Небеса минувших дней

Бытует такое мнение, что бесконечно можно смотреть на огонь и бегущую воду. Однако Камиджо всегда считал, что невозможно отвести взгляд лишь от чистого ночного неба. От мириад звезд и бесконечности, от бездонной пропасти над головой. И, кажется, нет ничего прекрасней, за исключением, разве что, неба в редкую летнюю ночь, когда можно увидеть еще и звездопад. А еще часами можно смотреть в прошлое, прокручивать, словно старый любимый фильм, свои воспоминания. Упоительное воспроизведение в памяти светлых моментов, счастливых часов, которые в свое время пролетели так быстро, но при этом запечатлелись в душе навсегда. И нет такого человека, которому не доводилось обдумывать свои поступки, представлять "а что было бы, если бы я тогда…" и мысленно доказывать свою правоту бывшим возлюбленным и потерянным друзьям. Именно поэтому иногда, совсем нечасто, может раз в год или два, всем известный Юджи Камиджо, у которого в повседневной жизни и минуты свободной не хватало, чтобы остановиться и помечтать, проводил одну летнюю ночь на балконе собственной квартиры, вглядываясь в звездное небо. И небо, которое веками все видит и знает, всегда было готово разделить с ним воспоминания. Нет ничего чудесней, чем удобно расположиться в кресле, взяв бокал красного вина или чашку любимого чая, и, глядя на падающие звезды, вспомнить, "как это было". В своей жизни Камиджо любил дважды. И, что удивительно, одна любовь отличалась от другой, как лед от пламени. В Маю Юджи влюбился с первого взгляда. Наглый, мрачный и постоянно всем недовольный гитарист не понравился ему сразу, но, как это ни парадоксально, чуть ли не с первой встречи он занял все мысли Камиджо и разжег в душе необузданную страсть. Холодная война между ними длилась совсем недолго, подогреваемые близостью друг друга чувства требовали выхода, и после очередного скандала Маю вдруг набросился на него, но отнюдь не с кулаками. Наверное, это был самый безумный секс в жизни Камиджо, по крайней мере, он не помнил, чтобы еще когда-то его так пожирала страсть, чтобы он не мог насытиться своим партнером, отдаваясь вновь и вновь. Маю испытывал то же, что и Юджи, и чуть ли не разорвал его на куски, ни в силах сдержать животное желание. Но только все закончилось, вместо нежных поцелуев и томных объятий Маю схлопотал кулаком по физиономии. Даже теперь, спустя столько лет, Камиджо, вспоминая эту историю, невольно улыбался и как будто слышал голоса из прошлого, свой – истеричный и злой, и голос Маю – деланно спокойный. — Ненавижу тебя! Ненавижу! — Ты трахаешься со всеми, кого ненавидишь, Юджи? — Ты меня заставил! — А стоны и жалобное "еще" мне, стало быть, послышались? — Ненавижу тебя! — Взаимно. И только много позже Юджи понял, что полюбил по-настоящему. Маю был искренним, в нем не было ни грамма фальши. Люди носят маски, люди врут. У каждого в арсенале имеется набор стандартной лжи, взять хотя бы традиционные "извини, я не хотел", "прости, я больше не буду". У Маю масок не было, а врать он не умел и не желал. Маю никогда не извинялся, если не считал себя виноватым. Даже наступив кому-то на ногу, чаще он заявлял нечто вроде "какого ты тут встал?". И не оттого, что был грубым, а потому что пострадавший действительно устроился на проходе. Прощения он тоже не просил, так как думал, что это имеет смысл, если провинившийся действительно никогда больше не повторит промах. Но разве может живой человек из плоти и крови со всем своим несовершенством зарекаться от ошибок? Нет, конечно, был уверен Маю, и потому мириться после частых и бурных ссор всегда шел Юджи. С Маю было очень трудно, под него приходилось подстраиваться и долго учиться не обижаться на прямоту и честность. Иногда Камиджо казалось, что отношения – в том смысле, который люди закладывают в это слово – у них так и не получились, а много лет они безрезультатно лишь пытались что-то построить. Но Юджи ни на секунду не пожалел о потраченном времени. — Пора спать уже. Спокойной ночи, Маю. — Если ты не перестанешь меня теребить и целовать, я точно не усну. — А обнимать можно? — Можно. Если нравится. — Нравится. И хочется. Бедой Маю был его максимализм. Он считал, что существует только хорошее и плохое, и что жизнь черно-белая. Юджи был с ним в корне не согласен. Мир, уверял Камиджо, точно не черно-белый, мир – серый. Но не унылый серый, а необыкновенный серый – оттенков дымчатого тумана и серебристого графита. Маю не верил в золотую середину, он видел только крайности. Если случалось что-то плохое, то плохим оно было до безнадежности. И понятно, что при таком подходе, хорошее, на его взгляд, не происходило почти никогда. А Камиджо был уверен, что не существует ничего однозначного: из всех бед можно извлечь пользу, негативный опыт – тоже опыт, а самые светлые события в жизни все равно вызывают где-то глубоко в душе отголосок грусти. Маю не знал полумер. Если ненавидел, то от всего сердца, если любил, то отдавал себя без остатка. Огонь его любви был ярким и безумно жарким, но и, как любой подобный пламень, перегорел очень быстро. В пожаре чувств погибло все – нежность, доверие и вера в будущее. А после пожара, как известно, не остается ничего, только пустота. — Маю, не плачь. — Я не плачу, идиот. Глаза протри. — Плачет твоя душа, а это еще хуже. — Какой ты прозорливый, Юджи. Уже и душу мою видишь. — Твою – да. И хочу сказать, что расстраиваешься ты совершенно напрасно. Ты замечательный, Маю, и обязательно будешь счастлив… — Юджи, сделай одолжение. Заткнись. Вторым человеком, вновь забравшим сердце Камиджо, стал Жасмин. Юичи был диаметральной противоположностью Маю, а историю этой любви как будто писал другой автор. Поначалу Юджи даже не замечал его. Безусловно, он отметил и красоту, и грацию, и очарование нового знакомого, но не испытал ничего, кроме легкой симпатии, которая возникает по отношению почти ко всем окружающим. Постепенно Ю стал ему близок, они часами могли говорить ни о чем или наоборот – о важном. Но Камиджо не переступал за черту дружбы, почему-то считая, что если любовь вернется когда-то, новый возлюбленный будет напоминать Маю. Кого-то иного, непохожего, думал тогда Юджи, он никогда не полюбит. — Почему вы расстались с ним? — Потому что Маю мог быть только с человеком, с которым непрерывно сражается и борется. А это очень утомительно. — Ты устал и ушел? — Нет, ушел он. — Но?.. — Со временем люди притираются друг к другу и могут жить в согласии даже будучи полными противоположностями. Когда наши отношения потекли в более-менее спокойном русле, ему стало скучно. — Проще говоря, все перегорело. — Да, ты прав. Перегорело. Позже Камиджо понял, что заблуждался насчет Ю, и прошел даже не один год, прежде чем он рассмотрел сокровище рядом с собой. Жасмин был необыкновенным, не таким, как все. Сперва Юджи не мог понять, в чем его уникальность, и лишь со временем стало ясно – Ю был воплощением красоты и свободы. И если бы у красоты и свободы могли быть дети, выглядели бы они в точности, как Ю. В ответ на подобные заявления Юичи всегда смеялся и цитировал известное изречение – "красота в глазах смотрящего". А Камиджо понял, что снова любит. Близость Ю не порождала безумную страсть, и рядом с ним на Юджи словно опускалось покрывало спокойствия и умиротворения. Зато только теперь, сжимая ладонь Ю и заглядывая в бездонные карие глаза, Камиджо понял, что мир не серый, а цветной. И не бывает в жизни белых и черных полос – есть только радужные. — Юджи, если бы ты мог вернуться в прошлое и что-то исправить в своей жизни, что ты изменил бы? — Ничего. — Как ничего? Неужели с тобой никогда не происходило ничего плохого? — Происходило, конечно. — Ну, и?.. — Я не хочу ничего менять, потому что в моей жизни все было правильно. — Да ты философ. — Нет. Я просто счастливый человек. Ю… Он навсегда оставил незримый, легкий след в сердце Юджи. И на самом деле Камиджо вспоминал о нем намного чаще одного раза в год под звездным небом. Он думал о Жасмине постоянно. Утром, когда пил горький кофе, перед мысленным взором вставал образ сонного Ю, помешивающего в чашке три ложки сахара и поражающегося, как Юджи пьет свою гадость. Днем, когда Камиджо словно слышал тихий смех над очередной, пусть и не очень смешной, но меткой шуткой. Вечером, когда во время просмотра фильма ладонь Юджи неосознанно шарила по дивану в поисках руки Ю, чтобы слегка сжать тонкие пальцы. Но на кухне он пил кофе один, смеяться было некому, а рука так и не находила теплую ладонь Ю. Однако горечи не было. Юджи думал о том, что лучше так, чем если бы он и Юичи никогда не встретились. Один год с Ю лучше целой жизни без Ю. — Ты любишь меня, Юджи? — Люблю. Всегда буду любить. — Всегда не надо. Люби только, пока я рядом. — Но мы всегда будем вместе. — Нет ничего вечного. — Ты ошибаешься, Ю. Даже не представляешь, как ошибаешься. Мы никогда не расстанемся, и я всегда буду любить. — Звучит, как фраза из дешевой мелодрамы. — Ну и пусть. А я все равно буду. Юджи сдержал слово. Они не расстались с Ю, он по-прежнему был рядом, и Камиджо любил его. Звезды гасли в светлеющем небе, над горизонтом вот-вот должно было взойти солнце, а Юджи щурился и смотрел вдаль. С ним больше не было Маю, а Ю просто не было. Первого отобрала жизнь, второго – смерть. Отобрали, но не отняли, потому что невозможно разлучить с воспоминаниями. Усталость накрывала и тянула в сон, но Камиджо не уходил, ожидая, когда появится первый луч, и начнется новый день. В голове от долгого бодрствования крутились разнообразные и несвязные мысли. Например, он вспомнил известное изречение "люди живы, пока о них помнят" и подумал, что оно неправильно сформулировано. Вернее сказать – "человек жив, пока помнит сам". Юджи помнил все, не отказывался от воспоминаний и не желал забывать свое прошлое, каким бы оно ни было. Медленно из-за горизонта появился край оранжевого диска, и Камиджо улыбнулся новому дню и всему хорошему, что он несет с собой. Встав и потянувшись, он направился к балконной двери, подцепив на ходу с пола пустую чашку. Новый день в жизни человека, у которого все правильно, начался.