Никакой конкуренции

Последний месяц Коидзуми пропускает собрания клуба «СОС». Последний месяц Кен видит Коидзуми только на переменах, они быстро здороваются и разбегаются по своим классам. К середине месяца Кен это замечает, к третьей неделе — настораживается, к четвертой — начинает чувствовать в этом некоторое нарушение мирового порядка. Он находит Коидзуми на крыше школы. Беспокойство усугубляется от того факта, что тот держит в руках сигарету. Заслышав шаги, Коидзуми выбрасывает ее за бортик крыши, и Кен, решивший было уйти, возвращается и садится рядом на нагретый солнцем выступ. Ицки плохо и неуютно. Пришел Кен, и теперь точно надо будет что-то делать. Малодушно спустить все на тормозах Ицки уже не сможет, потому что за ним пришел именно Кен. Если бы пришла Нагато, думает он, можно было бы просто помолчать. Она бы поняла, хотя, конечно, ничем не смогла бы помочь. Не исключено, что и не захотела бы, но кто знает. Если бы его искала Асахина, ей точно не стоило бы ничего говорить — вытирать слезы Асахины ему хватило еще тогда, в августе. Если подумать, вытирать слезы Асахины пятнадцать тысяч раз — этого хватит кому угодно. О Судзумии даже речи не идет, это понятно. Впрочем, она бы и не пришла. За Кеном бы пришла, а за ним — нет. И, кроме того, пришел все-таки Кен, и с этим что-то надо делать. Кен сидит рядом и не знает, что сказать. Кого он раньше спрашивал, что случилось, когда что-то случалось, думает он. Пытался же спросить Юки, и ничего не понял. Прибегал на плач Микуру — но это опять не то. Хоть раз в жизни у него нормально получилось поинтересоваться чьими-то проблемами? Ицки переплетает пальцы и кладет на них подбородок. Кен сидит вплотную к нему, потому что порожек узкий; небо чистое, ветра почти нет — хорошо бы так сидеть целую вечность, и чтобы не ничего не пришлось говорить. Впрочем, от слова «вечность» Ицки тут же ухмыляется — жаль, он не может закольцевать время так, чтобы Кен приходил за ним на крышу снова, снова и снова. — Что случилось, — невыразительно, почти без вопросительной интонации говорит Кен. Через пару секунд Коидзуми вздыхает. Кен правда не знает, что положено делать в таких случаях. Ицки правда не знает, ответить ему сейчас или промолчать. С другой стороны, думает он, какая теперь разница. Что бы он ни сделал, вряд ли все станет настолько хуже, чтобы нельзя было дождаться завтра, а завтра все закончится в любом случае. Но ведь если я не скажу, хватается Ицки за мысль, Кен может начать меня искать, Судзумия вряд ли откажется ему помочь… — Ты будешь меня искать, если я вдруг исчезну? — спрашивает Коидзуми, и Кен, абсолютно без паузы, отвечает «Да», словно это само собой разумеющееся, словно этот вопрос можно было пропустить. — А ты что, собрался исчезать? — Кену совсем, совсем не нравится такая перспектива: с него хватает фокусов, которые выкидывает Харухи, с него хватило того, что чуть не пропала Юки, и он совсем не хочет снова подобных волнений. Ицки молчит, потому что именно сейчас ему в лицо веет легкий ветер, приносящий запах цветов со школьной клумбы. Он закрывает глаза. — Эй, Коидзуми, — Кен не решается даже шевельнутся, потому что чувствует одновременно и то, что он должен что-то сделать, и то, что он совершенно не умеет ничего похожего на «поговорить по душам» или «поговорить, чтобы стало легче» и вот-вот может все испортить. — Меня отзывают, — говорит Коидзуми совершенно ровно, но Кен тут же забывает про то, что он что-то там не умеет. — Погоди-погоди, — возмущенно говорит он, — как это? Почему? Ицки думает, как здорово, что Кен сразу понял, что значит «отзывают». Правда, теперь точно придется все говорить. — Потому что я могу составить конкуренцию госпоже Судзумии в вопросах личного плана, — формулирует он, и Кен примерно минуту пытается разобраться, кто и в каких отношениях должен кому что составлять. — А ты можешь составить конкуренцию? — Не могу, — говорит Коидзуми, сам не зная, что он имеет в виду. Кажется, Кен так и не разобрался: — Но ты не нравишься госпоже Судзумии? — Не нравлюсь. Господи, думает Ицки, как хорошо, что Кен — такое тупое бревно. — Ты не нравишься Судзумии и не можешь составить ей конкуренцию, я все правильно понял? — совершенно нечитаемой интонацией переспрашивает Кен, и Ицки может только бессмысленно улыбаться куда-то в сторону. — Но ведь Юки не отозвали, — говорит Кен почти вкрадчиво, и Ицки пораженно думает, что временами Кен — все-таки не такое тупое бревно. — Не отозвали, — отвечает Ицки. — И Асахину не отозвали, — внезапно для себя добавляет он. — И Асахину? — Кену кажется, что удивляться сегодня он все равно больше не будет. — И Асахину. — Она же маленькая, — Кен сам не знает, почему ему приходит в голову именно этот аргумент, ведь Микуру — его ровесница. — Ну вырастет же она когда-нибудь, — ухмыляется Ицки. Говорить о девушках оказывается просто и легко, и он предпочел бы обсуждать только их до самого вечера. Кен молчит некоторое время, вспоминая Микуру-из-будущего и, наверное, ее будущие сиськи, и бурчит: «Вы там что, сговорились все…» Вот бы мы сговорились, думает Ицки. Вообще, интересно, мы могли бы сговориться? И что бы мы делали тогда — тянули спички? Бросали монетку? График, думает он, мы бы тогда составили график. — Девочкам можно, — говорит он совершенно поперек собственных мыслей. Кен молчит так долго, что Ицки не выдерживает и кладет голову ему на плечо. Странно, думает он. Я впервые сижу настолько близко. Первый раз так. И, наверное, это в последний раз, когда мы вообще говорим друг с другом. — Но Юки не отозвали, — повторяет Кен и не шевелит плечом. — Мыслетело вообще себе позволяет очень многое. Например, тыкать в тебя ножом персонифицированному воплощению собственной ревности, — Коидзуми привычно ехидничает, и от этого кажется, что и все остальное сейчас вернется в норму. Ну, в какой относительной норме оно находится последние полтора года. Кен лениво думает, что про ревность ему и в голову тогда не пришло. Кен вообще сейчас не хочет ни о чем думать, он хочет, чтобы светило солнце, дул легкий ветер с запахом цветов, и можно было так и сидеть с Ицки и болтать о том, что уже закончилось хорошо. — Или создавать мир, в котором это все вообще не имеет значения, — говорит Кен, все больше осознавая, что он тянет время, которого почему-то нет. Какого черта, думает Кен. Почему меня опять заставляют что-то срочно решать. Достали. — Ты отказался от него, — напоминает Ицки. — Мне повезло, меня спросили, — отвечает Кен. — Тебя вообще всегда спрашивают, — с каждым разом Коидзуми говорит все тише и тише. — Всегда? — недоверчиво уточняет Кен. — Всегда, — подтверждает Коидзуми. — Нашли, кого спрашивать, — бурчит Кен. — Нет, ну а кого. Представь, что бы было, если бы мы спрашивали Судзумию, — возмущенно предлагает Коидзуми, и они вдвоем тихо хихикают. — Но да, когда дело касается Судзумии, тебя действительно не спрашивают, — резко посерьезнев, говорит Ицки. Повисает странная пауза. Ицки думает о том, как Кен изменился за это время. Как они все изменились. Как вообще все изменилось. Он лежит на теплом плече, и ему кажется, что Кен повернулся к нему, и что он чувствует его дыхание на макушке, но это ему, конечно, только кажется, думает Ицки. — Ну а раз меня не спрашивают, — внезапно говорит Кен, — то я имею полное право не отвечать. Ицки вопросительно поднимает бровь, забыв о том, что Кен не может видеть его лицо сейчас. — Я, в конце концов, не хочу никого выбирать. Я хочу, чтобы у меня было четыре друга, а не то, что они там себе напридумывали, — голос Кена крепнет, а Ицки улыбается все шире, и горло ему сдавливает все сильнее, потому что даже так ничего нельзя изменить. — Хотя ты знаешь, — Кен резко меняет интонацию, и Ицки перестает понимать, что происходит. — Мне кажется, — продолжает Кен, — если тебя отзовут, я, несомненно, буду очень сильно расстроен и наверняка решу, что это устроила Судзумия, разозлюсь на нее, и мы поссоримся. Ицки изумленно поднимает уже обе брови. — Мир однозначно разрушится, и придется все начинать заново, — продолжает Кен тем же чужим тоном. — А собрать такую же устойчивую команду, не привлекая к делу тебя, уже не выйдет. Голова Ицки все так же лежит на плече у Кена, он смотрит в пустоту расширившимися глазами, и ему кажется, что в горячем летнем воздухе плавятся контуры окружающей реальности. — Впрочем, — уже совсем довольно завершает Кен, — они могут не волноваться. Ты не представляешь никакой конкуренции для Судзумии. — Не представляю? — переспрашивает Ицки, пытаясь что-то для себя уточнить. — Совершенно никакой, — говорит Кен, зарываясь носом в макушку Коидзуми. — Абсолютно. — Он обнимает его и крепко-крепко прижимает к себе.