Другие усы

Первое, на что Минг-Хуа обращает внимание, когда ей представляют Газана, — это его длинные черные, словно углем нарисованные усы, свисающие по обе стороны от резкого и улыбчивого рта. Точно такие же усы были у младшего сына старейшины, глупого бездельника Гоэмона, и от этого воспоминания Минг-Хуа передергивает обрубками плеч. — Это еще кто? — шипит она сквозь стиснутые зубы и гневно поворачивается к Захиру, движением подбородка указывая на усача. — У нас тут Красный Лотос или конкурс красоты? — Газан — хороший маг земли, — тихим спокойным голосом объясняет Захир, давая понять, что возражения услышаны, но не приняты. Хороший маг широко ухмыляется, явно довольный произведенным эффектом. Минг-Хуа презрительно фыркает. Следующим утром она застает его у реки: глядя в круглое зеркало, от которого во все стороны бегут ослепительные солнечные лучи, он аккуратно смачивает кончики усов и осторожно причесывает их маленькой частой щеточкой. Почему-то это зрелище страшно раздражает, и, давая выход гневу, Минг-Хуа магией собирает капельки воды на волосках. Раздается оглушительный рев. Газан оборачивается. Усы у него становятся похожи на два пышных пережаренных кренделька — таким он ей, пожалуй, даже нравится. Лава затапливает пещеру, реку и половину прилегающей деревни. Пи Ли вздыхает. Захир недоволен. Газан, отвернувшись от всех, любовно причесывает усы. Очень долго — чуть ли не целый месяц — они друг с другом не разговаривают. Потом случайно встречаются в лесу. Минг-Хуа в этот момент как раз пытается сорвать себе плод апельсина с дерева, но шорох отвлекает ее, она оборачивается, и, когда Газан выходит на поляну, водная петля соскальзывает, зачерпнув лишь воздух. Усач хмуро неприветливо смотрит на Минг-Хуа, на поникшую петлю, на апельсиновое дерево, потом молча, без слов разбегается, отталкивается от земли, взбегает по чуть скосившемуся к земле стволу и невообразимо быстрым движением срывает ветвь с апельсиновым плодом и пышным букетом цветущих белых бутонов. Никакой магии. Никаких хитрых приемов. Просто стремительный, необъяснимо легкий для человека с таким телосложением прыжок. Минг-Хуа удивлена. Следующим утром она находит рядом со своей постелью апельсин. И следующим — тоже. Утро за утром. Она хочет злиться, но не получается: мешает недоумение. — Зачем? — наконец спрашивает Минг-Хуа. Газан спокойно пожимает плечами, но не говорит ничего. Некоторое время спустя ставка Красного Лотоса перемещается на Северный Полюс. Здесь уже апельсинов нет. Газан хмурится все больше, молчит, смотрит долгим, каким-то задумчивым и отрешенным взглядом. Минг-Хуа — с ней давно не случалось подобного — чувствует себя виноватой. Кажется, она должна объяснить. — Ну, вот что, — собравшись с духом, заявляет она как-то вечером. — Все это, конечно, замечательно, но я просто ненавижу усы. Газан выглядит так, будто ему на голову только что вылили ушат ледяной воды. Он смертельно бледнеет, покачивается и замирает, холодная испарина выступает на его лбу. — Хо-ро-шо, — неживым голосом произносит он и медленно, очень медленно достает из рукава складную бритву. В первое мгновение Минг-Хуа думает, что он собирается ее зарезать. Потом — что собирается зарезать себя: очень уж он бледен, настоящий труп. А потом она понимает, и ей становится неловко и, кажется... приятно? Да, именно так. — Ну ладно, ладно, — примирительно говорит она. — Я не очень не люблю. Можешь оставить. Это не страшно. — Еще как... страшно, — придушенно хрипит он и судорожно утирает пот со лба. Минг-Хуа понимает, что говорит он не о том. И еще понимает, что ко всему привыкнуть можно. Мало ли, какие усы были когда-то у сына старейшины. Подумаешь. Это ведь теперь совсем другие усы.