***
Эвелин ненавидела крепостную стену. Холодные ветра пробирали до костей, забирались под кожу, крутили мышцы и заставляли дрожать, так сильно, что можно было услышать стук собственных зубов. Ее чуть загорелую кожу начинали покрывать мурашки, отвратительно смотрящиеся на оголенных участках кожи, а тонкая ткань одеяния абсолютно не спасала от холода. Девушка пыталась отчитать себя за подобную слабость. Негоже лидеру Инквизиции, Вестнице Андрасте, дрожать от простого легкого ветерка. - Варрик, - гном еле доставал до края крепостной стены, впрочем, было ясно, что не видами он пришел любоваться. – К чему такая конфиденциальность? - Просто небольшая перестраховка, - торговый принц обворожительно улыбнулся, пытаясь сгладить углы недовольства, что, впрочем, не получилось, лицо Инквизитора оставалось все таким же непроницаемым. – Слухи тут разносятся быстро, а мне, признаться, хочется отмерить себе чуток лишнего времени. Да и друг мой не любит светиться. - Что же это за друг такой? – Тревельян покачала головой, неспешно следуя за гномом. Выпрямив спину и разведя плечи, как ее учили сестры в церкви, она шагала вперед, готовая встретить незваного гостя. Он ждал их на балконе одной из смотровых башен, бедром упершись в зубец каменной кладки. Ветер трепал его давно не знавшие ножниц волосы и облезший волчий воротник. - Леди Инквизитор, позвольте вам представить, мой давний друг – Хоук. – Варрик, полный гордости за свою проделку, вытянул руку вперед, указывая на незнакомца. Его фигура развернулась, открывая взору усталое лицо. – Защитник Киркволла. - Я больше не пользуюсь этим титулом, ты же знаешь. – Хоук скривился, а на лице его появилась рванная ухмылка. Мужчина выступил вперед, откидывая плащ и протягивая Эвелин руку. – Просто Гаррет Хоук. - Леди Эвелин Тревельян, - проигнорировав его руку, девушка чуть склонила голову, заставив ухмылку на его лице стать еще кривее. - Так вот какой у нас Инвизитор, - Хоук впился в нее своими глубокими синими глазами, фривольно разглядывая, словно товар на рынке. «Или шлюху в борделе» - дало подсознание Тревельян более развернутую картину, заставляя тут же фыркнуть от возмущения. Вскинув острый подбородок, женщина взглянула на него так же, как всегда смотрела на тех, кого в кандалах к ней подводили перед казнью. Ей нравилось ощущения жизни в собственных руках и та легкость, с которой она могла разделаться с этой жизнью. Ей нравилось проявлять милосердие, словно через силу, видя на лицах подсудимых такое облегчение и такую благодарность, которой бы никогда не смогла добиться ни одна самая благочестивая преподобная мать. Она Инквизитор, люди выбрали ее. Она Вестница, сама Андрасте подарила ей этот дар. Пусть это изуродованное порождение тьмы говорит все что хочет, но только по воле Создателя Эвелин удалось выжить в том ужасном взрыве и получить благословение. Никогда еще ее вера не была так сильна и никогда еще она не ощущала себя настолько нужной и значимой. - Я описал Хоуку нашу проблему в письме, - подсказал Варрик, явно не желая, чтобы из-за лишнего словца его друга первым делом заперли в темницах крепости. – Мы уже имели дело с Корифеем. - И я считал, что больше дел с ним никаких иметь не будем, - Хоук перестал сжигать ее своим взглядом, от чего Тревельян тут же почувствовала небывалую легкость, словно все напряжение спало. – Уверяю, перед тем как покинуть это место, мы убедились в его смерти. - Вернее в смерти того, что осталось, - подсказал гном, улыбаясь, - та кучка пепла выглядела не особо живой. - Зато в Убежище Корифей выглядел вполне так здравствующим. – Коротко кивнула Эвелин, и правая рука ответила на это заявление нестерпимой болью. Она привыкла к этому, к ощущению боли, тому, как метка тянет ее за вены, словно пытаясь вырвать их, как впивает невидимые иглы в суставы, заставляя испытывать муки, ранее не познанные. Больше всего это походило на наказание старшей матушки, когда та начинала бить линейкой по пальцам, во время очередной провинности. Резкая боль, ноющая, но, в отличие от ударов линейки, не проходящая. - Ну, мы не знаем, на что эта сволочь еще способна. Признаться, когда ты мне написал про огромного Архидемона, первой моей мыслью было послать к тебе Амелл. Но, к сожалению, моя милая кузина сейчас разбирается со своими демонами… - Хоук почесал собственную бороду и от неприятного скрипа ногтей по щетине, слышном даже при завывании ветра, Тревельян поморщилась. – Со стражами происходит что-то странное и есть у меня подозрение, что начинать надо именно с них. - Вы знаете куда ушли стражи? – Эвелин напряглась, в конечном счете, если этот Хоук скажет, куда так быстро исчезли абсолютно все стражи, он, возможно, окажется полезнее Блекволла, который, как казалось, к ордену имел такое же отношение, как и к орлесианским шевалье. - У меня есть догадки, но точно я сказать смогу, только когда встречусь со своим информатором. – Хоук взглянул вниз, во двор, где солдаты все так же путались под ногами у рабочих, а лекари прыгали от одних палаток к другим. Зрелище это, похоже, Хоуку не понравилось, его густые брови сошлись на переносице. – Мне кажется, леди Инквизитору тоже стоит там присутствовать. Тревельян коротко кивнула, оставляя Хоука и Варрика на стене. Ей было плевать, чего там надумал отступник и торговый принц. Больше всего на свете ей сейчас хотелось налить себе горячего чая и, забравшись в кресло с ногами, спасать себя от этого жуткого холода.***
Эвелин была цветком тепличным. Как розы в самых красивых садах. Она росла в красиво обрамленной клумбе, а старый садовник всегда бережно подравнивал ее, если вдруг листы имели наглость расти в разные стороны. И хоть это и было больно, роза-Тревельян понимала, что это только лишь для ее блага. Ведь она должна соответствовать статусу сада и терпеть боль, которая была полностью оправданна. Роза-Тревельян любила тихую комнату, горячий мятный чай и Песнь Света в старом переплете, на ощупь словно гладкий и теплый мрамор. Она не умела жить в холоде, постоянные ветра заставляли ее дрожать, ее щеки вваливались, черты лица заострялись, а под глазами появлялись синие круги. В такие моменты роза-Тревельян осознавала, насколько же сильно она уязвима, похожа на остальных, и ненавидела себя за это. И ненависть свою она пыталась заглушить отвратительным алкоголем, тем самым пойлом, которое вливал ей Бык. Железные кружки громыхали по столу, в требовании вновь быть наполненными. Бык громко смеялся и все рвался подмигнуть альтусу, тот лишь только воротил нос, да просил Эвелину поскорее покинуть это ужасно грязное место. И хоть тевинтерец и врал, что здесь он только из-за беспокойства за свою бедную подругу, не от кого не ускользал откровенно заинтересованный взгляд Дориана на огромного кунари. От очередной кружки эля, на которую, ее, как известно, могли подбить только обманом, да резкими словами Серы, постоянно пытающейся поддеть важную особу Инквизитора, голова Тревельян начала медленно кружиться, а вся комната пустилась в пляс. Нельзя уже было разобрать, где смеющееся лицо Быка, где довольное лицо Блекволла, а где растерянное Кассандры, испытывающей явное смущение от того, что оказалась здесь. Круговорот все ускорялся, вот и люди пустились в пляс, ловкая Сера прыгала вокруг Коула, полного любопытства и желания узнать что-то новое. Под веселые крики кружились в танце Тетрас и Хардинг, королева танцев всея Скайхолда. Дощатый пол громыхал под весом десятка сапог, отдавая барабанным боем, смешиваясь со звуками лютни и тонким голосом Мариден, которую уже полностью заглушил смех. Эвелин качалась, сидя на стуле, комок чего-то противного закрадывался в горло, духота от стольких тел заставляла голову кружиться в дикой пляске, даже сильнее людей перед открытой площадкой камина. Качаясь, на согнутых ногах, Тревельян пробиралась вперед, к выходу, где среди желтых огней маячил черный прямоугольник двора. Кто-то окликнул ее, но гордая Инквизитор лишь отмахнулась, выпрямившись, бодро прошагав вперед, как ей казалось, абсолютно не качаясь от выпитого. Но стоило выйти на свежий воздух, как запах озона ударил в голову, заставляя согнуться пополам. Комок стал рваться наружу отвратительными позывами и Эвелин еле успела уцепиться пальцами за лавку и, перегнувшись, выблевать весь свой сегодняшний рацион в кусты. - Эль явно не твое, - послышался голос, от которого Эвелин хотелось взвыть во всю глотку. Нет, только не он. Но вместо смеха, вполне свойственного, как ей казалось, раздался лишь только тяжкий вздох и длинные пальцы ловко подобрали ее волосы, убирая их с лица. - С-спасибо, - хрипя произнесла Эвелин, осознавая, в какое ужасное положение только что попала. – Я не думала, что… что это пойло такое… Бык не говорил, что такое может произойти. - Коварный алкоголь. Скольких мужчин он оставил без медяка в кармане, а скольких женщин без чести. А уж скольких он в драках свел. – Гаррет хохотнул и, как оказалось, смех его не был для Эвелин словно ножом по стеклу. - И сколько раз алкоголь делал для тебя коварную подлянку? – Эвелин благодарила темную облачную ночь, что скрывала абсолютно все, включая ее собственный промах, неприятной лужицей растекшийся под скамейкой. - Слишком часто, чтобы я перестал считать. Идем, давай отнесу леди Инквизитора в ее покои. – Попытка сопротивляться такому обращению со своей персоной потерпела крах в тот самый момент, когда его руки подхватили Эвелин под колени и подняли над землей. Она еще пыталась махать ногами, но очень скоро бросила это занятие. Руки у Хоука были сильные, теплые, как и он сам, только нагрудник холодил щеку. Тревельян прижалась к нему сильнее, ощущая, как ровно бьется сердце, где-то там, под левым боком. Хоук был действительно теплым и впервые за долгое время пребывания в Скайхолде роза-Тревельян не мерзла от порывистого ветра.***
Хуже, чем непрекращающийся ливень Крествуда, запаха сырости и гнили, могли быть лишь только новости. Все стражи словно посходили с ума, услышав пресловутый Зов и Тревельян была крайне возмущена подобной паникой. Те, кто должен был защищать, быть оплотом мудрости и справедливости, оказались пугливыми детьми, которых по двору гоняют с прутом в руках, грозясь набить заветное место. Тревельян недовольно поморщилась, кладя лук к себе на колени. Все шло далеко не по плану и от незнания происходящего она, признаться, терялась. А от растерянности наступала злоба, неизвестно еще на кого направленная. Хотелось вылить ее, неважно на кого – на разбойников, шастающих по мокрым склонам, на красных храмовников, словно живые изваяния передвигающихся туда-сюда, на демонов, что ползали неподалеку от рваных разрывов. Но в пещере была полнейшая тишина, даже Страж, которого они здесь дожидались, ушел, гремя доспехами. Ушел Бык, перекидываясь острым словцом с Варриком, за ними бесшумно ушел и Солас. Она осталась одна, на самом деле, казалось, что одна. - Должен признать, вот это – настоящая жопа мира, - Хоук появился внезапно, удивительно как этот отступник, не жалующийся на свои габариты, в железках, не присущих для обычного мага, мог ходить так бесшумно. - Не нравятся подобные деревни? – с укором спросила Тревельян, мысленно уже готовая к небольшой проповеди на тему изнеженности некоторых людей, привыкших жить в поместьях, и пусть сама она недалеко ушла от подобных людей, у нее хватало стойкости духа не выражать своих недовольств и стойко терпеть испытания Создателя. - Как бы так сказать… я жил в точно такой же. В Лотеринге. – Голубые глаза Гаррета потухли, словно кто-то всколыхнул и затушил его внутреннее пламя. – Со своей семьей. Там похоронены мой отец и моя сестра… кстати, там жила и ваша шпион, Лелиана, в местной церкви. Хех, помню, Карвер все пытался к ней подобраться и однажды забрался ночью в спальню к сестричкам, да немного промахнулся и оказался в спальне у местных храмовников. И вот, ночь, тишина… и брат, убегающий от полуголого храмовника с ремнем в руках. - Возмутительно! – Только и смогла произнести Эвелин, бессознательно улыбаясь подобной истории. Гаррет повернулся к ней и лицо его выразило невозможное удивление. - Так странно, - вдруг произнес он, пододвигаясь ближе, - я впервые вижу, как ты улыбаешься. Эвелин не сразу поняла, что происходит, по крайне мере до тех пор, покуда широкая ладонь не легла ей на талию и не притянула ближе, а горячее дыхание не обожгло щеку. Хоук впился в ее губы, терзая языком ее небо, заставляя непреднамеренно отвечать. Его широкая ладонь прошлась вверх, от живота и до груди, скользнув под кольчугу и тонкими пальцами лаская кожу. Тревельян поддалась вперед, щекочущее чувство закралось куда-то вниз живота и требовательной негой укололо сознание. Девушка пришла в себя и, наконец осознав происходящее, оттолкнула Хоука, тут же влепив ему пощечину. - Да ты… да я… тебя посадят! Казнят! Отправят в тень! Да как ты… - Эвелин взвизгнула что-то неразборчивое и, подхватив свой лук, вынеслась прочь из пещеры, быстрее спеша к лагерю, не обращая внимание ни на дождь, ни на ветер. - М-да, поторопился, - Хоук потирал ушибленную щеку, уже начавшую неприятно колоть. Настроение Защитника эта небольшая деталь не испортила и он, даже в таком неудобном положении, довольно улыбался сам себе.***
Скайхолд казался для Тревельян еще более отталкивающим, чем всегда. Стены были слишком массивными, того гляди и завалятся, обрушивая на ее бедную головушку потолок. Окружение слишком вычурным и неприятно режущим глаз. Ей хотелось вернуться обратно, в родную комнату, в лоно Церкви, к преподобной матушке, что всегда утешит и поймет. Ей хотелось вновь видеть в себе прилежную послушницу, амбициозную и умную, для которой великое развлечение схватить лук и уйти как можно дальше в лес, стрелять по пням и яблокам на самом верху деревьев. Но эти времена прошли, теперь вместо диких яблок враги, настоящие, живые, и это не всегда демоны, неугодные Создателю, но, порой, простые люди, жестокие и невозможные. И мысли, что они отвернулись от Создателя и потому несут заслуженную кару как-то не особо утешали Тревельян. Но вместо воспоминаний любимого дома, разум подкидывал ей очертания сырой пещеры, в которой горел костер. Отблески света от гладких стен и запах гнили. А еще властные руки, изучающие ее тело и борода, что оцарапала щеку. Тревельян в ужасе осознала, что этот хищник, увидевший в ней добычу, попросту отравил ее жизнь своим существованием, заставляя думать лишь только нем. Тревельян в ужасе носилась по собственным покоям, то нарезая круги, то падая в кресло или на кровать, вновь мыслями возвращаясь к тому странному моменту. Заламывая руки и до крови кусая собственные губы, в желании поскорее избавиться от этих мыслей, Эвелин ощущала себя во власти демона желаний, который мучил свою жертву видениями невозможными и недопустимыми. Она Эвелин Тревельян. Гордая дочь, самая младшая из всех отпрысков Тревельянов. Она должна была стать не просто служкой в церкви, отец уже видел ее на месте преподобной матери и, если повезет, самой владычицы, благо пробивная жила отца передалась и его младшему чаду. Она должна быть стойкой ко всем желаниям, включая желания плоти, низменные и отвратительные. Сестры в церкви часто повторяли ей это да и сама Тревельян, влекомая интересом, очень скоро узнала, что слова сестер были правдой. Скрип двери отвлек ее от терзаний собственного разума и, обернувшись, Тревельян увидела проклинаемую ею хищную фигуру Хоука. Он вошел в ее покои абсолютно спокойно, словно к себе домой, вальяжно облокотив свой посох о колонну. Неужели его никто не остановил? - Ты! – Эвелин ткнула к мужчину пальцем, словно изобличая преступника. – Как ты посмел, ублюдок. - Эй, потише, я, конечно, не святой, но и таких почестей не заслужил, не считаешь? – тонкие губы вновь изогнулись в оскале, который, по всей видимости, должен был быть усмешкой. - Ты пытался взять меня силой! – Выпалила Тревельян, забегая за собственное кресло, в страхе смотря на неумолимо приближающегося отступника. - Чего? Я тебя всего лишь поцеловал. – Мужчина остановился за креслом Инквизитора, облокачиваясь на спинку и задорно подмигивая той. – К тому же, ты первая начала. Тревельян вытянулась словно струна от такого заявления. И заодно пыталась припомнить, когда она успела подать ложную надежду этому отступнику. Во время разговоров она вела себя сдержанно и учтиво, как и со всеми, собственно. В действиях ее не было и единого намека на кокетство, с каким, скажем, Жозефина обращалась к важным гостям. Эвелин не слыла любительницей сказаний о похождениях Защитника и не краснела, как Кассандра, при его виде, задыхаясь от волнения. - О, понятно. – Хоук вдруг оскалился, его клыки показались из-за верхней губы, неужели у человека действительно могут быть такие длинные клыки? – Значит, доблестная Инквизитор не помнит абсолютно ничего, когда напьется? - Что? – Эвелин похолодела, в сознании лихорадочно метались мысли. Единственный раз, когда она напилась, был тот случай в таверне и последние ее воспоминания были как раз о том, как Хоук уносил ее куда-то. На следующее утро девушка проснулась с головной болью и отвратным привкусом во рту, но абсолютно одна. – Мы что… тогда… - Ну ты очень пыталась, чтобы это случилось, - Хоук больше не сдерживался, скалясь во все зубы, изредка посмеиваясь над собственным рассказом. – Но в настолько пьяном состоянии тебя вряд ли имел смысл трогать. Да и видок после такого пойла у тебя был не очень… - На себя погляди! – злобно выплюнула Тревельян, отбегая от кресла и быстрее прячась за письменный стол. Обида в ней росла все сильнее, и обида эта была полностью направленна на нее саму. Как так можно было… она же избранная Андрасте, а вела себя словно… - Ладно, леди Инквизитор, простите, что превратно понял ваши действия. – Гаррет оторвался от кресла и спокойно прошествовал к выходу, словно ничего и не произошло. – Обычно, когда женщина вешается на меня и пытается затащить в свою койку я понимаю это как сигнал к действию. Эвелин кусала губу, желая, чтобы указующий перст приземлился и раздавил ее на месте. А лучше этого выскочку, что посмел так сильно забраться ей в сознание и душил своим присутствием. Тревельян умела контролировать свои эмоции, справляться с ними, пусть даже дракон приземлиться на их головы. Но сейчас пальцы ее дрожали, и она в ужасе осознавала, что ничего не может с собой поделать. - Не такой уж ты и неотразимый! – Выплюнула она ему в спину, а Хоук словно специально остановился у приоткрытой двери, желая услышать продолжение. – И уж точно не предел моих мечтаний! Дверь с тихим скрипом закрылась и, увы, закрыли ее не с той стороны. Хоук развернулся к ней всем корпусом, как обычно умел, хищно и легко. Движения отступника, выученные, как во время боя, когда он легко двигался даже в гуще противников, завораживали и гипнотизировали. Ноги стали тяжелыми, словно кто-то залил свинца в вены и гонял тот вместе с кровью. Тревельян попыталась сдвинуться с места, но взгляд глубоких синих глаз быстро осадил ее от очередной капитуляции. - А о ком же тогда великая Инквизитор мечтает, м? – Голос Гаррета был полон насмешки и неприкрытого оскорбления. – Возможно, о бравом командоре, чей крик по ночам не долетает до этого балкона и ты не слышишь, как по ночам он зовет далеко не Создателя. Или о том страже с грустными глазами, что не вылезает из конюшен? Нет, я понял, Бык, вот уж кто растлит любую благочестивую сестричку и отделает ее во все дыры, как того велит кун. - Да что ты понимаешь, - чуть ли не отвращением выплюнула она, - говоришь так, будто плотские утехи действительно чего-то стоят. - А ты говоришь, как целомудренная девица, зашуганная церковниками, - Хоук усмехается и делает еще шаг вперед, острые края его доспехов словно шипы, готовые проткнуть ее, не отражают лучи солнца. Хоук абсолютно за ними не следит. - А вот и нет, - гордость опять берет свое и Эвелин поднимает подбородок, готовая встретиться со своими страхами. – У меня был мужчина и я знаю о чем говорю. - Значит плохой был мужчина. – Констатирует Гаррет оказываясь рядом. Он был выше на целую голову и намного шире бедной Тревельян, в его тени оказавшейся такой крохотной и такой незначительной. Ее авторитет Инквизитора не давил на мужчину, а его уверенность вызывала сомнения. Эвелин не знала, насколько сильно был плох юный послушник церкви, пожирающий ее глазами во время каждой мессы. Сестры улыбались и тихо посмеивались над щенячьим взором страдальца. Еще бы, одно дело Тревельян, гордая дочь, аристократка, прекрасная в своей холодной красоте. И совсем другое нескладный мальчишка, меняющий в канделябрах свечи и подносящий воду для причастия. Права была Кассандра, мужчины в лоне церкви все сплошь либо бюрократы, либо зашуганные мальчишки, готовые ими стать. И так уж получилось, что Тревельян стала тем самым механизмом, что превратил одно в другое. Их ночь была короткой, неприятной. Он говорил какие-то блеклые слова о любви и преданности, больно сжимая ее грудь и шаря руками под саванном. Его мокрые поцелуи заставляли Эвелин дрожать от омерзения и лишь только оттолкнуть его как можно быстрее. Но природная гордость сделала с ней ужасную вещь, не дала права остановиться на полпути, съедаемая интересом от скабрёзных романов, которые сестры читали по ночам и прятали под матрасами. Мальчишка дышал прерывисто, выдыхая прямо в ухо кислый запах, который перемешивался с запахом ладана и кружил голову в тошнотворном водовороте. Эвелин считала – семь раз, он вошел в нее семь раз и дикой болью разрушил ее существование. Это было больно, неприятно, ее тело словно пыталось отторгнуть мальчишку, но от этого становилось лишь больнее. На седьмой раз он дернулся и застонал, свалившись и обняв ноги Тревельян, шепча слова благодарности. А сама она не чувствовала ни благодарности, ни удовольствия, ничего кроме разочарования и неприятного ноющего чувства между ног, словно кто-то потер там пемзой. После этого мальчишка исчез из ее жизни и стал кем-то там в каком-то там орлейском округе, что абсолютно не интересовало Тревельян. Утолив свой интерес, она была разочарована результатом и теперь, каждый раз, слыша слова того же Быка о ублажении и удовольствии, лишь улыбалась ему своей сдержанной улыбкой. Кто знает этих кунари, им постоянно нравится что-то невообразимо странное. Но Хоук был другой, его взгляд пробуждал в ней что-то новое, что-то щекотливое, что раззадоривало и заставляло стоять на месте, в ожидании следующих действий. Он не был горд, как была она, но он был полон достоинства, которого Тревельян уже давно не замечала. - И какой, по-твоему, у меня должен был быть мужчина? – Эвелин вскидывает голову еще выше, встречаясь с голубыми глазами, думая, что именно такого цвета должны быть заливы антиванских берегов. Теплых и приветливых, горячих и страстных. - Ну, что-то вроде меня, - он наклоняется ниже, практически соприкасаясь с ней губами, его щетина острыми иглами покалывает губы девушки. – Ну что скажешь, леди Инквизитор? Эвелин поджимает губы. Ей хочется уйти, и одновременно хочется уткнуться носом в его плечо и так и замереть. Она никогда не была сентиментальной, но всегда знала, что всякая привязанность может стать губительной. И привязанность к отступнику, что разворошил церковь и устроил такой погром, была слишком непростительна для вестницы Андрасте. Но его запах, запах пота и лириумного порошка, не наводил отвращения, а наоборот, притягивал. Ей бы взмолиться к собственному благоразумию или Создателю, чтобы он отвел это наваждение, но из горла не вырывается ни звука. Эвелин легко касается его губ, неумело и тонко, никто её этому не учил, и она чувствует смущение за свое незнание. Хоук же, словно получив сигнал к действию, обнимает её талию своими широкими ладонями, водит по спине вверх и вниз, успокаивая, словно разрыдавшееся дитя. И Тревельян успокаивается, смелее прикасаясь к нему губами, проникая языком в приоткрытый рот, как он тогда, в пещере, изучая новое и осознавая новую науку. Щетина все так же колется, но теперь ей от этого смешно и Эвелин улыбается, прерывая поцелуй. Окна ее спальни открыты настежь, но ей впервые не холодно от этого. Горячее тело согревает ее и всякая дрожь проходит. Такой хищный, он должен терзать ее тело, но вместо этого Хоук обращается с ней аккуратно, как Жозефина со своими драгоценными фарфоровыми куклами, прикасается к ней, как к величайшей реликвии и заставляет податься вперед. Ловко расстегивает золоченые пуговицы на камзоле, целуя шею, спускаясь к ключице и ниже, заставляя смеяться от легкой щекотки, которую дарит его борода. Эвелин не смущается, когда он снимает с неё камзол, ей кажется это таким естественным. И не смущается, когда он стягивает с себя свои потрепанные доспехи, грудой настоящего хлама легшие на её оттертый до блеска пол. Тревельян видит его могучую фигуру, его широкие мышцы, его грудь, покрытую короткими темными волосами, спускающимися ниже, ближе к паху. Гаррет хватает девушку за бедра и подбрасывает, заставляя вскрикнуть от неожиданности и обвиться вокруг него ногами. Это вызывает непреднамеренный смех и веселье, легкость, которую раннее Тревельян не испытывала. Кровать у Инквизитора широкая, мягкая, привезенная прямо из Орлея и с немалым трудом установленная на самом верху башни. Шелка на ней из Неварры, самые лучшие, легкие и струящиеся. Именно на них сплелись два тела, соорудив из себя невиданное создание с широкой спиной и тонкими руками, что ногтями пытались за эту спину зацепиться. Хоук припал губами к шее Эвелин, тяжело дыша, с трудом втягивая ноздрями воздух. Он двигался медленно, аккуратно, его длинные пальцы скользили по бронзовому телу Тревельян, вырисовывая непонятные узоры. Она же не сдерживала крика, который рвался из неё при каждом толчке. Но это не был крик боли или обиды, наоборот, ей хотелось рыдать от того странного ощущения, что заполняло ее. Все было не так, как в первый раз, внизу ее живота горело нетерпение и чем-то скользким заставляло желать большего. Гаррет оказался больше, чем ее прежний компаньон, но больнее не было. Все было так плавно и просто, словно только его одного и желало тело девушки. Откинув голову, Эвелин стонала, ногтями проходясь по спине и молила не останавливаться. Даже в самые тяжкие дни она так яростно не молила ни о чем, как сейчас. И яркие звезды, вспыхнувшие перед глазами, заставили ее закричать еще сильнее, а приятный тугой комок блаженства растекся внутри нее. Эвелин уронила свои тонкие руки на Хоука, без сил опуская голову. Гаррет еще некоторое время двигался внутри нее, покуда тоже не застонал, выходя из ее лона. Что-то теплое брызнуло ей на ногу, но Эвелин не обратила на это внимание. Защитник свалился рядом, тяжело дыша, а на лице его блуждала все та же дикая усмешка, обнажающая зубы. - Ну так что, все еще ничего не стоят для тебя плотские утехи? – Хоук засмеялся, прерываясь на сильные вдохи, запуская в легкие побольше воздуха, чтобы вновь продолжить свой смех. - Это было… что это было? – Эвелин приподнялась на локтях, всматриваясь в смеющееся лицо отступника. - Оргазм, - просто сказал Хоук, подмигивая девушке. – Дай мне отдышаться, и мы продолжим наше знакомство с миром утех. Тревельян должна была вспыхнуть, как положено любой благочестивой девушке. Но такая девушка не будет лежать голой на собственной кровати, успев отдаться отступнику, которого искали чуть ли не всем Тедасом. Эвелин никогда не читала произведений Варрика, но была уверена, что чтиво сплошь заполнено враньем, кроме, разве что, тех глав, где Защитник проявлял себя. Она улыбнулась, запрыгивая на мужчину, заставляя того вновь рассмеяться. Незаплетенные каштановые волосы короткими взмахами щекотали грудь мужчины. Тревельян почувствовала, как что-то под ней начало подниматься и набираться силы. И пусть завтра весь Скайхолд будет судачить об этом, но это будет завтра, а пока неприступная крепость пусть слушает крики, полные наслаждения.***
У Гаррета квадратное лицо и лисьи глаза, напоминающие по цвету залив антиванских берегов. У него улыбка, больше походящая на оскал, с клыками, словно у хищника. Он ведет себя вальяжно, словно у себя дома, словно не видит разницы между простым солдатом и командиром. Подначивает Каллена, заставляя того возмущенно сопеть, веселит шутками разведчицу Хардинг, заставляя гномку смеяться в кулак, дабы командир не увидел и не отчитал. Хоук не скрывается, свободно входит и выходит из палатки Инквизитора, и все принимают это как данность. А Варрик крутит в своих руках перо, ваяя новую главу о приключениях Защитника, его бедах и успехах на поприще войны и любви. Торговый принц ловко манипулирует словами, играя с ними, как подросший ребенок, составляя твердую крепость. И Кассандра, сидящая рядом, подперевшая щеку кулаком, с нетерпением ждет стать первым критиком и первым читателем очередного творения гнома. - Адамант действительно неприступен? – Эвелин лежит на обнаженном плече отступника, пальцем водя по венам, видным из-под кожи мужчины. Он бледнее, чем Инквизитор, хотя легкий загар и покрывает его кожу, оставаясь напоминаниям о долгих походных днях под палящим солнцем. - Не думаю, кузина писала, что крепость была давно заброшена. Да и никто за ней толком не следил. Думаю, попасть внутрь труда не составит. - А внутри… - Девушка приподняла голову, впиваясь в Гаррета тревожным взглядом и вновь ловя эту уверенную ухмылку, всегда сопровождающую его. - А внутри куча чокнутых стражей, помешанных на своем Зове. – Все так же легко отвечает ей маг. – Ничего. Бывало и похуже. - В Киркволле? – Интерес нарастает, как и желание услышать больше. - И в Киркволле тоже. – Согласно кивает Хоук, вытаскивая левую руку из-под головы и притягивая Тревельян поближе к себе. – Давай не об этом. Что будешь делать, когда утихомиришь Кларель? - Отправлюсь в Орлей, - Честно отвечает Эвелин, усаживаясь на Гаррета верхом, как уже много раз делала до этого. – Корифей хочет совершить покушение на Императрицу и посеять панику в государстве. - Класс, - Хоук улыбается, когда она начинает ерзать по нему бедрами, - никогда вживую не видел Императриц. - Ну, у тебя будет шанс. – Эвелин ощущает желание, начинающее возрастать с каждым ее последующим движением. За время дороги она научилась правильно манипулировать Хоуком и его желанием. Его хищный взгляд теперь стал для нее цепким крюком, который держит ее подле отступника. И пока за пологом палатки войска отдыхают перед битвой, Эвелин пытается насладиться тем, что приобрела только с ним. А Адамант игольчатым монстром ощетинился на них за холмом, ожидая прихода и готовя свои расстановки в планы Инквизитора.