***
Пока я дошёл до нужной мне улицы, уже почти стемнело. Немногочисленные прохожие шли мимо меня, не обращая никакого внимания на светловолосого юношу, идущего в противоположную сторону, а если я и удостаивался чего-то взгляда, то он был колким и презрительным. Свернув в непримечательный проулок, я миновал несколько обшарпанных дверей, за которыми жили малоимущие горожане. Через пару шагов я достиг своей цели — некогда имитируемая под красное дерево, а теперь замазанная в некоторых местах дешёвой зелёной краской, такая же дряхлая, как и другие, дверь, за которой находилась не менее дряхлая вахтёрша. Заведено в этом проулке было так, что ключи от своей комнаты брать с собой нельзя. Когда ты уходишь из дома, нужно отдать их вахтёрше, которая всегда находится за этой дверью. Что она там делает, почему никуда не уходит — тайна тайн, которую никто ещё не имел желания разгадать. Я постучал в дверь, но не услышал за ней привычного кряхтения старухи. Постучал вновь, однако результат был тем же. По прошествии десяти минут я уже пинал дверь ногами и кричал, стараясь привлечь внимание вахтёрши. Когда в голову уже закралась мысль, что старуха ушла туда, куда рано или поздно уйдём все мы, соседняя дверь отворилась, и показался щетинистый мужчина, чьё лицо было искаженно недовольной гримасой. — Чего разорался?! — рявкнул он на меня. — Вместо шума лучше бы делом занялся! — Но… — раскрыл было рот я, как открылась ещё одна дверь, находящаяся позади меня. — Что здесь происходит? — вытирая руки полотенцем, спросила женщина в возрасте. Заметив меня, лицо её приобрело те же недовольные черты, что и у мужчины. Однако эта особа показалась мне куда адекватнее щетинистого, поэтому я поспешил спросить: — Простите, а где вахтёрша? — У неё дочь заболела. К ней ушла, — тут же резко ответила мне домохозяйка. Я же, услышав подобные новости и удивившись тому, что вахтёрша впервые куда-то делась, мягко говоря, растерялся. — А как же мне теперь попасть в комнату? Где взять ключи? — Откуда мне знать?! — нервно сказала женщина, начиная с яростью тереть полотенцем уже сухие руки. — У неё дочь больна, а ты тут со своими ключами! — Вот, вот! — вновь включился в разговор небритый мужчина. — Прояви хоть каплю сочувствия, эгоист! И обе двери разом захлопнулись. Вот так, Рин. Видишь, каких людей ты бережёшь. Для кого танцуешь. Невежественные, грубые, эгоистичные и злые существа — те, кого ты так хочешь защитить. Понимая, что в комнату я сегодня не попаду, сажусь на холодные плиты, опираясь спиной о старую деревяшку, которую именую обычно своей дверью. Вечерний холод пробирается под мою лёгкую одежду, плиты безжалостно забирают тепло, и что-то мне подсказывает, что не избежать дождя.***
Моя смена в мясном прилавке длилась сегодня лишь до обеда, поэтому по окончании работы я тут же поспешил к сестре, радуясь тому, что мне удастся провести с ней куда больше времени. Ступая по боли знакомому мосту, каждая трещинка которого мне прекрасно известна, замечаю молодую семью, заканчивающую свой пикник. Когда все их вещи уже были собраны в корзину, они не нашли ничего умнее, чем выкинуть салфетки и прочий мусор в реку. Они просто взяли и загрязнили воду. Воду, в которой живёт рыба. Эта рыба умерла бы, если бы не старания моей сестры. В грязной воде жить ещё сложнее, а следовательно Рин придётся танцевать усиление, чтобы морские жители продолжили своё существование. — Эй, вы! — гневно кричу я, перекинувшись через перила моста. — Что вы себе позволяете?! — Что? — Зачем вы это сделали?! Достаньте мусор! — Зачем? — Разве не ясно, что так рыба погибнет?! — Погибнет? Она не может погибнуть. Ведь у нас есть человек с даром. — Подними мусор! — на грани ярости повторил я. — Я тебя не понимаю. Ничего с ней не станется. Девушка потанцует чуток и река снова очистится. — Думаешь это так просто, поддерживать жизнь?! Немедленно подними мусор! — Поднять? Как ты себе это представляешь?! Он уже ушёл на дно. — Сейчас ты у меня на дно уйдёшь! — Дорогой, пойдём отсюда, — женщина потянула супруга за руку. — А ну стойте! Немедленно вернитесь! Только я собрался сорваться вслед за невежами, как кто-то крепко схватил меня за плечи. Я тут же попытался вырваться из захвата, но услышал лишь повелительное: — Эй, парень, угомонись. — Пустите! Эти люди загрязняют реку! — А ты нарушаешь общественный порядок. Решив развернуться, я увидел лицо полицейского. — Я? Нарушаю? — осознав его слова, не удержался и переспросил. — Хотите сказать, что виноват я?! Рин танцует без передышки, чтобы всё жило, а эти люди губят её труд, но в итоге виноват я?! — Успокойся, иначе поговорим в другой обстановке. — Вы!.. Вы!.. Что б вас всех! Всё же вырываюсь из грубых рук и бегу прочь. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Этот мир… Как же я его ненавижу. Здесь никто ничего не ценит. Рин, а ты стараешься ради всего этого. Но толку? Если бы вы все умерли, ей бы не было нужды танцевать и медленно умирать.***
На этот раз мне удалось попасть в комнату. Я лежу на кровати, устремив такой же, как и у сестры, голубой взгляд в потолок, и думаю о сегодняшнем дне. Придя к Рин, я был всё ещё зол, но дабы не беспокоить её сказал, что сегодня просто попадались скверные покупатели. «Я хочу дать этому миру, что мчится в постоянном круговороте, спокойствие и благословление», — сказала ты мне сегодня. Знаешь, Рин, мне кажется, ты погибаешь там ни за что. Твои старания никто не ценит. Так есть ли в них смысл? Хочешь укрыть собой от бед этот мир? Я же хочу своими руками всё разрушить, чтобы люди ощутили контраст с нынешней беззаботной жизнью, а когда они всё прочувствуют, то пусть сами выбираются из этого кошмара. Я хочу этого. И я это сделаю. Спасу сестру и осуществлю своё желание. Кто сказал, что двух зайцев одним ударом не убьёшь? Тихонько отворяю свою дверь, выхожу на тёмную улицу, освещаемую лишь луной, и так же тихо закрываю дверь. Ключ в моей комнате на столе. Мне нет смысла отдавать его вахтёрше или брать с собой. Я сюда больше не вернусь. И в город этот тоже больше ни шага не ступлю. Цветущая поляна над звёздным небом, а среди всего этого великолепия танцуешь ты. Красиво. Завораживающе. От твоего танца на душе тепло, но вид сбитых в кровь ступней тут же сжимает в тиски сердце. Что бы не говорила, ты страдаешь. — Рин, — делаю шаг к тебе, ещё один, и ещё, а за ним ещё с десяток. Как же давно я не стоял так близко к тебе. Ты удивлённо смотришь на меня, продолжая танцевать. В глазах немые вопросы: «Что ты здесь делаешь так поздно? И почему так близко? Что-то случилось?» — Рин, — повторяю твоё имя и хватаю за локоть, останавливая танец. Ночной ветер прекращает свою прогулку, всё затихает: птицы больше не щебечут, не слышно стрекотание насекомых. Твоё лицо застыло, словно покрылось маской ужаса, рот приоткрылся, а в глазах заплескался страх. Ты не понимаешь, что происходит, но бояться нечего. Всё к лучшему. — Идём. — Что? — еле выдавливаешь из себя. — Идём, — тяну тебя за собой. — Уйдём отсюда. Далеко, далеко, — я говорю всё это успокаивающе, глядя на тебя с заботой и нежностью, но ты остаёшься на месте. — Рин, пошли. Ты больше не будешь так мучиться, танцуя все дни напролёт. Мы найдём место, где никто не потревожит нас, не заставит делать то, что не хотим. Не будет больше страданий. — Я не страдаю. — Рин, хватит! Не обманывай сама себя! Своим самовнушением ты превращаешь грусть в радость, а боль в улыбку. У тебя отняли всё, а ты продолжаешь нести на себе эти муки и страдания, но сейчас освободись! — Со мной всё хорошо! — продолжаешь настаивать ты. — Пошли! — Нет! — Рин, идём! — Нет! — Я хочу, чтобы ты больше не мучилась и жила счастливо! — Я счастлива! — Не ври! — Лен!.. — Как ты можешь быть счастлива, когда тебя заставляют так мучить своё тело?! — Лен! — Ты столько делаешь для этого города, а тебя всё равно боятся и ненавидят! И ты счастлива?! Пойми, если мы уйдём!.. — Лен, сзади! — перебиваешь ты, и в ту же секунду что-то тяжёлое ударяет меня по голове. Безвольно падаю на землю, глаза заволакивает тьма, и перед тем, как окончательно потерять сознание, я слышу два незнакомых голоса, переговаривающихся между собой.***
Уже неделю, если правильно считал долгие серые дни, я сижу в четырёх холодных стенах. Мне так и не удалось увести тебя из этого города. Кто-то увидел, как поздно ночью я выхожу из комнаты. Этому неизвестному показались мои действия подозрительными, но он не придал значения своим предчувствиям, однако заметив, что с природой происходит что-то не то, незнакомец взял с собой ещё одного человека и они отправились на поляну, проверить, танцует ли Рин. А дальше меня ударили по голове и притащили сюда — в тюремную клетку. Я не видел лиц тех, кто поймал меня. Историю своего прибытия сюда услышал от охранника, как и то, что ноги моей сестры теперь окольцованы цепью, что намертво прикована к дереву на поляне. Жители города подстраховались, предприняли меры: я под надзором, сестра на цепи. Как дикие звери, которых невозможно приручить, но которые просто необходимы цирку. Рин, я не смог увести тебя из этого Ада, просто не нашёл нужных слов, а теперь мне мешает ещё и цепь, сковавшая тебя, а так же решётка, сдерживающая меня. Я хочу спасти тебя одну, а ты хочешь защитить этот убогий город. Мы хотим слишком разного. Мне нужно придумать план, как выбраться отсюда и убедить тебя сбежать.***
В потоке разных идей и планов, каждый из которых имел изъяны, счёт времени сбился. Я сидел в темнице и усиленно думал, пока меня не отвлекли громкие шаги и появившийся надзиратель. Он тяжело дышал, а глаза его были наполнены испугом и недоумением. — Ты здесь? — не веря в то, что видит, произнёс он. Я не понимал, что с ним. Вид надзирателя был воплощением страха. — Чего ты встал? — послышался ещё один голос. — Он здесь! — крикнул ему надзиратель. — Что?! Тогда как объяснить происходящее? — в нотках второго голоса начал пробиваться ужас. — Скорее, нужно проверить! После этих слов, надзиратель сорвался с места и покинул темницу. В своём состоянии он совсем не заметил, как связка ключей отстегнулась от его ремня. Она упала рядом с моей решёткой, чем я поспешил воспользоваться. Нахожу нужный ключ, прокручиваю его в замке от кандалов. Щелчок — и я свободен. Подхожу к двери своей камеры, нащупываю скважину и внезапно столбенею. Я не слышу ветра, что всё время создавал сквозняки в этом тёмном месте. Торопливо открываю решётку и со всех ног бегу на свободу. Вырываюсь наружу, но вместо солнца вижу лишь серый мир. — Рин… — в ужасе шепчу я. Никогда ещё мне не приходилось бежать так быстро. Я думал, что такая скорость вообще за гранью человеческих способностей. Воздух словно резал лёгкие, сердце бешено колотилось, но ноги продолжали нести к тому месту, где танцевала прикованная к дереву Рин, чтобы увидеть, как там уже никто не танцует. Сердце пропустило удар. — Это должно было когда-то случиться. — Но кто ж знал, что всё будет так неожиданно. Я обошёл горожан, которые не обращали на меня никакого внимания, и увидел лежавшую на земле Рин. Стоило мне подойти к сестре, как ноги тут же подкосились. Дрожащими руками я прижал её к себе, не ощущая ни сердцебиения, ни дыхания. Лишь бледное холодное лицо с застывшей полуулыбкой служило мне наградой после долгой разлуки. — Не слишком ли рано это произошло? — Какая разница! Сейчас мы должны что-то предпринять! — Точно! Пацан, у тебя ведь тоже есть дар. — Начинай петь! — Пой же! За спиной слышались крики, но я не мог прийти в себя. Рин, твоё существование у меня украл этот неблагодарный мир. Ты старалась изо всех сил, но лить слезы по тебе буду только я. — Всё это время я пел лишь ради сестры, — наконец ответил я бушующему народу, — но если вы хотите голос мой, это будет последнее, что услышит мир. Прижимая сестру к себе, я ощущал как слёзы бурным потоком льются по щекам, а моя песня разрушает всё вокруг. Когда я пел с любовью для Рин, мир вокруг цвёл, сейчас, когда в душе лишь гнев и горе, он движется к своему концу. Чувствую вкус крови во рту. Силы покидают меня вместе с жизнью. Издаю последний мелодичный звук, и падаю на землю рядом с сестрой. Больше никого и ничего нет. Я уничтожил всё, но вместо удовлетворения лишь плачу вновь. Что я наделал? Рин танцевала, чтобы защитить этот яркий мир и отдала жизнь ради благополучия города. Я умер, дабы разрушить всё. Я ничем не лучше местных жителей. — Прости меня, Рин… — рыдая, тяну ладонь к руке сестры и хриплым стоном прошу прощение. Перед тем, как мои глаза закрылись навечно, я увидел женщину, окружённую сиянием, и услышал её странные слова: — Ах, как душат слёзы горюющего певца. Но теперь, благодаря тебе, я дарю этому миру, что мчится в постоянном круговороте, спокойствие и благословение. Он очистится и настанет новая история.Конец.