Две недели

      Медлить было нельзя: больше не будет ни времени, ни возможности. Если она не сбежит из этого Великими Предками забытого прайда, то поставит жирный и воистину алый крест на своей жизни, оставив себе лишь ничтожное и жалкое существование, которое продлится остаток дней, что будут даны ей свыше; что даст ей великий, но вряд ли существующий белоснежный бог Айхею. Решение было принято давно: львица сбегает из прайда отца, к которому даже родной дочери надо было обращаться на «Вы» и называть не папой, а королём, и живёт жизнью бродяги-одиночки. А дальше уже всё равно, что будет. Не исключено, что сможет присоединиться к другому прайду; а может, и продолжит странствия, открывая неизведанные львам земли саванны, касаясь лапой туда, куда наверняка не касалась лапа ни единой львицы или льва.       Ко всяким походам она не была готова, ровно как и покинуть свой родной прайд, но осознавала, что это будет намного лучше, чем оставаться здесь с управляющим землями, помешанным на битвах и власти короле.       С того самого момента, когда Кузиму — властитель этих земель (которого шёпотом за его спиной подданные называли тираном) и предводитель прайда — женился на Азоле — одной из лучших охотниц прайда и самой молодой львице из прайда, то жизнь новопосвящённой королевы, как и всех остальных львиц пошла под откос.       С детства тёмный львёнок, которому родители — Адили и Кинаби, — дали имя Кузиму, не понимал, почему короли должны следовать тому, что завещали им якобы призраки Великих Королей Прошлого и даже сам Айхею, почитаемого белоснежного льва-бога, который якобы создал «высших» животных саванны и теперь распоряжается их судьбами с начала существования жизни; а также дорогие и многоуважаемые родители, искренне верующие в них. Каждую «вылазку» вместе с матерью или с отцом львёнок слушал захватывающие истории про создание мира, про первых львов и духов — Великих Королей Прошлого. Однако Кузиму рассуждал так: если никто их не видит, не слышит, а они не показывают признаков существования, то, соответственно, их просто нет. Выдумки для маленьких львят, сказки, которые рассказывают матери перед сном своим детям! И они, глупенькие, верят, что за ними наблюдают призраки тех, кто правил здесь раньше и когда-то погиб. Да это же просто смешно!       Почти с самого детства львёнок думал, каким он будет правителем, какой у него будет огромный прайд, сколько земель будущий король захватит, как вырастит своего наследника — именно это занимало большую часть мыслей принца; а Азола ему нравилась с подросткового возраста: статная, милая мордочкой, хорошая охотница, да и в бою отнюдь не трусиха.       Однако Кинаби — справедливый и мудрый король, который почти всё свободное время проводил с любимым и единственным сыном, учил его другому: справедливости, доброте и мудрости. Неизвестно, откуда у молодого льва были такие мысли: о власти, завоеваниях и будущем жестоком царствовании; возможно потому, что тёмногривый король хотел видеть в невестках Сарафу, пытался их как-то свести. Но ничего не получалось, как бы он не «старался». Сама Сарафу весьма хотела стать женой Кузиму. Нет, он львице не нравился, на её взгляд, не очень красив, да и характером не очень; всех усилий хватило на пару ночей, проведённых вместе — лев с львицей смотрели на звёзды и разговаривали вместе. Как бы Сарафу не пыталась понравиться Кузиму, ничего не получалось, «чувства» были не взаимны. Сыну короля по-прежнему до ужаса нравилась Азола.       Однако, увидеть свадьбу сына с Сарафу королю прайда не удалось.       После смерти отца, которая произошла в бою, устроенном аутсайдерами (позже они были побеждены и навсегда искоренены с земель прайда погибшего Кинаби), тёмногривый лев, который был уж очень похож на своего погибшего отца, взошёл на престол и, естественно, спустя некоторое время — около нескольких недель скорби по ушедшему королю, — женился на давно любимую Азолу. Сарафу, не выдержав измены к своей чрезмерно обожаемой персоне, сбежала из прайда, мысленно прокляв Азолу за свою привлекательность характера и внешности, а Кузиму за то, что выбрал не ту.       Через пару дней умерла и Адили, будучи в пожилом возрасте. Скончалась она от неизвестной доселе болезни.       Вновь неделя скорби.       Королём Кузиму был совсем не справедливым, если говорить честно. Буквально через несколько недель после того, как Кузиму стал королём, об этом прознал соседний прайд. Предводитель того прайда Кифо напал на льва, с отцом которого давно соперничал. Прайд того короля был очень беден — едва хватало пищи львицам-охотницам, про запас они и думать не могли. Битва закончилась для Кифо неудачно — Кузиму весьма хорошо знал про врагов отца. И, обладая достаточно большой силой, убил противника; половина прайда была изгнана, половину примкнула к Кузиму. Но сколько не уговаривала его любящая несмотря ни на что жена, что это плохо, Кузиму всё равно делал всё по-своему.       И вот, родилась Зира, точно соответствующая значению своего имени — «ненависть». Имя ей выбрал отец, который совершенно был не рад тому, что родилась именно дочь, а не сын, которого он ждал долго, несколько лет, а потом ещё три томительных месяца — пока длилась беременность жены. О сыне он мечтал давно, думал о том, как будет передавать знания ему, как научит быть хорошим королём, каким, как Кузиму считал, он сам и является. А в особенности, как прервёт этот круг королей, которые верят в привидений и поклоняются белому льву, которого зовут Айхею. Который, в принципе, уже прервал, став королём. Да и было бы намного лучше, родись у него сын; незаметно прошли две с лишним недели, и Зира открыла глазки, которые оказались светло-красными. Почти точно такие же, какие были и у её отца. На следующий же день львичка была представлена животным земель и прайду, потом прошёл ещё месяц... А Кузиму перестал злиться на то, что родился не сын, ему пришла просто отличная — и одновременно коварная, — мысль: он воспитает дочь так, как хотел бы воспитать сына! Просто замечательно. Лелея эту мысль ещё около полугода, он пытался сделать условия жизни своего львёнка как можно строже: меньше игр с другими львятами, меньше провождения времени с матерью, которая не хотела, чтобы Зира выросла такой же, как и её муж; а в противовес запретам он давал больше разговоров о том, как хорошо быть королевой, и как ей надо быть. Но всё это пугало Зиру: злая ухмылка и басовитый смех отца, его странные и постоянные разговоры о королевстве, которые порядком утомляли львёнка, и всё прочее.       Маленькая Зира ещё тогда ничего не понимала и старалась не огорчать отца, которого наивно любила и хотела угодить ему, поэтому «правильно» отвечала на вопросы о правлении, поддерживала разговоры про то же самое. Только краем глаза замечала, как потухал взгляд голубых глаз Азолы, когда она всё больше проводила время с королём-отцом или когда вечерами рассказывала другим львицам-подросткам, чему Кузиму научил её, Зиру. Иногда она даже поддавалась разговорам с другими членами прайда и мечтам о будущем правлении, рассуждая об этом вслух. Нельзя было сказать, что королева Азола всё ещё питала любовь к мужу — она всё понимала, в отличие от своей дочери, и с грустью осознавала, что тот Кузиму, её милый и молодой муж, уже не тот лев, которого когда-то молодая охотница прайда Кинаби полюбила, проводила с ним всё своё свободное время, когда не охотилась. С такой же печалью и тяжестью на сердце вспоминала, как они, сплетя хвосты, прогуливались по саванне, которая светилась жизнью и радостью. А теперь всё стало совсем не так, всё стало просто ужасно. С возрастом навыки охоты и боя ничуть не уменьшились, но ни разу после не слышала она ласкового слова от мужа, похвалы за принесённую дичь. Казалось, он был только сосредоточен на одном — достойно вырастить дочь.       Конечно, объяснить всё дочери было рискованно, Азола слишком дорожила своей жизнью. Но всё — улыбки, мнимая любовь и поздравления, что относились к Кузиму, — исключительно всё было лживым. Живёт, питается, охотится, даже имеет ребёнка — уже хорошо, даже просто отлично.       По вечерам пока ещё не совсем взрослая Зира, ложась рядом с матерью и улавливая её нехорошее настроение, шептала ей всякие нежности и делилась радостями, чтобы как-то успокоить, увидеть хотя бы малейший намёк на улыбку. Азола понимала, что всё-таки единственное, ради которого она ещё остаётся тут, а не тоже куда-то уйдёт — дочь. Любимая, милая и добрая Зира, которая любит её всем сердцем; засыпала королева с грустной улыбкой.       — Мам, а что это за яркие огоньки там, наверху? — От воспоминаний сжимается сердце.       — Это... это все те, кто жил здесь когда-то. — Голос матери такой родной, преисполненный нежностью.       — Но папа говорил, что это всё сказки для малышей!       — Может быть. Кто знает, милая... Когда-нибудь и я отправлюсь туда, и твой отец, и ты станешь править прайдом... Будь мудрой и доброй, детка. — И тогда она улыбнулась.       Зира бы хотела забыть эту улыбку, проклинала себя за то, что помнит её. И интонацию, с какой говорила Азола, тоже помнит. И голос, и разговоры... Всё. Красивая голубоглазая львица с полоской чуть темнее, чем основной цвет шерсти, на лбу, глубоко запала ей в память.       Потому что вскоре Кузиму убил её. Подло, резко, без объяснений, в приступе неописуемого гнева. После того самого разговора. Точнее, стоило Зире его пересказать... До сих пор она винит себя в этом, ненавидит за это, хоть и допускает мысль, что Кузиму надо было что-то, чтобы сорваться, выразить откуда-то взявшийся гнев и просто убить кого-то. Такого жестокого король был характера. Зира до сих пор не понимает — почему и за что.       Непрошеная слеза скатилась из глаза Зиры.       Произошло это где-то около месяца назад, а она всё ещё продолжает ненавидеть себя и понимать, что всё же отец был прав — нет никаких Великих Королей Прошлого. Есть лишь только жестокая и суровая реальность. А ещё время. Два мерзких по своей сущности предмета, которые не щадят ни единое живое существо.       Тогда ей больше всего хотелось броситься на пол пещеры, плакать и трястись в истерике, пока не устанет и не почувствует в душе странное умиротворение и покой, которые никак не будут подходить под случившуюся ситуацию. А на следующий день будет скорбеть вместе со всеми, принимая сочувствие вежливо, хотя больше всего львице тогда хотелось бы располосовать морду тому, кто состроит грустные глазки и, осторожно похлопав лапой по спине, серьёзно и печально скажет «сочувствую», хотя в глубине души не будет выражать ни единой эмоции, даже простого сочувствия.       Всё равно, всё равно на этих циничных и подлых тварей!       Зира царапнула когтем землю под лапами.       «Ненавижу...» — прошептала она, ощущая ужасную ярость, и вместе с тем злость.

***

      Он очень хотел бы повернуть время вспять, отдал бы за это почти всё, что у него осталось, но вопрос лишь один — куда именно? В какое время он хотел бы вернуться, чтобы исправить всё? Может, тогда, когда Ахади провозгласил своим преемником Муфасу? Или же когда его предала Сараби, после многочисленных свиданий и долго длящейся любви сказав, что любит Муфасу, а не его, несчастного Шрама? Хотя, неплохо было бы начать с того, когда тот противный буйвол по вине Муфасы (как Шрам и считал) оставил ему эту рану, каждый момент, когда лев смотрит на своё отражение, напоминающую ему о том позорном дне? Ну что же, от этого есть один плюс: лев хотя бы имя сменил; нынешнее казалось ему более устрашающим, предупреждающим. Не то что прошлое — Така, со значением «грязь». Как будто ему с начала жизни, с самого рождения маленького светло-коричневого львёнка, дали статус.       Недавние слова отца плотно засели в голове: «Муфаса, сын мой, ты после мой смерти станешь королём». А дальше пошло что-то невообразимое: предательство любимой Сараби, не присущая брату гордость за самого себя. А про Шрама-Таку будто бы вообще забыли. Да и кто он вообще — младший брат, вечный принц. Единственным спасением была Уру — мать. Королева хоть и любила двух сыновей одинаково, но свободное время отдавала младшему, поскольку Муфаса теперь обучался «мастерству короля» вместе со своим обожаемым чёрногривым отцом Ахади, которого Шрам возненавидел.       Хоть и прошло с этого времени более пяти месяцев — почти полгода, — но настроение по-прежнему у Шрама было... не самое лучшее. Ничто не доставляло ему больше удовольствия: ни пение прелестных птиц, ни сегодняшнее солнечная погода. Ровно ничего.       Сухо и быстро поздоровавшись с матерью и с частью львиц прайда, не отправившихся на охоту (некоторые из них проявляли к нему более чем дружеский интерес, к слову), лев прошёл далее. Почему-то первой мыслью льва, направляющегося к водопаду, было то, что погода сегодня слишком тёплая. Шрам усмехнулся такой думе. Вообще, развеяться надо было, хотя бы из спортивного интереса.       Когда от Скалы Предков до того места, куда успел дойти лев, оставалось много метров, Шрам облизнулся, увидев весьма упитанную антилопу, но одёрнул себя: всё-таки не дело это льву охотиться, пусть это остаётся львицам. А тем более, брату короля, по совместительству принцу как бы не положено охотиться; пожухлая трава неприятно скрипела под лапами, но молодой лев продолжил путь вперёд, уверенно, быстро шагая и смотря себе под лапы.       Он недовольно повёл ушами, вздрогнув, когда над его головой пролетела птица, шелестя крыльями. Лев поднял голову и заметил, что почти пришёл к маленькому водопадику, что находился на территории Прайдленда почти у её края. Он облегчённо вздохнул и быстро зашагал в левую сторону — быстрее, к источнику такой необходимой воды! Казалось, с каждой минутой солнце набирало обороты, ещё больше не щадя несчастных существ саванны, и лев слегка высунул язык, предвкушая. Но сразу же его внимание привлекли голоса: кто-то охотился, и это было слышно не только по перешёптываниям типа «Эй, Гвагу, хватай его!», «Удого, аккуратнее!» и «Хаджа, ну опять ты его упустила!», но и по стуку копыт, еле слышимому чрез растительность. Шрам едва слышно выдохнул, когда услышал среди имён своих соплеменниц «Сараби».       Настроение, которое вроде бы даже начинало улучшаться, вновь рухнуло вниз, будто карточный домик. Он вновь тяжело вздохнул и медленно поплёлся в сторону источника, моля предков о не-встрече с львицей. Всё-таки, учитывая последние события, лев не горел желанием с ней пересечься. Однако, молитвы его, вознесённые Айхею, вероятно не были услышаны, поскольку, как сказал бы сам Шрам, Сараби приспичило попить и окончательно попортить ему настроение. Остаётся уповать на то, что разговор не завяжется, и они просто мирно утолят жажду и разойдутся — одна на охоту, другой на прогулку по саванне.       «Ладно, Гвагу, Удого и Хаджа, я попить, тут водопад неподалёку! — послышалось из-за жёлтых кустов, а Шрам скрипнул зубами. — Всё равно не получилось поймать эту зебру!»       Послышались миролюбивые смешки и согласия. Шраму представилось, какой счастливой сейчас выглядела Сараби: с огнём с светло-карих глазах, неким азартом, удовольствием от охоты; с радостной улыбкой на устах; с приподнятыми ушами; а также сцены из почти каждодневной охоты: как она будет аккуратно красться, чтобы ни один зверь не услышал и не заметил её, как прыгнет на дичь, как взмолится Айхею в своей невиновности из-за убийства. Потом будет ещё дня полтора хвастаться тем, что поймала целую зебру, а подруги будут восторгаться своей соплеменницей и ещё больше уважать её.       А Шрам — Шрам тот единственный, кто будет восхищаться Сараби больше, чем кто-либо другой. Всегда будет, также как и любить её, несмотря ни на что. Поэтому так сложно сохранять самообладание после тех, казалось бы, бесконечных разговоров, когда видит её. А ещё до ужаса легко ревновать к своему брату.       Львица буквально выпрыгнула из кустов и плавно опустилась на все четыре лапы, как и положено кошке; на её мордочке играла улыбка. И тут она заметила бывшего возлюбленного. Стараясь подобрать правильные слова, подошла ближе, чтобы «просто сказать привет». Отношения между ними были не совсем лучшими.       — Шрам, э-э, привет... А что ты тут делаешь? — задала слегка тупой вопрос Сараби, подошедшая к льву.       — Поспать пришёл, — в ответ огрызнулся принц, но потом добавил, стараясь не раздражаться: — А ты что думаешь?       Лев недовольно фыркнул, про себя прибавив: «Как же сложно с этими львицами». Сараби подошла чуть ближе, ничуть не обижаясь на ожидаемую колкость друга. Порою так называемый друг её до ужаса бесил (что было и в детстве особенно), но она его понимала. Расставание всегда даётся не легко.       — Ну-у, пьёшь, — улыбнулась Сараби, стараясь говорить мягко и не начинать никакой ссоры.       — Всё верно. — И в подтверждение правоты львицы Шрам начал лакать воду, осознавая, что сейчас скажет что-нибудь едкое, вновь испортив весь диалог.       Светло-коричневая львица вздохнула и тоже начала пить, посматривая на чёрногривого льва, который, прикрыв глаза, лакал чистую воду. Покончив с утолением жажды, Сараби оторвалась от поверхности прозрачной воды и прошлась языком по своим вибриссам, задумавшись. Она не знала, говорить или нет. В принципе, неожиданные сюрпризы (которые произойдут буквально через пару недель) она не любила. Но сказать правду было очень трудно, слишком.       Шрам, напившись воды, приподнялся и тоже облизнул усы. Сараби посмотрела на льва, будто прося его остаться ещё на пару минут, дабы что-то рассказать. Лев удивлённо посмотрел на неё, но решил пока не задавать вопросов, позволив львице рассказать что-то, как он понял, важное, самой. Вновь воцарилась тишина, изредка нарушаемая тихим шуршанием в паре метров — явно Гвагу, Удогу и Хаджа, — а также чириканием маленьких, почти незаметных птичек Прайдленда.       Львица почти неуловимо вновь выдохнула и вдохнула, набирая побольше воздуха в лёгкие и приоткрыла рот, готовая говорить.       — Шрам... — неуверенно начала она. — Прошу, раз уж мы с тобой встретились и даже разговариваем более менее нормально, — львица горько усмехнулась, — то можно я кое-что скажу тебе?.. Это важно. Не хочу, чтобы это стало для тебя внезапностью...       — М? — Лев удивлённо приподнял бровь. — Что ещё такое произошло у нас в прайде — в прайде же, да? — о чём я вновь не знаю?       С притворной обидой он хмыкнул. Охотница выдержала паузу, обдумывая, что может ещё сказать, дабы не ранить своего соплеменника, и взмахнула кисточкой хвоста. В воздухе повисло напряжение; казалось даже, что редкие в саванне птицы замолкли, давая возможность львице рассказать всё, что произойдёт скоро.       — Понимаешь, Шрам, ты же знаешь про нас... с Муфасой. Ну... — Сараби замялась, расставляя небольшие паузы после каждого предложения. — В общем, буду кратка: Ахади решил, что мы, так сказать, идеальная пара, и мы...       —...вы поженитесь, — мрачно заключил молодой лев, чуть оскалившись; ещё один несчастный камешек полетел в воду, оттолкнутый лапой с вытянутыми когтями.       — Всё верно, — передразнила с небольшой улыбкой Сараби бывшего любимого, но потом улыбка ушла с её мордочки, и она поникла, немного опустив голову. — Ну, я думала, это очевидно... Да?       Но лев не ответил на её краткий вопрос ни положительно, ни отрицательно, всё больше злясь на отца, Муфасу и в особенности Сараби. Конечно же, да, всё было ясно ещё около полугода назад, когда Сараби, узнав о новом статусе бывшего друга, почему-то вдруг разлюбила Шрама, уйдя к Муфасе. А теперь свадьба. Совсем не неожиданно, а логично и ясно, как солнечный день. Но почему-то злиться он больше не мог — устал. Поэтому только прошипел:       — Желаю удачи, — стараясь, чтобы шипение было совершенно беззлобным.       — Спасибо. Спасибо за реакцию, Шрам, — поблагодарила Шрама непонятно за что охотница.       Но лев не ответил, не сказал более ничего. В душе у него бушевал чёрный шторм, под стать душе, и ненависть к брату вместе с его Сараби затопляла всё остальное.

***

      Быть сыном короля не так уж и плохо, особенно если после именно ты занимаешь престол, правишь целым Прайдлендом, а главное — становишься королём. Муфаса очень хотел стать королём, несмотря на то, что занять престол и статус можно было только после смерти своего отца — любимого Ахади. Хотя, однажды красногривому льву снился сон с изменёнными традициями, которые ему ужасно понравились: король с королевой отдают престол тогда, когда посчитают нужным, ещё до смерти видя своих детей в роли предводителя прайда. Король-Отец и Королева-Мать наблюдают за правлением своих детей, помогают им во всём, помогая своим « большим львятам» стать мудрыми и добрыми королями или королевами. Как жаль, что это всего лишь был сон...       Но расстраиваться лев ни в коем случае не мог — не такого он был характера, тем более, что скоро, через четырнадцать дней, у него свадьба! Сам лев не знал, почему захотел жениться ровно через две недели с объявлением об этом Ахади. Он будто чувствовал, что должно произойти что-то ещё до женитьбы. Вероятнее всего, что-то хорошее. Да и что может случиться плохого? Может, вернётся его давнишний друг Маладжи, с которым Муфаса познакомился ещё давно, будучи львёнком? Ах, как бы этот лев гордился своим маленьким другом! Как давно они не виделись? Год, два с половиной?       Дело было такое. Случилось это около двух лет назад, когда Муфаса ещё был маленьким львёнком.       Непоседливый, что сейчас не скажешь о нём, Муфаса, забежал чуть дальше, чем территорию Прайдленда заканчивалась и начиналась одновременно. Но что-то было не так... Другой запах! Все запахи своих соплеменников лев знал хорошо, но этот был какой-то особенный. Явно лев, не какое-то другое существо. Бродяга?.. Муфаса вновь вдохнул воздух, думая, кто посмел нарушить (вернее, нарушит) территорию его отца?! Львёнок оскалился и встал в боевую позу, которую увидел у отца, какой Ахади его обучил. Однако произошло что-то совсем противоположное, к чему сын короля не был готов.       Послышался добродушный смех, а на мордочке Муфасы появилось недоумение, и он присел от неожиданности, когда из тонкого слоя пыли вышел светло-коричневый лев с улыбкой на морде. Настрой его был ясен, но львёнок решил не терять бдительности и тихо рыкнул, насколько ему это позволял не совсем окрепший организм. Улыбка на морде светлого льва стала только шире, его как будто веселила вся эта ситуация. Ну надо же... Сейчас Муфаса ему покажет, где львы зимуют!       — Ты кто? — зашипел Муфаса. — Ты на территории Прайдленда, на территории моего от...       Но львёнок не успел закончить свою гневную речь: его перебил тот, как Муфасе казалось, противный, лев, и принц смешно надул щёчки, злясь на него всё больше и больше. Львёнок вновь уловил его настроение и немного расслабился, почему-то чувствуя, что лев ему не принесёт никакого вреда, если не наоборот.       — И тебе привет. Успокойся, тигрёнок, — миролюбиво сказал незнакомец. — Меня зовут Маладжи, я путешественник. Не знал, что зашёл на территорию твоего отца, прости. Я пройду дальше, ладно?       Но Муфаса твёрдо стоял на своём, вновь поднявшись с грязной пыли и отряхнувшись. Пыль посыпалась в разные стороны, и львёнок, не сдержавшись, чихнул, вызвав какое-то чувство умиления у льва. Муфаса обнажил острые зубки и продолжил:       — Нет, ты пойдёшь к моему папе, и мы всё выясним! Нельзя уходить с нашей территории без... — Он вновь чихнул. — Безнаказанно!       Лев пожал плечами, показывая, что ему всё равно. Скрывая любопытство по поводу отца маленького незнакомца, он старался быть как можно дружелюбнее с нелюдимым львёнком. Очень уж интересно было — кто его отец? Территория была незнакома, поэтому Маладжи мог смело утверждать, что с отцом львёнка (как он понял, принца) он ещё не знаком.       — Ладно, я никуда не спешу, пошли. Познакомлюсь с твоим отцом. Как его зовут, кстати? — Он тряхнул тёмно-коричневой гривой.       — Ахади, — немного подумав, выдал принц. — Пошли, М... Мал... Как там тебя?       Конечно, «вспоминание имени» было притворным, Муфаса хотел казаться как можно более крутым, он щеголял перед Маладжи, чтобы тот не подумал, что, не дай Айхею, он трус!       — Маладжи. — Лев хмыкнул в усы. Львёнок его забавлял всё больше с каждой минутой. Всё-таки какие они забавные, эти малыши!       — Давай, и живее! — в какой-то мере передразнил своего отца Муфаса.       Маладжи тихо рассмеялся:       — А папа тебя манерам поведения со старшими не учил?       У львёнка поубавилось смелости, и он притих. Дошли они до Скалы Предков в полной тишине, а Маладжи удивлялся хорошей местности, где располагался прайд: столько много парнокопытных животных, относительно хорошо сохранившиеся кустарники, не сожжённые палящим солнцем, такой мягкий песок под лапами. На пару минут ему в голову даже пришло: «А не остаться ли здесь?» Опыта в прайдах у льва ещё не было, это было бы чем-нибудь новеньким — поселиться в прайде, иметь много товарищей. По дороге им попались парочка львиц, которые охотились (и даже успели поругаться, что Муфаса с Маладжи им всю дичь спугнули, почти не обращая внимания на то, что львёнок привёл незнакомца).       Наконец, взрослый лев с львёнком дошли до большой островерхой скалы, и Муфаса живо поскакал по камешкам наверх. Маладжи только удивлялся, сколько же резвости в этом львёнке.       Наверху их встретил Ахади, который весьма удивился приходу незнакомого льва. Но, спустя пару минут разговора наедине, король был даже рад встретить такого льва-путешественника, что был ему на редкость — никогда Ахади ещё не встречал львов, которые бы предпочли бродяжничество жизни в прайде.       Вечер провёл весь прайд вместе с Маладжи. Добрый и общительный лев полюбился всем, каждый хотел его о чём-то расспросить: о чужих землях, прайдах и львах. А Маладжи был рад отвечать. На Скале всю ночь слышался счастливое хихикание и такой заразительный смех Маладжи, который всё же решил провести пару-тройку недель вместе с прайдом Ахади. Исключительно весь прайд ему нравился. Да и львицы, включая даже королеву Уру, бы его ни за что не отпустили — куда такого замечательного рассказчика отпускать?       На следующее утро Муфаса пришёл к Маладжи, прогуливающемуся по территориям прайда, с извинениями:       — Маладжи, ты прости меня за вчерашнее... Ну за то, что хотел тебя прогнать...       Он тяжело вздохнул, и Маладжи понял, что слова львёнка искренние, что вновь умилило его.       — Да ладно тебе, тигрёнок, — вновь улыбнулся лев. — Прогуляемся по территориям твоего прайда? У вас тут очень красиво. Покажешь мне всё тут, Муфаса?       — Для знакомых просто Муф, — обрадованно ответил львёнок. — Пошли!       И за недели, что Маладжи был в Прайдленде, Муфаса с Маладжи стали лучшими друзьями. Но ничто не вечно: льву пришлось уйти, сославшись на то, что он всё-таки бродяга. Напоследок Маладжи сказал:       — Я ещё вернусь, тигрёнок, обещаю, — и потрепал львёнка по начавшей расти алой гриве.       Вспомнив эту историю, которая произошла с ним самим, Муфаса невольно улыбнулся. Действительно, хорошо было бы встретить вновь Маладжи! Этого беззаботного льва, который полюбил Муфасу почти как своего сына или, даже скажем больше, как своего маленького брата. И с того момента, как лев пообещал вернуться, Муфаса преданно ждал своего старшего друга-брата. Предчувствия его почти никогда не обманывали.       Будучи в хорошем настроении, лев решил «заняться ничего-не-деланием» и пойти прогуляться по территориям Прайдленда — это всегда его успокаивало. Может, снова какого-нибудь незнакомого льва встретит, хех?       Погода сегодня была до невозможности хороша: лучи почти блестящего солнца освещали саванну, тёплый южный ветерок трепетал гриву Муфасы, принося с собой какие-то пряные запахи трав молодого мандрила-шамана Рафики. Раздался шелест крыльев, и лев обернулся — Зазу. Недавно поставленная должность королевского мажордома синяя птица-носорог, которая сменил свою мать Зого. Мажордом был не совсем опытный, иногда заговаривался и болтал лишнего, после чего потом извинялся, но в остальном — стоит поучиться пару месяцев, и всё будет хорошо, как говорил он сам, — был отличным собеседником и просто хорошим другом и советником не в области королевских решений.       — Здравствуйте, сир Муфаса! — опускаясь и создавая шорох крыльями, вежливо воскликнула птица.       Лев поморщился — ну не нравилось ему такое обращение. Но сколько бы раз он не просил Зазу не называть его «сиром Муфасой», мажордом (из упрямства, что ли?) продолжал к нему так обращаться, как и к остальным: Шраму, Ахади и Уру. Простых львиц он называл лишь по именам (чему лев даже немного завидовал).       — Зазу, ну я же просил! Просто Муфаса... — слегка рассеянно пробормотал лев.       Птица-носорог взмахнул крыльями, показывая, что вроде бы запомнил. Но тут же:       — Сир Муфаса, — лев вздохнул, прикрыв глаза, — а рассказать Вам, что нового? А можно, да? — Птица смутилась вновь, понимая, что сказала что-то лишнее.       Лев, всё ещё не смирившийся с «сир Муфаса», фыркнул. Было забавно разговаривать с мажордомом: порою он заговаривался и переходил на разговоры о своей семье, о Великом Круге Жизни и даже о Прайдленде, гиенах и других обитателях саванны. Однако эта рассеянность нравилась Муфасе, и он любил прогуливаться по своим будущим территориям в компании весёлого мажордома.       — Валяй, сир Зазу, — передразнил его лев.       Мажордом на миг притих, то ли смущённый своим новым шутливым званием, то ли обдумывая, с чего начать. Впрочем, новости были не совсем «новые» и необычные. Но одна новость заинтересовала льва.       — Гиен нигде нет, — начал Зазу, — наверняка попрятались в своём Слоновьем кладбище! Я им бы... у-ух!.. Ой, ну да. Так вот, львицы поймали огромную такую зебру, сам видел! — восхищённо сказал мажордом. — Сейчас уже наверняка несут её на Скалу Предков! Ещё-ё... А, да, во-от...       Зазу, взмахнув крыльями, чуть ближе подлетел к Муфасе, будто не хотя, чтобы кто-то ещё его услышал (даже если поблизости никого не было); растягивать гласные было в дурацкой манере Зазу.       — Я сегодня, эм, — он чуть сконфузился, — немного залетел за территорию Прайдленда и-и... Увидел львицу! Подлетел чуть ближе — смотрю, не наша. М-да, опасно это было, чуть не сцапала она меня... Эх, несчастный я-я. Так вот. Мне кажется, она к территориям, нашим территориям, приближалась! Выглядела она жутко, да. По-орванное такое ухо, шрамы везде — заживут, наверное, — большие и маленькие. В общем, сцапала бы Вашего мажордо-ома, си-ир!       Лев старался не рассмеяться — всё-таки ситуация для Зазу не была весёлой, и принц сдержался.       — Хорошо, Зазу. Иди дальше территорию осматривай, ладно? Только не попадайся больше львицам! — шутливо пригрозил он мажордому, но потом стал чуть серьёзнее: — А где ты видел эту «страшную» львицу?       Мажордом ужаснулся: не собирается ли сир Муфаса отправиться с ним к этой незнакомке? Или чтобы разыскать её? Нет, может, лев и заступится за его бедную душу, но всё же встретить ту жуткую львичку не особо хотелось.       — На, э-э, ну... Около дерева Рафики, короче, во. Чуть дальше, метров на двести-триста... Точно в координатах не разбираюсь, сир Муфаса, — запинаясь, ответил Зазу и прибавил: — Вы же меня не возьмёте, да?       Лев открыл рот в полу-улыбке:       — Хорошо, Зазу. Говорю же — слетай отдохни, территории оставшиеся проверь (уверен, там незнакомых и злых львиц более не найдёшь!), я сам уж дойду как-нибудь. Знаю свою территорию всё-таки.       — Чудненько, сир Муфаса! Хорошо. — Птица со свистом выдохнула. — Надеюсь, Вы прогоните эту львицу, у-ух! Не нравится она мне... Ладно, я полетел. Удачи-и! — воскликнул он, вспорхнув и даже не дав льву с ним попрощаться.       Муфаса тихо рассмеялся. Всё-таки мажордом был очень смешон, несмотря на свой недетский возраст.       Однако не стоит забывать о незнакомой львице, которая, со слов Зазу, могла бродить по территориям Прайдленда. Конечно, даже несмотря на свою любовь к весёлому Зазу, он не мог бы прогнать даму просто так с территории прайда. Как будущий король и лев, Муфаса хотел бы ближе познакомиться с этой львицей. Вдруг это знакомая старших обитателей прайда, и прогнать её было бы абсурдно? Лев поднялся с места и махнул хвостом, направляясь в сторону баобаба Рафики.       — Муфаса, кого я вижу!       Молодой мандрил бодро вскочил со своего огромного баобаба; лев украдкой осмотрел дерево, которое не переставало его удивлять. Красочные рисунки очень нравились ему: вот Уру с Ахади, вот он со своим братом. При виде рисуночного Шрама Муфаса тяжело вздохнул. Всё-таки брат был в последнее время чрезвычайно пессимистичен и зол, особенно, если узнает о ближайшей свадьбе с Сараби... Муфаса знал про прошлые отношения брата со львицей.       Но начавшиеся было грустные раздумья прервал Рафики:       — Что мы тут делаем, Ваше Величество? Помочь чем-то могу? Что болит?       И кинулся к Муфасе, который якобы был болен. Что и говорить, недавняя смена и лекарей произошла не совсем удачно — пару месяцев назад у Рафики погиб отец, Маджани, тоже бывший здесь целителем-врачевателем. В раннем детстве у Рафики погибла и мать, из-за которой уже второе поколение мандрилы лечат обитателей Прайдленда, причём не только львов да львиц; каждый обитатель Прайдленда мог обратиться к мандрилу: от парнокопытных зебр до хищных гепардов.       — О, нет, нет! — забарахтал лапами Муфаса. — Всё нормально, Рафики, всё нормально! О-ох...       — А что тогда сюда пришёл? — прищурил глаза Рафики, выглядя оскорблённым (понарошку, конечно). — Али сказку от дядюшки Рафики послушать пришёл, балбес?       Муфаса вновь фыркнул, рассмеявшись. Рафики тоже не был в плохом настроении. Он всегда мог рассмешить каждого грустного (единственное исключение — Шрам), поведать старинные истории, которые ему в детстве рассказал Маджани.       — Да нет, что ты! — воскликнул лев. — Нет, конечно! Не маленький... Я тут это...       — Что? Да не тяни! — не вытерпел шаман. — Не тяни гепарда за хвост!       Своеобразная фразочка Рафики заставила Муфасу усмехнуться себе в усы, Рафики же остался спокоен и пристально смотрел в глаза Муфасы. Вообще, серьёзности этого молодого шамана можно было и позавидовать, учитывая его предысторию. И этот контраст делал Рафики особенным шаманом.       Лев посмотрел на Рафики, и тот прекратил своё беснование.       — Я ищу тут львицу. Зазу её недавно приметил. Говорит, на на территорию Прайдленда шла. Не видел случайно?       — Нет, Ваше Величество, о чём весьма сожалею! А Вы из-за неё пошли на прогулочку? Могу чем-нибудь ещё помочь?       Муфаса кивнул:       — Нет... Да, Рафики. Ладно, спасибо тебе за беспокойство.       Шаман в ответ кивнул.

***

      Шаг. Ещё один. Тихо. Не выдавать себя. Этот красногривый незнакомец не должен заметить её.       — Кто ты?       Он заметил. Скрыться не получилось. Прижать уши, пойти вглубь кустов. Почти не дышать.       — Эй, не бойся!       Да как же. Убьёт, не моргнув глазом. Они все такие.       Сидеть скрытно, перехватить дыхание.       Шорох, громкое дыхание. Не умеешь ты красться, лев.       — Я тебя не обижу, даю слово будущего короля!       «А как же», — так и просится сорваться с языка, но вместо этого лишь тихий рык. Во фразу о короле едва верится.       — Прошу, выйди!       Красавчик вновь взывает, просит её пойти к нему. Но как бы не так. Хоть и стоять тут до бесконечности нельзя.       Ей бы дать ему понять, чтоб отстал.       — Уйди, — срывается шипение.       — Как тебя зовут? Я Муфаса. Тебе не стоит меня бояться!..       Молчание с обеих сторон. Львица проклинает себя за то, что хочет ответить.       Но фраза сама слетает; она теряет контроль над собой.       — Зира.