Из чего сделаны девочки

      Карминовый напиток искрился в поднесённом к солнцу хрустальном бокале. Отблеск там — точно яркая звезда тонула в чьей-то свежепролитой крови, отбрасывая пронзительно-алых солнечных зайчиков на загорелое лицо. Лёгкое движение державшей тонкую ножку руки — жидкость бурно всплескивалась, оставляя на стенках багровые потёки. Букет ароматов, столь едва уловимый, дразнил, щекотал осязание. Блаженно опустив веки, юноша вдохнул их, пряные благоухания осени, вызолотившей, налившей кровью тяжёлые гроздья винограда, вскружив себе голову нотками тягучей карамели, отправленной на дегустацию вкусовым рецепторам вслед дорогому бургундскому вину.       — Послушай, Дэ-нни, — пропел лукавый голосок, растягивая гласные. — Как думаешь: из чего только сделаны девочки?       Отняв взгляд от задорно поблескивавших искорок в напитке, он обратился вопросительным взглядом к возлежавшей напротив него на обшитом малиновым шёлком диванчике девице.       — Хмм? — расслабленно протянул юноша, откинувшись удобней на спинку шезлонга, позволив руке с бокалом покоиться на стоявшем рядом столике на колёсах, предоставленном им по приказу Юри около часа назад, когда солнце было в самом зените, и девушке возжелалось в тот самый миг отдохнуть на просторной мраморной террасе общежития Обелисков. — К чему такие витиеватые вопросы?       Вместо ответа Юри бросила загадочный взгляд на парня из густой тени древнего разлогого вяза, шикарное изумрудное убранство коего бросало на бледное лицо кружево тени. Хитро улыбнувшись и не сводя полуприкрытых глаз, подлинный цвет коих оставался для Дэнниса загадкой, девица провела по краю бокала наманикюренным пальчиком с острым коготком и сделала глоток. Парень не переставал поражаться, насколько она умела, насколько отточено было искусство Юри пить так, дабы не оставлять следов помады на бокале.       — Да так. Просто любопытно, — усмехнулась девушка, отставив его на серебряное блюдечко, и, решив дать отдохнуть затёкшему локтю, поддерживавшему хрупкий вес её тела на боку, перевернулась на спину, вытянулась с грациозностью дикой кошки на парчовых подушках винного цвета. — Слышала недавно одну забавную детскую песенку.       Дэннис невольно сглотнул, немного ослабив завязанную под воротником в бантик алую ленту. Жар выступил на коже тёплой влагой. Возможно, это было и нормально, когда утопавшие в зелени, скрывавшиеся под пушистыми белоснежными облаками, подставлявшиеся под палящие лучи июльского солнца древние стены Академии пребывали в дурманящем забвении лета и стоявшего в воздухе сладкого аромата киноваревых роз, приносившегося из всех уголков школьных земель лёгким приветом морского бриза.       Но разве могла сравниться в обаянии прекрасная, пёстрая, но всё же просто разбросанная погодой по острову абстрактная Дева-Лето с сией бесстыдницей, столь соблазнительно извивавшейся на диване, притворно потягиваясь, а на деле — отдаваясь ласкавшему обнажённую кожу солнцу? Выгибаясь дугой, томно запрокинув головку, Юри позволяла шаловливым золотистым лучикам проникать в декольте, тёплыми поцелуями ласкать «стыдливо» выступавшую из-за полурасстёгнутых пуговиц грудь. Белые ноги, в сей момент не скрываемые длинными пышными юбками платья, будоражили взор возгоревшихся зелёных глаз Дэнниса, медленно водя по и так немного сползшему на пол шёлковому покрывалу. Порой девушка вздыхала, как бы ловя ветерок, приотворяя тронутые лёгким слоем малиновой помады губы. Иногда Дэннису невольно думалось, что губы эти на белом лице, точно кровь на снегу, обладали древним гипнозом, заставляя сердцебиение смотрящего подстраиваться под обращавшие мысли в прах ритмы вскипавшей крови.       Покончив с «потягиванием», раскачиванием на неких собственных, точно державших её тело на плаву невидимых мягких волнах, Юри ловко перевернулась на живот, подпёрла лицо ладошкой и выстрелила в задержавшего от упоения дыхание Дэнниса своим загадочным взглядом, в коем уже расплясались демоническими огоньками чертенята.       Макфилд невольно вспомнил за грозную, могущественную фигуру, стоявшую во главе и самом зените ужасного трепета всех и каждого в Академии.       Да — если Акаба Рео, известный так же как Профессор, по силе был самим Дьяволом, то его самая способная дуэлистка, прислужница и фаворитка могла быть только ведьмой.       — Умолк ты что-то, Дэ-нни, — ослепительно улыбнулась девушка в тем не самой открытой полуусмешке. — Солнышко припекло головушку?       Неохотно «отлипнув» от тёплого налёжанного места, Юри всё же поднялась и лёгкой воздушной походкой, ступая босиком по нагретому солнцем мрамору, на мысочках, почти подтанцовывая, скользнула к парню. Не раздумывая ни секундочки, девушка плавно опустилась изумлённому юноше на колени. Несмотря на слой увлажнявшей помады, зной, похоже, всё-таки подсушил губы девицы, невольно (иль же вольно?) подтолкнув её пробежаться по ним кончиком маленького розового язычка.       Они сидели там, в рваном покрывале густой тени. Дэннис ощущал, будто тело его наливалось тягучей мякотью, сладостью той самой карамели. Перетекая по жилам, жар концентрировался в низу живота, когда изящные бёдра и круглый задок переместились к пылавшему под плотной тканью брюк паху. Юри была созревшей девой, уже распустившимся бутоном тигровой лилии, источавшим пикантный аромат, уносившим из мира мужчин все иные запахи своими нотками. Её груди, однако в силу сохранившейся отроческой угловатости так и пребывавшие в «несозревшей» форме, касались широкой возмужавшей груди Дэнниса, пробуждая под тонкой тканью оранжевой рубашки зыбкий сердечный трепет. Наклонив лицо, заступив для юноши весь мир дивным занавесом шелковистых волос цвета вина, оставив лишь солнечную золотистую пыль да аккуратно, точно нарисованные искусной рукой художника, собственные черты, Юри ожгла губы парня горячим дыханием. Сам почти задыхаясь от нахлынувшего волной наваждения, Дэннис одной рукой скользнул вверх по обнажённой худенькой спине девицы, а другой — вниз, по бедру, к голени.       Тихо охнув, Юри поёрзала на коленях юноши, и тот еле справился со сладкой дрожью в нижней части тела, выдававшей горячившую чрево похоть. Девушка, заприметив сие бесстыдство, одарила находившегося в томной неге парня самой обольстительной из арсенала своих улыбок, приблизившись к его приоткрывшимся губам почти вплотную, вовлекая далее в пучину задавливавшей сознание зноем и солнцем страстного помешательства. Ближе, ближе… Пока иллюзия не рухнула, и Юри, скользнув рукой к затылку парня, запустив длинные тонкие пальцы в рыжие кудри, не откинула голову Дэнниса назад, окинув оценивающим взглядом его обнажившуюся влажную шею.       — Жарко сегодня, да? — наклонив голову вбок, как птичка, совершенно невинно улыбнулась Юри. — Поди, вспотел он весь.       Подобие маньячего удовлетворения пробежалось по телу девушки, когда шея юноши, самая уязвимая часть тела, — чирк острым лезвием и окунись в фонтан горячей крови, — выдала его волнение крупным комком проглоченной слюны.       — Знаешь, а мне нравятся твои волосы, Дэнни, — как маленькая девочка засмеялась девица, начав болтать ногами, всё ещё сидя у американца на коленях. О, это образовывавшееся волшебное трение, уничтожавшее последние оплоты его здорового рассудка, с каждой фрикцией всё более мучительно желавшего уничтожить не только психологические, но и физические помехи к страстному слиянию двух разгорячённых тел. А Юри… Довольно сомкнув веки, Юри пристроилась удобней на скрытом от глаз, но таком чувствовавшемся безумном возбуждении юнца: — Твоя шевелюра просто бесподобна, — промурлыкала девушка, пропустив кудрявые локоны сквозь пальцы. — Как созревший, вылюбленный солнцем липовый мёд. Густой, тянущийся, сладкий… — шепча, она зарылась носом в чёлку, доказывая верность сказанного, вдохнув дразнивший обоняние запах медового шампуня.       — Юри, ну ты и… — вздёрнул бровь Дэннис, когда Юри большими пальчиками обеих рук провела по его скулам.       — А конопатый какой! — рассмеялась девушка.       Почувствовав, как щёки налились горячей краской, Дэннис смущённо отвёл взгляд в сторону увитых виноградной лозой перил из белого камня.       Не будучи никогда особенно стеснительным, и вообще родившись да воспитывавшись в самой свободной стране на земле, в Соединённых Штатах Америки, Дэннис Макфилд привык ко всяким вольностям и никогда не знавал предрассудков в отношениях с противоположным полом — более того, за свою сравнительно недолгую жизнь молодую он сам успел познать все прелести и плоскости отношений с девушками. Он любил разных, но у всех них было нечто общее: тощие, белокурые девички с телячьей глупостью в голубых глазках или знойные смуглые брюнетки с чувственными алыми губами. Плеяды красавиц всех мастей.       Юри, однако, не подходила ни под один из ранее встречавшихся Дэннису типажей. Она была японкой как по праву рождения и месту воспитания, так и по внешности. Маленькая, худенькая, с острыми плечиками и коленками. Хрупкая фарфоровая статуэтка в кажущемся тяжёлым, точно доспехи, платье глубокого бордового оттенка. Парень удивлялся подобному цветовому предпочтению: бордовый же обычно старит юных дев, разве нет? В какой-то мере обладавшая способностью к чтению мыслей Юри выгнула губы во всезнающей ухмылке, решив, что, пожалуй, позволит Дэнни разглядеть цвет своих глаз. Обычно, девушка терпеть не могла, когда кто-то сталкивался с ней взглядом, пусть даже случайно. Какого лешего чёрт знает кто должен вглядываться в её глаза? В сей благородный оттенок драгоценного сердоликового камня? Разве что… Если этот «чёрт знает кто» сумеет привлечь внимание своенравной и гордой девицы, державшейся обычно в одиночку, словно кошка, и смотревшей на людей волком.       А кудрявый рыжий и весноватый американец-дуэлист, нанятый на разведывательную службу Академией из Бродвейской ветви легендарной дуэльной школы LDS — сумел.       Интересная цацка.       — А ты-то какая забавная, Юри, — усмехнулся Макфилд, подперев щеку ладонью и многозначительно посмотрев на неё.       Округлив глаза, она взглянула на парня с выражением, будто что-то несказанно её удивило. Хотя по скептической натуре своей Юри была такой, что, казалось, ничто не могло её изумить.       — Так вот ты какой, Дэннис Макфилд, — улыбнулась она улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего; из глаз исчезло обычно присущее этой девице выражение кошки во время течки — на смену ему пришли искорки не менее свойственного Юри безумия. Губы разрезала ещё более широкая белозубая улыбка, более напоминавшая оскал; пальчик с опасно заточенным коготком скользнул по так и остававшейся рискованно открытой шее американца. — Интересно, все ли вы, янки, такие — не умеющие держать язык за зубами?       Ноготок вжался в кожу, заставив Дэнниса цыкнуть, оставив алевший полумесяц свежей царапины. Выступило несколько капелек крови. Лукаво улыбнувшись и заправив длинную прядь волос за ухо, Юри наклонилась к лицу парня. Опустившись к шее, она, тронув мягкой лиловой макушкой подбородок юноши, припала влажным язычком к ранке. Сердце пропустило громкий удар. Озноб пробежал вниз по позвоночнику, воспламенив щёки пунцовым пламенем, сделав ватными конечности. Прижимаясь к его разгорячённой шее губами, к выдававшей бешеное сердцебиение жилке пульса, Юри прекрасно ощущала весь этот жар, впитывая его в себя, в каждую свою клеточку. Это не смогло не взбудоражить кровь девушки, толкнуть её к оставлению на парне метки, маленького красного пятнышка, стоило мягким губам плотнее сомкнуться на шее.       В рыжей головушке Дэнниса уже не осталось никаких мыслей. Его рука под воздействием чистого рефлекса потянулась к рычажку под сиденьем шезлонга. Механизм, сработав, откинул спинку назад. Вмиг Дэннис оказался лежащим на спине, а Юри, слегка даже ахнув от неожиданности, нависла над ним. Но Юри не была бы Юри, не перемени её глаза менее за миг выражение обратно на мартовско-кошачье.       — О? Так малыш Дэнни хочет поиграть? — усмехнулась она, легонько поёрзав на его бёдрах.       Усмешка стала девушке ответом.       — Ну, всё-таки я не прочь узнать, из чего сделаны девочки, — зелёные, точно крыжовник, глаза задорно сверкнули; юноша весело подморгнул.       Улыбнувшись, Юри наклонилась над ним, взявшись за пуговицы на его рубашке. Тонкие пальчики ловко справлялись с каждой, сантиметр за сантиметром обнажая смуглую грудь. Губы Дэнниса расплылись в елейной улыбке, он сомкнул ставшие тяжёлыми веки, здесь и сейчас отдавшись лишь ощущению очёрчивавшихся по коже язычком девушки витиеватым влажным узорам. Вверх, «обрисовывая» сосок, не преминув прикусить его; вниз, вниз, дорожкой по животу… Кожа у парня была чистая, пахнущая духами и цитрусами. Юри жадно вдыхала сей аромат, прижимаясь губами к каждой клеточке. Она не стеснялась причинять и боль: острыми ноготками, впиваясь в торс парня, проводила вниз, от груди и к тазобедренным костям, оставляя красные полосы, раня этого интересного американца и помечая его грифом «Моё». Дэннис шипел при каждой наносившейся «метке», но какое имела значение боль, когда его тело продолжали ласкать вездесущие, умелые руки этой японки? Он тихо охнул, зажмурившись. Эти ладони, несмотря на жару, были такими ледяными, что при каждом касании вызывали у него мурашек на коже. Но все ощущения смазались, когда Юри, отпрянув от его солнечного сплетения, возвысилась над ним, отодвинувшись немного дальше, к его коленям, и, с невозмутимым лицом, этими холодными пальцами потянулась к пряжке на ремне. Разобравшись с этим ненужным предметом одежды, она сбросила его наземь. Сердце рыжего зашлось в ненормальном стуке, дыхание сбилось окончательно, когда её пальцы коснулись застёжки на брюках.       Их глаза встретились: его — зелёные, сверкающие, точно в их глубинах затаилось по звезде; её — розовые, подобные сердоликовому камню. Малиновые губы выгнулись в плотоядной усмешке, и, отодвинувшись ещё дальше на его ноги, заправив волосы за уши, Юри склонила лицо над гульфиком парня, где уже так явственно проступало его возбуждение.       — Юри-сама!       Пусть его разум по-прежнему был укутан дымкой ажитации, но Дэннис всё равно сумел поразиться, насколько быстро, за долю секунды, изменилось лицо девушки. Секунду назад она являла собой готовой отдаться ему прямо здесь и сейчас послушную кошечку, но когда робкий девичий голосок позвал её — румянец страсти сменился на красноту негодования, точно в лицо ей пахнуло огнём, а прелестные черты исказились в такой злостной гримасе, что Макфилду мигом захотелось отодвинуться подальше и вымыть руки мылом. Между тем вспыхнувшая из-за лишения её законного удовольствия Юри отпрянула от Дэнниса и, выпрямив свою прекрасную шею, так и не слезши с парня, хозяйски положив ладони ему на живот, ожгла несчастную девушку у входа на террасу ядовитым взглядом.       — Чего тебе? — в голосе зазвенели стальные иглы, пусть Юри и попыталась выдавить из себя подобие улыбки, обнажив при этом свои острые зубки.       Девочка в красной форме Осирисов продолжала неподвижно стоять на пороге, потупив глаза, не осмеливаясь поднять их на пренебрежительно глядевшую на неё любимицу самого Профессора.       — О-ох… ну… — блеклые глаза девушки забегали, словно что-то выискивали на полу, а на деле — пытались убежать от того взгляда, будто вытягивавшего из любого неугодившего владелице все жизненные силы. — П-профессор желает Вас видеть, госпожа…       Очередное изменение в лице Юри произошло ещё быстрее. Как и всегда, когда упоминалось об этом человеке. Ибо он единственный, кто мог за считанное мгновение обратить ужасную тигрицу, коей и была эта девица, в ласкового и послушного котёнка. Как и сейчас: её выражение лица, перекошенное от злости и ненависти, вмиг изменилось на то самое, отработанное до безупречности и отточенное до абсолюта. Деланная добродушная улыбка, почти дружелюбный взгляд — иллюзия мнимой доброжелательности была идеальной.       — О? Вот как? — Юри незамедлительно поднялась с Дэнниса, парой быстрых, совсем неуловимых глазу движений, приведя в божеский вид немного измявшиеся пышные юбки платья. — Благодарю, милочка.       Под цокот острых каблучков Макфилд приподнялся на локтях и с интересом посмотрел на двух девушек. Вестница так и застыла там, на пороге, и в какой-то момент Дэннису показалось, будто лёгкий цветочный флер духов, наверняка обдавший девушку, когда Юри прошла мимо неё, на самом деле стегнул её арктическим ветром. Сердце рыжего почему-то сжалось в холодных тисках; Юри вдруг остановилась и, повернувшись к девушке со ставшими огромными от немого ужаса глазами, окинула её взглядом с ног до головы.       — Ты в Осирисе, верно? Напомни, зовут-то как?       — С-Сайю… госпожа, — девушку уже колотило от неконтролируемой дрожи.       В один миг почудилось, будто во всём мире пропал звук, оставив лишь ненормальное сердцебиение ученицы красного факультета.       Юри мило улыбнулась ей.       — Значит, Сайю? Прелестное имя. Что ж, ещё раз спасибо, Сайю.       Дэннис и дёрнуться не успел, как личико милой русой девочки Сайю шандарахнулось об открытые балконные двери, оставив на стекле крупную вмятину с кровавым потёком, мигом устремившемся вниз парой-тройкой змеистых струек, пачкая белое дерево. Бедная девочка, ошарашенная и побелевшая от такого нехилого удара, не отважилась однако вновь поднять исполненные животным страхом большие глаза на «госпожу», вместо этого неловко пошатнувшись, дабы пулей вылететь подальше из-под её насмешливого поля зрения.       Самодовольно хмыкнув, Юри встряхнула волосами и стрельнула в Дэнниса, чьё возбуждение успело давно остынуть и испариться, обворожительно-надменным взглядом, от которого у парня пробежали мурашки по коже.       — Ох, я уже опаздываю, — ослепительно улыбнулась она, передёрнув плечами и бросив быстрый взгляд на не существовавшие часы вокруг запястья. — Как плохо заставлять Профессора ждать. Извини, Дэнни. Я потом как-нибудь расскажу тебе о песенке. До скорого.       Громко отчеканивая каблуками и шурша тяжёлым парадным платьем, Юри, пусть и торопясь, но держась при этом степенно, как настоящая королева, быстрыми шагами рассекала коридоры Академии.

***

      — Правда, она просто прелесть? — хихикнула Юри, увлечённо кружась напротив окна, в заполонявшей пространство золотистой дымке. Вечернее солнце падало яркими отсветами то тут, то там, вспыхивало на золотых прутьях клетки и прыгало отблесками красного на девичьих крупных локонах, струившихся по плечам, обволакивавшим всё тело и обрывавшимся где-то в районе талии. Веерчатые лучи пронизывали изящный силуэт в лёгкой белой шёлковой рубашке с длинными рукавами, одежда была довольно свободной и несколько бесформенной, и рассеянный закатный свет ещё более выдавал да подчёркивал все линии тела девушки.       Залюбовавшись так почти целомудренно проступавшими тенью очертаниями бедёр, плавно переходившими в изгиб тонкой талии, грудью и хрупкими ключицами в обшитом кокетливыми рюшами вырезе Дэннис не уловил сути вопроса.       — А? Ты что-то сказала?       Юри цыкнула и скосила взгляд вверх; одна из разметавшихся после очередного горячего рандеву лиловых прядей «упала» ей на грудь, скользнув в декольте. Заправив другую прядку за ухо, девушка ехидно улыбнулась и постучала когтистыми пальчиками по клетке, спугнув и так устрашённую там райскую птичку.       — У них такие пёстрые пёрышки. А какой хвостик! Как королевский шлейф. О, и если говорить так, — Юри приблизила лицо к прутьям, разглядывая забившуюся в уголок пташку, — то хохолочек на её головушке — чем не корона?       Её смех: звонкий, немного с визгливыми нотками, взлетел в воздух, смешавшись с солёным бризом океана по ту сторону окна и продушившимися ванилью да корицей сумерками. Лежавший на расстеленной постели Дэннис диву дался насколько по-детски невинным и милым выглядело нынче лицо Юри, обычно искажённое искренним презрением и неприязнью ко всему и вся.       — Знаешь, Дэнни, — девица плавно, на мысочках, провальсировала через комнату, мягко опустившись на постель, к приподнявшемуся на локтях парню, и заглянула ему в глаза, — а я тут недавно поймала двух прелестных птичек.       — П-правда? — нечто в акценте на «птичках» вызвало у Дэнниса дрожь, которую он едва сумел сдержать и не выдать «ласкавшей» его по щеке коготком Юри, пожиравшей его плотоядным взглядом.       — Ага, — счастливо рассмеялась она, в мгновение ока взобравшись на кровать с ногами и взгромоздившись на тяжело охнувшего Макфилда сверху, заелозив на его бёдрах. — Чудные птички. Диковинные. Из других миров.       Сердце пропустило громкий удар, рухнув вниз. Широко раскрытыми глазами, полными ужаса, Дэнни смотрел на посасывавшую его ключицы, оставлявшую на его шее больше новых меток девушку. Парень более чем понимал значение сказанного. Он знал, что Профессор собирал по разным вселенным юных дев, обладавших некими мистическими силами, и Юри, более всего на свете любившая гром цепей и наслаждавшаяся симфониями предсмертных криков и стонов, эта безумица, пившая кровь врагов как дорогое вино, была когтистой рукой Академии, с раболепной страстью служившей авангарду Её величия.       В какой-то момент сердце Дэнниса сжала скользкая холодная рука беспокойства за тех бедных девочек, судьба коих целиком и абсолютно в настоящее время висела на паутинках над бездной.       — Но вредные они такие, эти птички, — напустила на себя как бы обиженный вид Юри, забавно надув губки. — Что бы я ни делала, петь они не хотят.       — Птицы никогда не поют в клетках, пусть и золотых, — сдавленно ответил Дэннис, будто его рёбра были беспощадно переломаны, и боль мешала говорить.       Юри ничего не ответила; её губы просто раздвинулись в недоброй улыбке.       — Жалостливые мы, да? Что ж, бывает-бывает. Кстати, я ещё кое-что хотела у тебя спросить.       Вес её тела, отчего-то именно сейчас показавшийся парню исполинским, опустился на его живот.       — Что именно? — едва сумел выговорить юноша, из последних сил сдержавшись, чтобы не ухнуть.       Длинные пальцы перебирали рыжие кудри. Наклонив голову вбок, Юри, улыбаясь, своим взглядом словно откусывала от него кусочек за кусочком; Дэннис почти наяву чувствовал каждый оторванный клочок плоти, как выстывала кожа, как останавливалось сердце.       — О твоей «работе». О Стандарте, — её голос был похож на кошачье мурлыканье. — Просто некие мои… надёжные источники шепнули мне на ушко, что ты, Дэнни, оказывается, начал увлекаться не только дорогим бургундским вином, но и дешёвым томатным соком. Какой декаданс!       Всплеснув в ладони, она засмеялась, а Дэннис, не будь полным дураком, понял, что речь ведётся вовсе не о напитках.       — Ты о Сакаки Юе, правда? — несмело озвучил мысль он, когда пальцы девушки снова нырнули в его волосы.       С не покидавшей лицо улыбкой Юри вытянула в сторону одну из курчавых прядей, больно потянув, и, не получив ответа в ближайшие полминуты, Макфилд решил рискнуть.       — С чего ты решила, что между нами что-то есть, лапонька?       Авантюрист по праву рождения, Дэннис Макфилд тем не менее отдавал себе не самый радужный отчёт, что последнее словцо заставило щёлкнуть предохранители в светлой головушке Юри и любая перспектива ближайших нескольких секунд едва ли улыбалась ему.       Более чем правда: острые ноготки не замедлили вонзиться в его и так в последнее время многострадальную шею.       — Ну я не знаю, — протянула девушка, любуясь новыми алыми метками-полумесяцами на коже американца, — много ли у тебя «лапонек» в твоей же Бродвейской школе, например.       «Каждая вторая», — сглотнул Дэннис, но сказать это вслух не посмел.       — Да и у этой Сакаки моё лицо. Мало ли, может ты захотел и её… попробовать на вкус в постельке?       Не дав ответить, Юри вдруг резко дёрнула вниз одеяло и отдалилась немножко, к паху парня. Она улыбнулась, почувствовав задком его вновь поднявшееся, набухшее возбуждение. Заправив прядь волос за ухо, Юри немножко привстала на коленях, приподняла подол рубашки и коснулась влажными половыми губками головки члена, сочившейся от смазки.       — Oh my… — протяжный стон сорвался с губ американца, когда он, запрокинув голову на подушку, почувствовал, как Юри плавно, даже как-то с грацией, опустилась на его член, полностью приняв его в себя.       — Ну так что, милый? — осклабилась девица, приподнявшись и снова опустившись на горячей плоти.       — Amazi… Продолжай, — выдохнул Дэннис, насилу вспомнив японский сквозь горячий туман, полностью окутавший его голову жаром.       Смешок, и Юри ещё глубже приняла его в себя, улавливая малейшее движение бедёр, ноготками цепляясь в нежную кожу ниже живота. Свет почти спрятавшегося за горизонт солнца залил комнату розоватыми лучами, но выгибавшаяся, будто на волнах, растрёпанная и покрытая испариной Юри затмевала собой всё в эти моменты своей почти божественной красотой. Помещение наполнялось запахами страсти, впитываясь в кровавый закат хриплыми стонами да вскриками. Но покачивавший бёдрами навстречу каждому движению девушки Дэннис, доселе жадно хватавший губами воздух, вдруг прыснул и отвернул голову.       — Ты чего, лапонька? — на губах Юри заиграла улыбка, когда головка прошла настолько далеко, насколько возможно. — Неужели томатный сок таки вкуснее?       — Оh… нет… — задыхаясь, выговорил Макфилд и, приоткрыв глаз, всё же не удержался от смешка. — Лучше тебя нет никого.       «У Сакаки Юи пока нет твоих навыков».       Взвизгнув, Юри выгнулась в последний раз; сладостный спазм горячих мышц сжал член. Мир взорвался белой вспышкой, и девушка полувсхлыпнула-полувскрикнула, когда в её нутро излилось семя.       Закинув голову назад, Юри обмякла и вдруг почему-то словно зависла. Немного очнувшись от сдавливавшей голову усталости, Дэннис поднял на неё затянутые мутной поволокой глаза.       — Ю?.. — у него не было сил даже произнести её полное имя.       Она даже не шелохнулась. Лишь лицо растянула безумная улыбка. Сердце Дэнниса не помедлило сжаться в щемящем чувстве опасности.       — Дэ-нни, милый, — вдруг как-то нараспев произнесла Юри. Встряхнув волосами, она взглянула на парня почти самым подлинным доброжелательным взглядом и улыбнулась самой солнечной улыбкой: — Подай-ка мне вон то яблочко и ножичек? — кивнула в сторону прикроватного столика, на котором красовалось серебряное блюдце.       — Но как? — попытался изобразить улыбку и юноша, что получилось слишком фальшиво. — Когда ты вот так сидишь на мне, лапонька?       Хлопнув глазками, Юри непонимающе взглянула вниз. О, снова улыбнулась, она ведь так и не слезла с его члена. Зевнув, по-женски прикрыв рот кулачком, она нехотя приподнялась и сама потянулась за сказанным, но после сразу опять опустилась на горячий живот парня.       — Ч-чего тебе вдруг фруктов захотелось? — с дрожью в голосе поинтересовался Дэннис, чувствуя как на коже кроме пота начали проступать липкие капельки страха, когда остро заточенный нож, блеснув в последних кровавых лучах солнца, коснулся макушки яблока.       Оставив вопрос без ответа, Юри, про себя мурлыкая какую-то незатейливую мелодию, принялась преспокойно чистить фрукт. Немая боязнь нарастала в сердце рыжего, сбивая его с нормального ритма, пока тонкая зелёная кожица яблока змеицей отделялась от белой мякоти, закручиваясь и падая ему на грудь. Вот соскользнула и последняя — сердце пропустило глухой удар и остановилось.       — А знаешь, Дэнни, — Юри поднесла очищенный фрукт к солнцу и вдруг отбросила его наземь; в руках остался только нож. — Ты мне нравишься. Правда-правда.       Первобытный ужас отразился в расширившихся глазах американца вместе с блеснувшим острием, мягко, почти любовно коснувшимся нежной кожи вокруг ключицы. В голове щёлкнуло, что надо бы сорваться и попытаться сбежать, но противный липкий страх приковал Дэнниса к постели, лишив возможности даже пальцем двинуть.       — Поэтому я хочу подарить тебе кое-что, — склонив голову набок, Юри улыбнулась и надавила лезвием.       Душераздирающие крики всколыхнули и держались в воздухе, казалось, целую вечность. Пока возле левой ключицы Дэнниса не «расцвела» кровавая розочка, с любовью вырезанная вошедшим под кожу кончиком острия.       — Ю-Юри… — тяжело выдохнул парень сквозь выступившие на глазах поблескивавшие слёзы, на что ухмылявшаяся девица только наклонилась вперёд, коснувшись губами выступивших из ран алых ручейков. Блаженно прикрыв глаза, Юри высунула язычок и принялась слизывать кровь, довольно жмурясь от лёгких солёных ноток. Дэннис вздрогнул.       — Знаешь, — сказала она, заглядывая ему в глаза, — когда эта меточка заживёт, тебе останется довольно симпатичный шрамик. Прелестно, правда?       Она тихо засмеялась, выглядя, как невинное дитя, а Макфилд, сглотнув, отвернул лицо в сторону. Закрыв глаза, он мысленно влепил себе тяжёлую оплеуху за то, что позволил своему ненасытному эго взять его рассудок на поводок и услужливо вложить его в девичью руку, затянутую в шёлковую перчатку. Которая на долгие годы, даже если ему повезёт избавиться от гнёта Академии, в любом случае останется его худшим ночным кошмаром.       А Юри, растянув ярко-малиновые уста в усмешке, вновь погрузила его невыносимо сладким поцелуем в горючий сланец, разбивая разум на мириады блестящих мелких осколков.       Этот парень — её кукла. Ему не вырваться из гипноза её сердоликовых глаз.       Никогда.

***

      Звонко смеясь, как маленькая девочка, она рухнула на постель, притягивая к себе парня, точно марионетку, впиваясь в его губы новым поцелуем. Плечи и грудь были оголены насколько позволял корсаж платья, юбка поднята до пояса. Стройные ножки в чёрных кружевных чулках обхватывали его талию, притягивая их бёдра так близко, впечатывая их друг в друга. Крепко прижимая ладонью его затылок, путаясь пальцами в вихрастых синих волосах, она долго и жадно целовала эти сухие и обветренные губы; её язычок скользил по всем уголкам его рта, ласкал язык. Выгибая бёдра навстречу, Юри извивалась под любовником, словно развевавшаяся на ветру бордовая лента. Прикусывая губы, она расцарапывала лопатки, широкую белоснежную спину, оставляя свои «метки» вниз по позвоночнику, к самым ягодицам.       Юноша не оставался в долгу: сдував со лба блондинистую чёлку, со всей злостью, едва успев кончить, швырял девицу лицом вниз, просовывая руку под животиком, вновь приподнимал, входя внутрь неё. Неконтролируемая животная ярость лишала движения любой нежности с осторожностью; крупная пятерня в упор вжимала личико в подушку, грубые, рваные толчки словно вот-вот грозили просто расколоть на части казавшуюся хрупкой фарфоровой фигуркой девушку. Что и вправду была только казавшейся: сжимаясь от струившегося по венам жара, она вновь цеплялась зубами в наволочку, впивалась ногтями в малиновые простыни, то тихонечко повизгивая, как сучка во время течки, то крича, словно опытная путана, пребывая в своём любимом полусонном безумии. Молодой человек, злостно рыкнув, схватил девушку за волосы, оторвав её лицо от подушки: нет, он не прочь был бы позволить ей удушиться к едрёной бабушке, но, чёрт подери, эта девица слишком нужна была ему живой и, желательно, здоровой, отчего самой большой причинявшейся ей болью могли быть лишь щедрые багровые синяки от сжимавших пухленький зад пальцев. А в её голове не было ни единой мысли — все размывались в сладко-тянущем ощущении внизу живота. В горячей пульсации сжимавшегося её плотью члена внутри, упиравшегося во внутреннюю стенку, чуть не пронзавшего её насквозь.       Но последних толчков для финала оказалось мало: Юри пришлось прибегнуть к более радикальным мерам, дабы поставить точку. Она погладила пальчиками розовые лепестки своих половых губок. Мягко массируя клитор указательным, средним она коснулась их и провела снизу вверх, лаская себя. По телу незамедлительно словно волна горячего пара пробежалась, начиная от пояса и заканчивая кончиками пальцев. Разгорячённое тело продолжало сотрясаться в сладких конвульсиях. По бёдрам стекало, смешиваясь со смазкой, семя.       Когда парень вышел из неё, Юри, приведя в порядок одежду, села на постели, откинувшись на спинку, и посмотрела на него так, будто ничего и не произошло. Потянувшись к неизменно лежавшему на прикроватном столике шёлковому портсигару, она ловко выудила сигаретку, вставила её в мундштук и немедля поднесла к горевшим от укусов-поцелуев губам. Особенно изящным жестом девушка закинула ногу на ногу, делая первую затяжку, выпуская колечко сизого дыма, щекотавшего воздух лёгкими вишнёвыми нотками.       Юго, обтрепавшись, словно с головой вывалялся в пыли, плюхнулся на стул напротив кровати; рысьи голубые глаза так сверлили расслаблено выдыхавшую струйки дыма девушку, что будь взгляд способен сжигать дотла — от Юри не осталось бы и пепла.       — Ну так что? — спросил юноша, не скрывая откровенного раздражения в голосе, коим и глотку можно было перерезать.       — Мм? — Юри лениво приподняла веки, скользнув оценивавшим взглядом по крепкому красивому телу, так бесподобно обтягивавшемся белым скоростным костюмом. Она замаскировала хищную улыбку под милейшее выражение глупой блондиночки: — О чём ты, малыш… Юджи, верно?       — Юго, мать твою ж! — внутри парня словно микрокосмос взорвался. — Меня Юго зовут!       — Ох, извини-извини, — хихикнула девушка и, слегка пригладив ладонью растрепавшиеся волосы, заправила прядь за ушко. — Так о чём мы говорили, действительно?       Скривив лицо в гримасе отвращения, которой обычно одаривают нечто особенно мерзкое, Юго скосил взгляд на простыни с белесыми следами своего «преступления».       — Не переживай так, — с улыбкой обнадёжила парня Юри, схватив с того же прикроватного столика небольшую упаковку с таблетками и тряхнув ею пару раз. — Я никогда не забываю принимать противозачаточные, так что насчёт всяких «выблядков от шлюх» не волнуйся.       Визгливый звонкий смех отбился от карминовых стен будуара, рассыпавшись в серебристую пыль.       — Мне похуй на то, что ты обычно делаешь, — оскалился Юго, уничтожая девицу взглядом. — Рин. Где Рин?       Выдохнув очередную струю сладкого дыма, Юри посмотрела на парня совершенно иным взглядом, из коего в никуда исчезли все дьяволята, оставив лишь холодную пропасть — сузившиеся глаза девушки жутко напоминали стылые воды гиблых морских глубин, попади в которые, от человека останется одно большое кровавое пятно.       — Что я могу сказать тебе, парень? — с холодным безразличием передёрнула плечами Юри. — Здесь на всё лишь воля Профессора. Потому гарантировать я могу ничего.       — Стерва, — сжав лежавшие на коленях кулаки, сквозь зубы процедил Юго, где-то в глубине души надеявшийся что его взгляд взбурлит в её груди кислоту и разорвёт там всё на фиг. — Убью тебя.       — Чего бы я очень не рекомендовала, — усмехнулась «стерва». — Знаешь, плохо будет огорчать Профессора.       — Как интересно, — недобро ухмыльнувшись, Юго встал со стула, сделав несколько шагов в сторону сидевшей на кровати Юри. — А его можно огорчить?       — Гипотетически, — аналогично улыбнулась она, отложив мундштук к стоявшей возле портсигара хрустальной пепельнице.       — Ну, раз ты так говоришь…       Внутри злостно оскалившегося парня только-только успело пробудиться демон гнева, как Юри оказалась отброшенной грубой физической силой, точным ударом в челюсть, к спинке кровати, изо всех сил ударившись об неё затылком. Мимолётная секунда мрачного, совершенно не свойственного ему, удовлетворения, и лицо парня исказилось в недовольстве, когда эта дрянь, демонстративно приложив руку к щеке, приподнялась на локте и посмотрела на него абсолютно безразличным взглядом. Ярость вспыхнула в горячем сердце Юго с новой силой — и всё из-за этих хищных, насмешливых глаз, которые ну никак не могли принадлежать нормальному человеку.       Только психопату. Только чудовищу.       Любой другой бы насмерть перепугался этого взгляда, этого уподоблявшегося оружию массового поражения бешенства на самой поверхности пронзительных глаз Юго.       Но не Юри.       На самой глубине её чёрной, с рождения прогнившей души лишь бурным потоком клекотало сладостное злорадство. В мыслях своих она хохотала над бессилием в этих же глазах.       — Честно, вообще я с детства приучен, что бить девочек это плохо, — они сузились. — Но ты не девочка. И даже не женщина. Ты дьяволица.       Её усмешка стала только ещё более дьяволоподобной.       — Что же, благодарю за комплимент, — Юри поднялась с кровати, сделала шуточный книксен, и, подойдя к парню почти вплотную, положила когтистую руку ему на щеку. — Премного.       Пустив в ход самую обольстительную улыбку из своего арсенала, Юри прильнула к лицу Юго, коснувшись его лёгким, точно лепесток розы, поцелуем. Юноша чистым рефлексом отвращения резко дёрнул голову в сторону.       — Тебе лучше выполнить своё обещание, — прошипел он.       — Разумеется, — гаденько хихикнула девица. — А тебе осталось ещё несколько разков… ну ты и сам понимаешь.       — Выебать тебя, так?       — Верно, — выразительно кивнула она, не сводя глаз заклинательницы змей с парня.       Цыкнув, в последний на сегодня раз Юго попытался испепелить её взглядом, прежде чем исчезнуть в ослепительной вспышке ярко-розового света. Оставшись в погрузившихся в ночную темень покоях одна, Юри сладко потянулась и бросила взгляд на одинокого мотылька, беспорядочно и безнадёжно бившегося хрупкими крылышками о незажжённый светильник. Улыбнувшись сама себе, своей любимой походкой, на мысочках, заложив руки за гордо выпрямленную спину, девушка прошлась туда-сюда по персидскому ковру чудного бордового цвета, украшенным витиеватыми узорами восхитительных роз из бронзовых нитей. Скользнув ножкой, Юри остановилась у своего любимого огромного, в полный рост, зеркала в тяжёлой кованной золотой раме. Со страстью и жадностью Нарцисса она окинула себя внимательным взглядом с ног до головы, вглядываясь в своё прекрасное лицо, шикарную шевелюру, ладный и стройный стан, изящные руки с пальцами настоящей пианистки.       «Но я ведь могу и не выполнять своих обещаний, — усмехнулась себе Юри, пожав точёными плечиками. — Я же дьяволица».       — Господа вуайеристы, довольно, — заправив волосы за уши, вслух заговорила она, взглянув на отражение кровати. — Представление окончено. Можете вылезать уже.       Шорох, и оттуда медленно выполз паренёк. Поднявшись на ноги, он обтрепал синюю форму Обелисков, пусть чистота пола даже в таких местах была поразительной, — прислуга в покоях фаворитки Профессора работала особенно тщательно, — поэтому элегантному наряду Соры Шьюнина не угрожала ни пылинка.       — Что вы говорите, госпожа Наставница? — елейно улыбнулся парень, потуже затянув резинку, сдерживавшую в хвосте пышные бирюзовые волосы, в слабом лунном свете отливавшие серебром. — Какие господа вуайеристы? Вы ведь сами пригласили меня побыть там, для полноты ощущений.       Передёрнув плечами и обернувшись, Юри полупрыжком оказалась перед юношей и положила ладони ему на лицо, с некой долей удовольствия отметив, что некогда миниатюрный мальчонка за последние годы вытянулся и возмужал, почти превратившись в тот тип мужчин, что так обожала она.       — И знаете, ощущения пребывания под кроватью во время чьего-то коитуса просто непередаваемы, пусть и опасаешься, что могут невзначай задавить.       — Но тебе всё же понравилось, верно? — напевкой растянув слоги в последнем слове, склонила голову вбок Юри; в игриво прищуренных глазах мелькнула шаловливая искорка.       — Безусловно, — парень отвлёкся на покрытое серебряное блюдо на стоявшем посреди комнаты столике. Плюхнувшись на стул, Сора приподнял крышку, довольно улыбнувшись при виде открывшегося манившего его неизменно сладкоежкин взор кусочка клубничного тортика. — Но должен, сказать, однако, - проговорил Шьюнин, наколов на серебряную вилочку аппетитный кусочек с кокосовой присыпкой и отправив его в рот, довольно зажмурившись, — вы та ещё болотная ведьма, уважаемая Наставница.       Та вздёрнула бровь, красноречиво поглядев на беззаботно хрумкавшего десерт дерзкого мальчишку. Отодвинув стул и почти незаметным движением оправив юбки, Юри опустилась на стул напротив, облокотившись о гладенькую поверхность из тёмного дерева и положив подбородок на сплетённые в «замок» руки, не сводя с Соры широко раскрытых зловещих глаз.       — Так, — холодным ледяным голосом молвила она, — давай ещё раз, Шьюнин. Я сделаю вид, что не слышала, а ты повторишь эту фразу ещё разок, м?       Застыв с поднесённой ко рту вилкой, юнец встретился глазами с пробиравшимися в самые тёмные закрома своей души очами. По телу пробежался холодок, кусочек сладости шмякнулся обратно на фарфоровое блюдце.       — Ааа, — сглотнув застрявший в горле ком, Сора превратился в каменное изваяние: кто-кто, а Наставница была как-никак одной из немногих, способных вызвать мурашек на коже. — Я хотел сказать, что… вы просто фея, достопочтенная Наставница.       Словно перезвон крохотных колокольчиков по будуару разлился смех Юри.       — Ну-ну, не сюмбюльничай, милок. Со мной это не работает, — лукавила: она любила лесть.       — Как скажете, Хюррем-султан, — «учтиво» поклонился ей парень, сидя с блюдцем и вилкой в руках.       «Я всегда знала, что лебезничает он лучше, чем сражается в дуэлях», — про себя подумала Юри, еле слышно хмыкнув.       — Осторожней со своим остреньким язычком, лоля, — хихикнула она. Сора едва заметно поморщился: «лолей» он был несколько лет назад, когда Наставница, ссылаясь на его слишком девочковую внешность, в обмен на уроки сражений наряжала его в разнообразные пёстрые платьица с бантиками и рюшками — худшего ночного кошмара не было для Шьюнина Соры. — Иначе того гляди отрежу его. Чем будешь вкушать любимые сладости?       Кусок с клубникой чуть не пошёл парню не в то горло — он прекрасно знал, что эта женщина никогда не бросает слова на ветер. И о языке она никак не шутила: так или иначе, но весь факультет Ра остался немым, решившись расплёскивать этими самыми языками грязные сплетни о ней и Профессоре. Вот и отрезали им эти ненужные органы. Чтобы не болтали. — Но так, — кашлянул Сора, — всё-таки, почему? Зачем вы помогаете этому синхровику? Если Профессор прознает об этом…       — Кто сказал, что я помогаю?       Шьюнин вздрогнул. Холодные глаза Наставницы определённо отражали ничего кроме издевки.       — Помогаю? — усмешка. — Я? С чего бы?       Оправив платье, она поднялась. Меряя комнату расслабленными шагами, она снова вернулась вниманием к своему отражению в зеркале.       — Если тебе интересно, малыш, могу и сказать, — Юри приподняла волосы, встряхнув ими. — Этот мальчик… Юки, или как его? Неважно. Одним словом, этот милаха как-то сумел додуматься использовать карту своего дракоши в качестве телепорта и материализоваться здесь. Но кто бы мог подумать, что попадёт он прямиком в общежитие Обелисков? Да, — хихикнула. — Они бы его просто на ноль помножили, прямо на месте, не проходи я счастливым случаем мимо.       — Но всё же зачем было ему помощь предлагать? — Сора внимательно смотрел на Наставницу.       — Лоля-лоля, — покачала головой она, — ты не понял, да? Разве сам не в курсе, что этих, — поморщилась, — девок мы каждый день, утром и вечером, переводим в иные концы Академии? Для конспирации, так сказать. Как думаешь, у этого мальчика-синхровика, какие у него шансы найти свою девчонку прежде, чем не оставить по себе и мокрого места в дуэли против кого-то из наших парней?       — Нулевые, полагаю, — Сора отправил в рот новый кусочек торта. И только он попал в нужное место назначения, как в голову юноши яркой молнией ударило прозрение. — Подождите! То есть вы с этим парнем… Вы его?..       — Угу, — Юри резко развернулась, уголки её губ приподнялись в необыкновенно приторной улыбке. — А что? Почему бы не воспользоваться такой возможностью? Хорошенько поразвлечься раз эдак… я пока не решила.       Она громко рассмеялась, а Сора просто застыл взглядом на её окутанной холодным рассеянным светом луны фигуре.       — Видишь ли, малыш, — Юри кокетливым жестом оправила лиф платья, — люблю я просто таких мужчин, как тот паренёк. Горячие, жестокие, страстные… достаточно всего лишь отворить клетки с их демонами. А в том парне они сидят такие — подлинные дьяволята агрессии и насилия. Столь очаровательные, только выпусти их. Правда…       Её лицо исказила некрасивая злостная гримаса, когда она легонько коснулась пальцами словно горевшей огнём нижней челюсти.       — …правда, такие мужчины очень часто не рассчитывают силы и не знают элементарных манер.       В груди вспыхнул первобытный огонь. Ярость заклокотала там, превратив всё нутро девушки в жерло вулкана; Юри, вернувшись необъемлемым вниманием к зеркалу, жадно всмотрелась гладкую, без единой царапины, поверхность, нещадно отражавшую набухавший на всегда безупречном лице багровый синяк и искажённые от боли утончённые черты.       — Сучонок, — фыркнула девушка, поглаживая пальцами больное место. — Будь у него больше мозгов, сообразил бы, что этим никак не облегчает участь свой драгоценной Рин. Как думаешь, лоля? — губы разрезались в безумной усмешке; в глазах сверкнули недобрые искры. — Сколько ещё ударов кнутом выдержит эта девочка? В последний раз я угощала её шесток дней назад в размере пятнадцати, когда её «друг детства» осмелился мне руку свернуть. Полагаю, на этот раз двадцать пять будет самое то.       Заливистый смех разорвал к чертям все серебряные ниточки спокойствия, стягивавшие плотное одеяло ночной тьмы, а Сора ни с того ни с сего почувствовал, что было бы не лишним сейчас превратиться в мышонка и шмыгнуть куда-нибудь, можно опять под ту же кровать. Ведь даже амёбе могло быть понятно, что если уж эта барышня заговорила о кнуте, во владении коего ей не было равных во всей Академии — ещё одна ночь вплетётся в верёницу многих других подобных, когда густая темень окунётся в водоворот новых криков ужаса и боли, когда свежая кровь впитается в затхлый воздух подземелья, просочится сквозь беспристрастные толстые каменные стены и окрасит в алый небо и луну.       Ещё одна ночь ознаменуется жестокими пытками невинных девушек, которых Юри, Принцесса Академии, ненавидела от всей своей подёрнутой мраком души, свирепея просто от одного взгляда бездонных глазок с безграничной коровьей дурью, просто от их счастливых улыбок, ясных, как солнышко, просто от воистину магических сил слов, точно жемчужинки слетавших с их розовеньких уст, даря надежду.       Просто от того, насколько они были важны Профессору. Просто от того, что некто готов душу продать и стереть в ничто, в пыль, плоть, в попытках спасти их.       Просто потому, что другие девочки всегда раздражали взор Юри, подобно жалким одуванчикам-солнышкам, пытавшимся затмить своим светом источавшую сладчайшие ароматы шикарную в пик своего цветения розу.       У Юри нашлась бы ещё тысяча и одна причина своей ненависти.       Но что наверняка, что определённо было выжжено огнём на её стылом сердце: она просто на дух не переносила девушек.       Совсем-совсем.

***

      Как скульптор, со тщательной бдительностью следивший, правильно ли он отсёк кусочек от твёрдой породы, со страстью и усладой подлинного ценителя искусства, улыбаясь, Юри рассматривала своё прекрасное творение. Белоснежное тело, подвешенное между двух столбов с перекладиной, привязанное за поднятые вверх руки, лишь умножало неописуемую красоту всей картины. С особым упоением Юри разглядывала каждый сантиметр этой плоти, столь любовно окрашенной свежими зияюще-алыми следами. Она стояла к ним спиной, но чувствовала всем нутром те любопытствующие и похотливые взгляды находившихся в сыром помещении подземелья старших офицеров-Обелисков.       Неглиже. О, да: если женщина и знала как унизить другую женщину, то только так. Ведь у даже самой стойкой и непробиваемой, как у Серены, сжигавшей Юри дотла взглядом, всё равно оставалось чувство стыда и отчаяния. Когда несколько мужчин пожирали её взорами пламенными, едва сдерживая исконно мужское желание отыметь её всей своей небольшой группой семи человек. Сам воздух, наполненный удушливыми запахами крови, пота, затхлости и глины располагал к нелицеприятным мыслям, ровно как и обнажённое юное тело. Пусть и опухшее, а из самых новых ран струились потоки крови. Но Серена даже в таком положении старалась не позволить разуму разбиться в осколки, защитив рассудок пусть просто занавесом длинных, слипшихся от пота, крови и грязи, синих волос, повисших, точно свалявшаяся шерсть. Не самая лучшая защита, просто вот так держать голову низко опущенной, но так оставалось закрытым хотя бы лицо, и лишь перекошенные от боли и ненависти зелёные глаза виднелись за рваными прядями. Это самое большое, что вообще можно было сделать, когда проклятая верёвка впивалась в запястья, перетирая до крови нежную кожу, каждую ссадину, что необратимо станет новым шрамом на вечную память, жгло огнём, а мышцы, словно деревянные, ломило от адской боли.       Недолго длилось сомнительное забвение: Юри, широко и тошнотворно счастливо улыбаясь, кончиком кнута приподняла подбородок девушки. Уголки губ поползли ещё выше, когда взор сердоликовых глаз спустился к полной груди с тяжёлыми сосками. Распухшие и красные. Прекрасно. Не зря Юри многие годы штудировала все доступные описания этой ужасной пытки, в частности, и пункт, что женщинам особенно больно, если бить по грудям, нанося удары по соскам.       — А ты неплохо держишься, дорогая, — голос Юри отбился от тяжёлых серых стен, в темени ночи напоминавших хмурые каменные лики гигантов.       Дёрнувшись, скорее уже рефлекторно, как обычно, когда раздавался этот до приторной слащавости мурлыкающий голосок, почти потерявшая сознание от боли Серена вновь осмелилась позволить их взглядам вступить в конфронтацию.       — А ты всё такая же сумасшедшая сучка, как и всегда, — усмехнулась Серена, резанув даже не этими словами, а вспыхнувшем в глазах живым огоньком, самолюбие Юри. Нет, ну эта шваль уже по обычаю, подносила её ярость до точки кипения: тело истерзанное, со шрамами, отслоившимися полосками свежей кожи и, местами, со следами ожогов от раскалённого метала, а пронзительные зелёные глаза так и продолжали гореть насмешкой.       — Болтливая ты сегодня, — подбоченившись и покачав головой, Юри постаралась не дать запредельным градусам в воспламенившемся сердце взять вверх над обычным ледяным спокойствием. — И это после двадцати-то ударов. Твоя подруга Рин не выдержала и тринадцати.       Юри бросила взгляд на хрупкую девушку с зелёными курчавыми волосами, чьё тело было уже прикрыто кое-какими рваными лохмотьями. Без сознания, бледная, с чёрными кругами под глазами и свежими кровоподтеками да синяками, как покойница, сидела она у сырой холодной стены, прислонившись к углу; костлявые руки были соединены в запястьях грузными деревянными колодками.       — Вы такие непослушные птички, — Юри пожала плечами. — Какая жалость, что Профессор запретил мне наказывать вас строже, нежели двадцать ударов.       — Знаешь, даже у него хватает мозгов понять, что пятьдесят ударов кнутом могут иметь далеко неблагоприятный исход, — как можно громче выпалила Серена, задев у своей экзекуторши ещё одну больную точку.       Ещё до своего побега из Академии Серена однажды сумела выдержать целых сорок два удара, причём тогда хлыст был гораздо острее, но, к счастью для маленькой твари, Профессор, своевременно прознав о чрезмерном истязании важного для изучения образца, остановил свою взбесившуюся фаворитку, после отобрав у неё все дорогие её сердцу игрушки: кнуты, обтянутые проволокой и заканчивавшиеся небольшим крючком. Самые любимые потешки Юри: такая цацка просто замечательно раздирала плоть, отчего впечатления от удара равнялись обоюдоострому ножу. И как бы теперь, после насильственного возвращения сей синеволосой суки «на родину», Юри не хотелось и места живого не оставить на ней, превратив в подобие живого мертвеца — больше двадцати ударов самым обычным кожаным хлыстом без всяких особых приспособлений было строго запрещено. А слово Профессора — всегда закон.       — Ты, курица малиновая, а знаешь, однако, я тебя очень люблю, — Серена улыбнулась.       Ей вспоминалось, как с тех самых пор, когда она могла уже помнить, их «любовь», — девочки, которую Профессор удерживал за удушливыми, но всё же надёжными стенами Академии, и девочки, которая с самого младенчества, кажись, была крещена в крови, — была самой искренней и взаимной. Сколько ведь общего было у некогда слепо следовавшей геноцидным планам Профессора солдафонки, остававшейся при этом даже не в тылах, а как принцесса в башенке, и настоящей Принцессой, всегда находившейся на самих передовых линиях огня, элегантными жестами сравнивавшей с землёй всех сопротивлявшихся Академии?       Юри подарила ей в ответ ослепительную улыбку и сделала парочку лёгких шажков назад.       — Я тебя тоже.       Резкий свистящий звук, пробиравший до мозга костей, раскроил воздух. Ремень хлыста гордо взметнулся ввысь, прежде чем звонкий отзвук удара в унисон с разрывавшим связки хриплым криком эхом отбился от стен. Отслоился новый кусок кожи, от ребра и до низу живота, ярко зиявшая плоть показалась на мгновение, прежде чем из свежей раны ручейками потекла горячая кровь. Новый удар. Серена скорчилась, будто попытавшись сорваться с места, но верёвки отлично сдерживали запястья, вновь натерев до заставившей девушку прикусить губу боли. Ещё: по бёдрам, почти коснувшись половых органов — из горла Серены вырвался хриплый крик безумной боли.       — Тебе всё же везёт больше, чем бедным Рин, Рури и Юзу, — с улыбкой приговаривала Юри, нанося удар за ударом. — Не приходится тыкать носиком в ангельскую пыль и колоть герыч.       Беззаботным и заливистым колокольчиком, как у маленького ребёнка, её смех заполнил темницу. Серена, уже не чувствовавшая от боли собственного тела, оставшимися вспышками ещё не успевшего скрыться за плотной гранью бессознания разума вспоминала, что той же Рури больше не было на свете. Самая хрупкая из образцов, девушка, ломкая, будто сгнившая спичка из сгоревшего Хэртленда, самая первая, опыты над которой завершились раньше всех — её больше не было на этом бренном свете. Как только последний эксперимент был проведён, Профессор дал добро, и Юри не помедлила со всей свойственной ей «жалостью» сообщить бедной девушке, что за её несчастной тушкой никто не придёт: двойник Юри, эксизовец, Юто, кажись, его звали, ничем не сможет ей помочь с мира Ёми, а старший брат не слишком-то и торопился спасать младшую любимую сестрёнку, пригревшись под солнышком Стандарта. Конечно, последнее было не правдой, но…       …но миленькая девочка с разорванной в клочья психикой Рури не выдержала, оборвав собственную жизнь, накинув на шею любимый, подаренный братиком шарфик, им же переломав шейные позвонки, прыгнув с такого ненадёжного тюремного стульчика.       А Рин? Даже если её «друг детства» сумеет вытащить её из этого ада — ох, куда больше сил придётся потратить на очистку ссохшихся вен после увлекательных путешествий по «героиновому раю». Какие уж тогда участь-победа в турнире Friendship Cup и выход двух сирот из трущоб в топ-элиту Сити, вы о чём?       — Кстати, мальчики, — ослепительно улыбнувшись, Юри обратилась к офицерам Обелиска. — Хираги Юзу у вас там уже по какому кругу пошла?       — По четвёртому, — ответил один, сочтя за благо поклониться пронзавшей его взглядом девушке.       — Разве не по третьему? — возразил второй, посмотрев на него.       — А я думал только по второму, — удивился третий.       — Жди своей очереди, значит, — хмыкнул первый.       — Ох, ну ладно-ладно, ребятки, — Юри закатила глаза. — Неважно. В любом случае славно, если вам весело, — дьявольская улыбка разрезала её губы; её любимое оружие взмыло ввысь опять.       Секунды казались часами, и жизнь существовала лишь между очередным взмахом хлыста и ударом для Серены, которая и слышать больше ничего не могла кроме собственных криков и неистово колотившего в разрывавшейся груди сердца. А Юри, хохоча, как безумная, продолжала измываться над и так сильно изуродованным телом, мстя бедной девушке непонятно за что.       Когда всё было кончено, сумасшедшая девица поцеловала запачканный кровью кнут и, сложив, повесила его на почётное место, себе за пояс. Развернувшись, она направилась на выход из камеры, жестом приказав офицерам Обелиска следовать за ней. Когда тенями скользнувшие слуги, ранее немо стоявшие, будто статуи, развязали Серену, истерзанная девушка рухнула на холодный твёрдый пол сначала коленями, а после, с глухим стоном и грохотом, сразу вперёд, лицом вниз.       — Юри… — шепнула она искусанными в кровь губами. — Из чего ты только сделана?       Ступив на порог, та застопорилась. Не повернувшись назад, она сделала несколько шагов обратно в темницу, спиной остановившись пред лежавшей Сереной. Юри развернулась так резко, что юбки взметнулись. По рукам Серены пробежался могильный холодок. Она вздрогнула.       Улыбнувшись и расправив платье, дабы оно напоминало лепестки расцветшей розы, Юри села на колени и поддела её подбородок двумя пальцами, приподняв лицо девушки, заставив её посмотреть ей в глаза. Мурашки пробежали по телу Серены — от этой девицы действительно за версту несло могилой.       — Песенка, моя дорогая Се-ре-на, — растягивая гласные, медленно пропела Юри, наклонив голову вбок, но не разрывая их зрительного контакта. — Если так хочешь, давай я спою тебе песенку.       Смешиваясь с тихим постукиванием срывавшихся с потолка капелек, незамысловатая мелодия заполнила каждый уголок камеры.       — Из чего только сделаны мальчики?       Из колючек, ракушек       И зелёных лягушек       Вот из чего сделаны мальчики!       Из чего сделаны девочки?       Из конфет и пирожных       Из сластей всевозможных       Вот из чего сделаны девочки!       Взяв последнюю ноту, Юри звонко рассмеялась, хлопнув в ладоши.       — Знаешь, милая, — сказала она Серене. — Эту песенку я пела и Дэнни, и лоле Соре. А теперь и ты её знаешь!       Смех продолжал разливаться медовой патокой по мрачной камере, обжигая синеволосую девушку серной кислотой.       — Ты правда считаешь, что сделана из этого, Юри? — колоссальных сил стоило несчастной приподняться на обтёсанных до мяса локтях и выронить, точно драгоценный перл, сей вопрос.       На глаза жутко не вовремя вновь упала пелена, Серена чувствовала, что вот-вот опять рухнет лицом вниз. Обычно хорошо контролируемое восприятие реальности начало растворяться в сдавливавшем голову чёрном тумане; девушке начинало казаться, что она понемногу слепнет: свет, коего и так было слишком мало в этой протухлой камере, неумолимо ускользал из глаз. Мрак пробирался в начавший затягиваться льдом мозг девушки, всё тело будто покрывалось изморозью, пальцы онемели — с каждой уплывавшей в никуда секундой Серена ощущала, как душа её уходила куда-то за далёкую неведомую грань, окажись под которой, никогда более не испытаешь ни переживаний, ни боли, ни страха. Ничего.       Только ужасающее желание заснуть одолевало девушку, без сил опустившуюся на слишком холодный и мокрый от её собственной крови пол. Но зрение, уже превратившее в размытые пятна всё вокруг, ещё могло различить бархатные туфельки, почти неслышно оказавшиеся у остекленевших глаз Серены, а почти угасший слух сумел уловить последние тихие слова склонившейся над ней Юри.       — А ты ведь самый первый и давно уже отработанный материал, дорогая. Профессору больше и не интересна. Осталось ещё немного завершить с Рин и получше заняться Хираги Юзу. Извини.       «Извини», — а в голосе ни капли сожаления; слово как плевок на начавшее выстывать тело.       — И ты была права. Я и впрямь не сделана из «сластей всевозможных». Из этого сделаны девочки. Я же, — встряхнув волосами, Юри тихо засмеялась, в глазах сверкнули чёртики. — Я — монстр. А мы сделаны совершенно из другого материала.       Вот только Серене ответ был теперь безразличен. Юри, поняв, что её больше не слушали, брезгливо вытерла запачкавшуюся кровью подошву туфельки о руку девушки и развернулась, напоследок отстегнув со своих плеч шёлковую накидку. Бордовая ткань лёгко соскользнула, кое-как прикрыв бездыханное тело. Молчаливые слуги-тени забрали бессознательную Рин, унося её в новое место.       А Монстр, правивший Академией, покинул пределы очередной камеры, дабы никогда больше в неё не вернуться.