в особо тяжёлые дни. Антиванца это злило, как злило бы саму Амелл, но вряд ли он мог что-нибудь с этим сделать. Зевран спускался в темницу к Стражам каждый день, пытался кормить, проносил тайком красный лириум, рискуя своей головой (сразу понял, что без него Стражи не протянут на экспериментах самоучек), вытирал им кровь, вычёсывал спутанные локоны. Наскоро - Кусланд, и после - Махариэлю. Кусланд он остерегался со времён её пребывания в здравии. За Амелл ворон наблюдал в дни, когда барьеры не искрили и можно было что-нибудь увидеть. В отличие от своих друзей, казалось, что она просто спит. Зевран хотел думать, что так она выглядит всё время. На своего Стража ему было смотреть гораздо больнее, поэтому он даже завидовал бы, будь кому. К Амелл приходить было некому. К Кусланд Алистер не пришёл ни разу. В дни затишья Махариэль мог сам склонить голову, дать себя гладить, пытался разговаривать (разумеется, "пытался" в данном разговоре всё-таки Зевран - понять едва разборчивое хриплое рычание). Махариэль много чего бормотал в беспамятстве, если напрячь слух, можно было даже разобрать, что на дэйлише. Иногда - кунарийском, в основном это относилось к ругани. Понабрался всякого от тесного общения со Стэном. Огорчился бы безрогий, узнав, чем стал его кадан? - Он заставит меня, - произнёс как-то раз Махариэль настолько ясно и чисто, что Зеврану мгновенно свело внутренности в тугой жгут. И снова затих, более не реагируя словесно ни на какие увещевания ворона рассказать, кто заставит и что именно. Вообще-то, он никогда не реагировал... Но именно в тот раз было особенно жутко. Голос убийцы тогда невольно дрогнул, а на загривке волосы встали дыбом потому, что он подозревал, о ком говорит Страж. И о чём. Сейчас же дроу был расслаблен, свечение от паразитирующих кристаллов едва освещало волосы Махариэля, и, как понимал Зевран, это означало, что лириум "заснул". Сейчас бы самое время распутать слёжанные волосы, прильнуть... Естественно, Страж отпрянул, а потом сделал попытку впиться заострившимися зубами в руку. Складка ненависти тяжело пролегла меж сведенных бровей, и ворона ошпарило осознанием, что будь на то воля Махариэля, от птицы остались бы лишь перья. - Думал, я не слышу, как он поёт? - Внезапно агрессивно начал Страж. - Он пел, звенел, он жужжал, как будто звона мне не хватает... Уже в следующую секунду взгляд некогда доблестного Серого Стража "поплыл" дальше по стене, уставился в открытый проём темницы. Зевран не знал, к кому обращался Махариэль, ему вообще пришлось несколько раз прокрутить фразу в голове, прежде чем понять, какие слова использовал Страж. То ли он злился за пронесённый в клетку дроу кинжал (вдруг красный лириум позволял ему слышать вещи, как слышал их странный спутник Инквизитора до того, как они вместе пропали - слухи распространяются быстро), то ли к ещё одному своему неведомому вороном кошмару, и, не желая знать, плохо он думает, или нет, но Зеврану хотелось, чтоб Махариэль его всё-таки не узнал в своём кошмаре. * Зевран смотрел на растерянное лицо своего Стража и, протянув руку вверх, привычным движением большого пальца стёр побежавшую из носа кровавую дорожку. Минут 10 назад Зевран вошёл в клетку своего Стража и сразу кинул на пол окровавленные кинжалы, которые некогда ему подарил Махариэль, и которые сам дроу не видел со времён охоты на Архидемона. Как и Кусланд. Её с кинжалами ворон заново ознакомил парой минут раньше. День не задался с утра. Оставшиеся в своём уме маги в новом Убежище сказали, что Тень зашевелилась. Что барьеры они сдерживать не смогут. Что Убежище не выдержит. Что что-то изменилось в завесе и это не понравилось Великому. А когда Великому что-то не нравится... Особо сумасшедшие предполагали возвращение Инквизитора. Новому времени новые герои, а? На каждого найдётся свой Архидемон. Как бы то ни было, Зевран правильно понял, чем вся эта муть грозит, и первым убил пару охранников, оккупировав темницу. Если Инквизитор не появился, то Великому просто захотелось порезвиться, если же появился... Стражам это ничем хорошим всё равно не грозит. Поэтому на инстинктах матери-кошки убийца решил покончить с мучениями близких друзей, за которыми ухаживать действительно вошло в привычку за немалое время, собственными руками. План действий был у него разработан сразу, как только Стражей поместили в их клетки. На всякий случай. И сейчас был именно он. Амелл ворон давно считал мёртвой. Кусланд металась в оковах, верно предчувствуя плохое, замерев лишь когда обострённым шестым чувством ощутила гостя в своей клетке. Потянувшись ослеплённым лицом к знакомому существу, она раззявила рот, словно подготовилась к переговорам. Ворон настроен на разговоры не был. Зевран лежал на коленях Махариэля, ощущая наконец проснувшееся единство мыслей. Оба до сих пор ничего не предприняли потому, что были готовы к смерти. Зевран знал, что Страж не замедлясь убьёт его, потому что сам он сделает то же самое. Лириум мог отнять Махариэля у Зеврана, но не сделать бесповоротным идиотом. А когда в логово зверя лезешь с оружием, особенно когда ещё и лишил его оков, жди беды. - Наверное, я не мёртв потому, что ты растерян. Я вот надеюсь, что мы убьём друг друга быстро. И одновременно. Романтично выйдет. Прямо как в... - М'абелас, леталлан. Зевран вздрогнул и посмотрел в глаза Стража, успев уловить странное движение по стене, словно рябь. Глаза Махариэля были ясными и осмысленными, совсем как раньше, если не брать в расчёт красные белки, поэтому ворон решил, что уже в Утенере, или где там у его Стража бродят бессмертные души. Мир начал постепенно преображаться, словно его засасывало в воронку. На лицо ворона приземлились наконец сорвавшиеся кровавые капли. * Зевран очнулся, провёл по лицу ладонью, стирая остатки кошмара. - Мне такой сон приснился, ты не поверишь... - Начал было убийца, но замер, ощутив вдруг, как по спине пробежало стадо мурашек от осознания дежавю. - Страж? Поддавшись панике, ворон вскочил на ноги и уже надевал штаны, путаясь в штанинах и ругаясь сквозь сжатые зубы, но был остановлен властным движением ладони зашедшего обратно в палатку Махариэля. - Амелл просит посидеть с Кусланд. Из-под ног Зеврана будто почву разом выбили. Он не знал, как выглядел со стороны, но, видимо, совсем плохо, потому что Махариэль с обеспокоенным выражением на лице присел перед ним, устанавливая зрительный контакт, и вкрадчиво сказал: - Я буду в соседней палатке. Ур останется с тобой. Услышав своё имя, мабари завозился и просунул морду в приоткрытый занавес, добродушно ворча и зевая. Зевран невольно вздрогнул, когда пёс, насторожившись на тихий вскрик из палатки Кусланд, принял сосредоточенный вид и оскалил верхние клыки, резко напомнив заражённого себя из кошмара, где в свою очередь не давал забыть, почему носит имя Уртемиэль. Заскулив и преданно посмотрев в глаза дроу, мабари тут же разбил всю представшую перед глазами Зеврана картину, и мужчина устало потёр большим и указательным пальцами переносицу. - Я скоро, ма венан, - повторил Махариэль, видимо, решивший, что ситуация объяснена и тем самым разрешена, и поднялся, сжав легко пальцами предплечье ворона напоследок. - Милый страж, подобные скомканные речи устраивают лишь нашего неотёсанного кунари. - Бросил вслед дроу Зевран первое пришедшее в голову, лишь бы не оставить разговор законченным, но услышал лишь смех. Кошмар постепенно отпускал. Успокаивало и то, что он не был явью или пророчеством (Зевран очень хотел в это верить). Потому, что здесь и сейчас были Амелл, Кусланд и мабари, который непременно увязался бы за хозяином, реши тот уйти. Сейчас же Ур, подумав, что у него есть негласное разрешение влезть в палатку, улёгся рядом с убийцей, и тот впервые не протестовал против слюнявых простыней и одеял, позволяя мабари ткнуться широкой мокрой мордой себе в бок.