Любимая конфета

      Если вы официально спросите Джея, любит ли он Дженсена, он рассмеется, но всегда скажет - конечно, да, мы - партнеры, мы - лучшие друзья, мы - как братья. Джареду всегда легко было сказать - «Я люблю Дженсена». Он рассказывал однажды, как написал это на стене ресторана, и все видели красное «признание» в гэг риле. Да, сказать «люблю» было легко.       Но если вы вдруг сядете за неофициальный разговор с бутылочкой пива, Джей удивленно посмотрит вам в лицо: разве мужчины вообще говорят о таком? Ну да, иногда они треплются о «чувствах» и «отношениях», но это всё работа, не более того. Чего только не скажешь и не сделаешь ради популярности, – тут Падалеки виновато усмехнется, показав на миг пресловутые ямочки. Сами ведь знаете, что такое безумные, романтичные, донельзя экзальтированные девчонки на конвентах… Дженс - классный друг, но «любовь», «семья» и все такое? Джаред рассмеется хрипло и весело: простите, а вы нас с «мыльной оперой» не перепутали? Дженсен Эклз - это работа. Следующий вопрос, пожалуйста. Что он любит делать, когда один? Дайте-ка подумать… «Спать» как ответ не подойдет - если не засмеете, так от скуки свернете скулы. Мечтать, наверное… А вот, вспомнил!       Джареду всегда нравилось играть в игру «Конфеты! А что было бы если?». В ней он превращал любимые сласти в разные полезные штуки. Вот например, мишка. Красный или зеленый мармеладный мишка огромного размера – вместо матраса! Приходишь и… па-адаешь на мягкое и фруктово-пружинистое!       Или цветные тянучки! Помните? Будь они больше с десяток раз, он бы качался на резиновой радуге – славные вышли бы качели! Вверх-вниз-вверх-вниз! И высоко-высоко, как в детстве… Сахарные крошки алмазами блестели бы в лучах солнца, а от радужной ленты пахло бы не железом или резиной, а бананом и клубникой, и еще много чем таким же вкусным!       А еще бывает наоборот. Вот эта мелодия - как черничный, или нет, подождите, как смородиновый коктейль, - тягучая, терпкая, ароматная... Смех Дженсена вкусный и звонкий. Он то разноцветными леденцами звенит на зубах, то мягкой-мягкой-мягкой ватой набивает щеки, и хочется этой сладкой пушистостью заполнить рот до отказа, ощущать на языке нежную текстуру и неуловимый легкий вкус…       А иногда он, как прозрачная и прохладная вода, – льется по горлу благодатной струей.       А иногда - как солнечные зайцы на стене, непослушные, но яркие и теплые.       Ему уже говорили, да он помнит и сам, честное слово, помнит, что каждый раз, когда шутит, первым делом смотрит на Дженсена – засмеется ли? Каждый раз. Пару лет назад на Торконе в очередной раз попросили изобразить…не Дина, Дженсена. Он поднял воротник, встал в позу, настроил фирменный взгляд и губки Blue Steel, как мог, втянул щеки. Не успокоившись, под дружный смех надавил пальцами – щеки стали еще худее. А потом, совсем немного покрасовавшись перед залом, он почти сразу повернулся к Эклзу, - и все смотрел и смотрел, как тот, склонившись, тихо смеется. И всем было ясно: актеру глубоко фиолетово, что он простоял перед фанатами в образе какие-то жалкие пять секунд. Тогда-то Падалеки и запомнил, что по-настоящему ему нужна была только одна реакция...       …а иногда он – светлее и душистее горного меда и янтарной смолы, слаще карамельной патоки и шоколадных пирожных…       Джей любит его смех, так любит, что не может удержаться, и каждый раз смешит его всеми способами и там, где только возможно. Может, в глазах людей он давно глупый клоун, но до тех пор, пока Джену весело, ему все равно. Вот и сейчас Дженсен хохочет, а Джареду хорошо – волнение стучится в горле, от напряжения подрагивают пальцы, глаз невозможно оторвать от захлебывающегося смехом друга, и зал с энтузиазмом вторит ему. Тогда, еще в самом начале, ухо уловило чей-то мелодичный, красивый смех: это девушка справа из зала. Она смеется сегодня первой, за ней подхватывают несколько голосов, а потом грохочет и весь зал. И теперь льется девичий смех, и теперь общее радостное возбуждение, как наркотик, сладко щекочет нервы.       И от того, что все пришедшие любуются смеющимся Дженсеном, от того, что и он делает то же самое – неприкрыто восхищается им, не смея дышать, – от всего этого сносит крышу, что-то сумасшедшее застревает в груди, и его несет. Он шутит и шутит, и неважно, что порет полнейшую околесицу, что повторяется и пробует одну-единственную шутку на все лады, – Эклз ведется и на шутку, и на интонацию, и на тот самый первый мелодичный и влюбленный смешок из зала и просто не может остановиться.       И как же чудесно, как вкусно он смеется!! От глаз разбегаются лучики чистого веселья, а голос превращается в малиновые леденцы... Невыразимо уютное, теплое чувство затопляет Джареда, и так не хочется выпускать это счастье из груди… Ну как, скажите, как тут устоять?       Заливистый и счастливый смех Дженсена Росса Эклза – это все, что нужно Джею Падалеки, да-да, это все, покупаю, заверните, спасибо, сдачи не надо.       И нет, Джей не думает, что это любовь. Вот что скажет он вам неофициально.