Было пасмурно. Всё небо затянуло паутиной серой дымки. И не смотря на то, что был полдень, солнца совершенно не было видно сквозь эту молочную пелену. Одинокие свинцовые тучи и терпкий запах надвигающегося дождя с севера обещали принести с собой ливень.
Она стояла возле железнодорожных путей. Старые колеи кое-где уже поржавели и поросли травой. По этой дороге проезжал всего один поезд. Один раз в год. Без пассажиров, без особого направления, просто грузовой локомотив, перевозящий чёрный уголь из города в город. Но для неё этот рейс был значимым.
«У меня никого не осталось. Никого... Я совершенно одна, — думала она, отрешённо смотря куда-то в даль, где виднелись заброшенные ржавые ангары складов и неухоженные поля, поросшие сорняками и дикими цветами. — Как люди могут жить с этой пустотой в сердце? Она, словно всепоглощающая чёрная дыра, разъедает душу!»
Девушка крепко зажмурилась, так, что в уголках глаз появилась мелкая россыпь морщинок. Длинные кукольные ресницы светились мокрым чёрным блеском из-за накопившейся солёной влаги. Легкий ветер начал играть с подолом белосежного шифонового сарафана, развевая его по воздуху в непринуждённом танце. Обняв свои хрупкие плечи, она коротко содрогнулась не то от прохладного порыва ветра, не то от колкой боли воспоминаний, которые впиваются острыми шипами в сердце.
Одиночество... Никогда ранее так сильно она его не чувствовала, как в этот год. Казалось, что у неё забрали самую значимую часть души. Отрезали по живому тупым ножом, без наркоза. И эта рана никак не заживёт до сих пор. Говорят, что время лечит. Нет! Не лечит. Теперь она знала это абсолютно точно. Спустя год наедине с самим собой становится ещё хуже.
Местами рана от потери близких затягивалась: кровь запекалась багровыми, почти что чёрными крупицами по краям обрезанной души. Но стоило сделать один неосторожный вздох, взгляд, движение, как из глубины памяти снова всплывали воспоминания. И рана открывалась с новой силой, становясь более глубокой, уходя корнями прямо к центру естества.
Кое-где даже разум не хотел принимать события действительности, отказываясь верить в реальность.
«Их нет... Они умерли. Одна за другой. На моих глазах. В страшных муках. А я даже не могла ничего сделать!»
Моргнув, Усаги открыла глаза, позволяя слезам скатываться по щекам солёным звездопадом, оставляя за собой мокрые дорожки. Ранее яркий васильковый цвет её очей теперь был тусклым и опустошённым.
«Моя беспомощность стоила им жизней. И теперь, словно в расплату за это, остатки моей души медленно сгнивают в агонии памяти... Что же может отвлечь от этой боли?»
Она запнулась в своих мыслях и закусила губу. Он... Она вспомнила его, и внутри всё будто покрылось тонкой ледяной коркой, которая вмиг треснула и пронзила её бесчисленными острыми крупицами кристаллов. Словно миллиарды ядовитых инсулиновых иголочек в один момент ударили по остаткам жизни в ней.
Когда всё произошло, только он был с ней рядом. Он был единственным, кто не осудил её, дал надежду и был рядом. Он давал ей новые светлые воспоминания, стараясь залечить кровоточащие язвы души. Благодаря ему одному она не погрязла во тьме тогда. Но даже это длилось недолго...
Девушка подняла глаза к небу. Она долго всматривалась в серую дымку, будто пыталась что-то разглядеть среди обрывков перистых свинцовых облаков. Тот день был таким же пасмурным. Точь-в-точь таким же, как и сегодня, но только год назад. Аромат диких цветов смешался с прохладой воздуха и осел невидимыми каплями на её волосах, развевающихся на ветру. Этот запах, словно петля времени, вернул девушку к событиями годичной давности. Образы прошлого начали мелькать перед глазами, как картинки из кинофильма. Чётко, детально, с мельчайшими подробностями, будто наяву.
— Усаги, идём скорее! — потянул он её за руку, ведя мимо ржавых заброшенных ангаров.
Несколько месяцев он ждал дня, когда зацветут маки. Он так хотел показать ей эту красоту. Было что-то необычное в пейзаже поля, усыпанного красной россыпью нежных цветов. Они остановились перед поросшей травой железнодорожной колеёй и на миг замерли. Ветер игриво пробежался по полю, колыхая маки, словно волны на море. Она подошла ближе и прислонилась к его плечу, покрепче сжав его ладонь в своих руках.
— Здесь так красиво! — заворожённо прошептала девушка.
Легкий аромат витал в воздухе, окутывая пару будто шёлковой тканью. Усаги старалась запомнить мельчайшую деталь, каждое мгновение. Потому что сейчас именно такие воспоминания перекрывали гнетущую боль и пустоту в её сердце. Только он сейчас помогал ей жить, а не существовать. Учил заново смеяться, радоваться, удивляться и жить, не виня себя за прошлое.
— Знаешь, я в детстве сюда часто приходил. — По его лицу скользнула мягкая улыбка. — Когда мне было плохо, я всегда наблюдал за тем, как ветер убаюкивает своей песней цветочное поле. Маки — они очень хрупкие. Нежные лепестки почти что невесомые, лёгкие, как сам воздух. Кажется, что их может сломить даже самое слабое дыхание. Но нет! — Его глаза наблюдали за тем, как очередная красная волна прошлась по полю трав. — На самом деле они могут устоять даже при сильном урагане и под проливным дождём. Это знание всегда давало мне умиротворение. Надежду на то, что если такие ломкие на первый взгляд цветы могут противостоять всем, то и я смогу!
— Умиротворение? — тихо переспросила девушка, всматриваясь в его лицо.
Парень кивнул и перевел взгляд на неё. В его глазах плескалось столько нежности и любви, что целого океана не хватило бы, чтобы вместить все его чувства. Он бережно обнял её и прижал к себе покрепче, вдыхая сладкий запах волос любимой. Будто боясь, что через секунду всё исчезнет, пропадет, растворится в пучине чёрной дыры космоса.
— Раньше я смотрел на маки. А теперь... — Он взял её лицо в свои ладони и заглянул в самую душу сквозь голубые озёра глаз. — Теперь ты моё умиротворение, Усаги!
— А ты — моё!
Она улыбнулась ему в ответ так тепло и счастливо, как когда-то ранее, до всех страшных событий в её жизни.
Сердце было сжато раскалёнными добела щипцами воспоминаний о том дне. Злодейка-память заново выжигала свои глубокие отметины боли в её душе, будто в очередной раз ставя клеймо обречённости на одиночество. Опустив наполненный слезами взгляд, девушка смотрела на старую колею, покрытую кое-где рыжими ржавыми пятнами. С того дня прошёл уже год... А она всё равно видит давно смытые дождями пятна его крови на рельсах. Алые, как лепестки мака.
Быстрый локомотив не оставил ей ничего. Он, словно ластик, стёр остатки счастья в её жизни, забрав его с собой на огромной скорости. Только чёрные кусочки выпавших из вагона угольков и как острый клинок пронзающий душу предсмертный крик — всё, что у неё осталось. А ещё воспоминания. Масса воспоминаний, которые заставляли её сходить с ума от горя. Они впивались в душу острыми клыками и разрывали её на части, отнимая остатки покоя. Судьба забрала его у неё, а вместе с ним забрала и жизнь.
«Каким сильным должен быть человек, чтобы спокойно жить с этим, не обращая ни на что внимания? Будто бы прошлого и вовсе не было. Я так не могу! Я чувствую, как этот мрак разъедает меня изнутри!»
Сквозь мутную пелену солёных слёз, застилающих глаза, Усаги заметила яркое красное пятно под ногами. Сначала размытое, но с каждой секундой приобретающее всё более и более чёткие очертания. Судорожно вытерев остатки влаги дрожащими ладонями, она увидела то, что заставило сердце на мгновение ёкнуть, и по телу сразу же начало разливаться мягкое тепло, как тогда, в моменты их с ним близости — маленьких хрупкий цветок мака, проросший сквозь потресканные шпалы. Алые лепестки трепетали, словно тихо шепча что-то ветру.
Девушка опустилась на колени и бережно, боясь хоть как-то навредить, прикоснулась к нежному шёлку цветка.
— Это ты! — прошептала она одними губами и улыбнулась. Это была первая её искренняя улыбка за целый год страданий и боли. — Ты пришёл ко мне...
Будто забыв обо всех печалях, Усаги вмиг сорвалась с места и начала кружиться, весело смеясь и широко раскинув руки, как когда-то в детстве. Он! Это был он. Она полностью была уверена в том, что душа столь любимого ей человека сейчас расцвела перед ней в виде красного хрупкого цветка. Белоснежный сарафан завертелся причудливыми складками, пытаясь нагнать свою хозяйку в счастливом танце. Наконец-то остановившись, она посмотрела в небо.
«Возможно, я схожу с ума, но...»
Тряхнув головой так, что золотые волосы вспорхнули, словно перья дивной птицы, в воздух, Усаги окончательно выбросила из головы все сомнения. Он не оставил её. Пробивши железную завесу потустороннего мира, он всё же вернулся к ней, пусть и в таком обличии.
Девушка прилегла рядом с цветком, положив голову на холодное железо колеи, и вновь ласково притронулась к нежным лепесткам.
— Моё умиротворение, сегодня мы, наконец-то, снова встретимся! — мягко улыбнулась она и закрыла глаза, засыпая под ритмичное постукивание приближающегося локомотива.
* * *
Tarp traukinių bėgių aguona žydėsiu,
(Между железнодорожными рельсами буду маком цвести,)
Akliems mašinistams skirsiu dainas,
(Слепым машинистам посвящу свои песни,)
Giedosiu, giedosiu, giedosiu, giedosiu,
(Буду петь, буду петь, буду петь, буду петь,)
Nors jie niekada nesupras
(Хотя они никогда не поймут.)
Tarp traukinių bėgių aguona žydėsiu,
(Между железнодорожными рельсами буду маком цвести,)
Ramybėje saugosiu kates numuštas,
(Хранить покой сбитых кошек,)
Linguosiu, linguosiu, linguosiu, linguosiu,
(Буду качаться, качаться, качаться, качаться,)
Kol rudeniai plyšaus ir verks į balas...
(Пока осени бушуют и в лужи плачут...)
Kai ateis mano mirtelė,
(Когда придет моя смертушка,)
Ramumaramumaramu
(Умиромироумиро)
Ramumaramumaramu
(Умиромироумиро)
Ramumaramuma...
(Умиротворение...)
Vai ateik, mano mirtelė,
(Ой, приди, моя смертушка,)
Ramumaramumaramu
(Умиромироумиро)
Ramumaramumaramu
(Умиромироумиро)
Ramumaramuma...
(Умиротворение...)
