Пурпурный продюсер

— Так-так-так… — бормочет себе под нос Спайро, бегая глазами по тексту. Ему до последнего хотелось найти какие-нибудь нелепые высказывания или нестыковки, тонко отражающие идиотизм в чистом виде, когда его приходится не презирать, а изображать. Его беспокоит, что тех, что будут находиться по ту сторону экрана, рассмешит его выходка, которая, между прочим, написана не от его лапы. – Вот, послушайте, — говорит пурпурный, подняв лапу и призывая таким образом к тишине. Галдеж вокруг него прекращается, но не сразу, так как режиссер-постановщик решает не отказывать себе удовольствии звучно дожевать сэндвич с сыром; кранмейстер пытается понять, что случилось с камерой или хочет, чтобы с ней что-то случилось, щелкая по кнопкам; дольщик решает в столь ответственный момент погромыхать тележкой и с восхищением отметить, что она не тяжелая; микрофонщик надеется подшутить над своим другом, дав ему по голове только на вид мягким микрофоном на длинном штативе. В общем, если подвести итоги, то никто не хотел отрываться от своих обязанностей. Синдер, нацепив на мордаху кривую маску иронии, приблизилась, чтобы собственными глазами вычитать то, что Спайро счел предназначенным к зачеркиванию и разрыванию в клочья или, в лучшем случае, к корректировке. Пурпурный обвел присутствующих быстрым, но внимательным взглядом, и приступил к зачитыванию, соблюдая интонацию каждой реплики: «Игнайтус: (С неуверенностью) Вероятно, я смогу хоть немного защитить вас от жара. Держитесь поближе. Игнайтус с открытым ртом вызывает бледно-голубой полупрозрачный шар, который заключает в себя всех…» Спайро резко отрывает глаза от сценария и, нахмурившись, с раздражением в голосе восклицает: — Что еще за бледно-голубой шар? Почему о нем даже намека не было в первых двух частях? Синдер, заглядывая через плечо Спайро, быстро перечитывает строчки и, едва подняв голову, разражается таким заливистым смехом, что режиссер-постановщик, вздрогнув, роняет второй сэндвич с беконом на колени, за которым успел дотянуться во время выразительного чтения. Его ужасу не было предела, когда злосчастный бутерброд развалился на две части, и кетчуп красным липким червяком пополз по штанине брюк за сто пятьдесят долларов. Спайро, не придав этой горестной детали значения (ему, по всей видимости, плевать, что штаны из последней коллекции неизвестного припудренного живчика, имеющего розовый хохолок или более модную и бросающуюся в глаза вещицу цвета спелой малины), с удивлением посмотрел на Синдер и снова сдвинул надбровья, настойчиво требуя объяснений. Ситуацию отважно решил спасти сценарист, который сегодня еще не завтракал и был принаряжен в более скромные, дырявые в шести местах джинсы. От того же живчика. — Не вижу того, — заявляет он, — что здесь можно исправить. Настала неловкая минута. Повисла напряженная тишина. Затем ее нарушает Спайро, громко вздохнув и уже с презрением покосившись на Синдер, которая продолжает беззвучно хихикать, прикрыв рот трехпалой лапой. Она, очевидно, не догадывалась, что ее конечность помогает в этом заразительном деле примерно так же, как носовой платок в мытье самосвала. — Конечно, здесь нечего исправлять. Здесь нужно все, черт подери, зачеркнуть! — выпаливает пурпурный, буравя взглядом несчастного режиссера-постановщика, который, в свою очередь, уже записал в незримую книжицу головы способы расчленения сценариста, который должен был заниматься корректировкой сценария, выдвинуть несколько идей и вариантов реплик. А впрочем, он упрекал любого из присутствующих, но только не себя. «Как это гнусно — существовать среди тупиц и неумелых болванов!» — думает он, пытаясь безуспешно счистить салфеткой со штанин перетертые с приправами томаты. Взгляд Спайро смягчается, остановившись на Игнайтусе, который с любопытством разглядывает помещение, обклеенное зеленым, слегка лоснящимся материалом. — Тебя все устраивает, Игнайтус? Позволь напомнить, что это твои слова. Игнайтус повернул голову и пожал массивными плечами, поражаясь количеству лишней энергии, что вырывалась потоками из пурпурного и уходила в никуда. Синдер уже успокоилась, уселась на хвост и пыталась что-то вычерчивать когтем на полу. Команда, каждый человек которой почуял, что необходимо чем-нибудь занять себя, осторожно, бросая робкие взгляды, вернулась к своим делам: кто-то аккуратно перенес камеру, другой человек, с покрасневшим от смущения лицом, метнулся к отклеившемуся углу травянисто-зеленого материала, третий ловко подскочил к освещению и пристроил руки к штативу – мол, поменять высоту надо. Люди зашевелились и, в любом случае, сделали вид, что в один миг стали полезными. Спайро, отбросив все сомнения в сторону, окидывает уже дружелюбным взглядом прямоходящих созданий и сдается: — Ладно. Это можно оставить. — Он вновь опускает глаза к листку и принимается зачитывать другой отрывок, который взял на заметку: «Спайро: (Кричит отчаянно и подавленно) Игнайтус… Не-е-ет! Синдер: Стой, Спайро! Слишком поздно! (Печально добавляет, закрывая глаза) Ему уже не помочь. Спайро: Нет… Он не умер… Синдер: (Тоном сожаления) Спайро! Смирись… Спайро начинает чернеть, как уголь. Излучает черное свечение…» Синдер долю секунды смотрит на пурпурного и снова разражается смехом, уже наперед зная, какая строчка его зацепила. Она хватается лапой за живот (точнее за то, что она называет животом) и c характерным звуком опрокидывается на спину. Перед ее глазами всплывает ошарашенная моська Спайро, рот которой повторяет задумчивым шепотом два слова «как уголь». С другой стороны возникает приглушенный хохот Игнайтуса, который профессионально маскирует его под кашель, когда Спайро переводит на него укоряющий взгляд. Команда вновь создает тишину, застыв в той позе, что находилась в это мгновение. Однако Спайро не настолько глуп, чтобы подстроиться под смех Синдер. Он цепляется совсем к другому: — Игнайтус, значит, тут умирает? Что вы хотели этим добиться? Второй вопрос, несомненно, адресован режиссеру-постановщику, который по жизни является крайне рисковым человеком, попивая горячий кофе из хлипкого пластмассового стаканчика. — Я подумал, что так можно пробудить чувства у играющего, — отвечает он. — К примеру — сожаление. Ведь мы стараемся хорошо поработать над сюжетом и… — Наверно у многих в эту секунду из глаза вырвется слеза, — перебивая, язвит Спайро, — и они прервут игру для того, чтобы поплакать? Затем быстренько, дрожащими пальцами побегают по кнопкам, плача, уйдут в меню, сохранят игру и покинут комнату, потому что она будет напоминать о мертвом Игнайтусе? — Эм-м… нет, — мотает головой режиссер-постановщик. Стакан лишь чудом не выскальзывает из его руки. — Но я думаю, что многим понравится этот момент. Он будет способен пробить панцирь даже самых равнодушных… Синдер начинает заливаться громче. Ее рот пытается вымолвить странные, нечленораздельные звуки. Но если прислушаться, то можно понять, что она умоляет о помощи. Спайро уже становится неловко, что он бездействует. Он должен беспокоиться о ней не только как об одном из главных героев, но и… — Дайте воды кто-нибудь, пожалуйста, — просит Спайро, уставившись на дергающееся темно-фиолетовое тело. Еще не хватало прибегнуть к помощи красных кристаллов. Молодой парень с кепкой, напяленной задом наперед, ловко подскакивает с бутылкой минеральной воды. Спайро передает будущее лекарство Синдер, которая уже не смеется. Совсем-совсем не смеется. Ее моська теперь выражает крайнюю степень возмущения. Она принимает вертикальное положение, устроившись на пятой точке, не отводя глаз от пурпурного. В помещении стоит гробовая тишина. Все замерли в ожидании какой-нибудь выходки, что не сравнится со сценарием знаменитого режиссера-постановщика, прославившего громким именем бренный кинематографический мирок. — Меня не мучает жажда, — спокойно отвечает она, лапой отталкивая бутылку. Команда, что в данный момент стала зрителем, с расстроенным вздохом возвращается к своей работе. То ли Синдер дала слабину, то ли пора всем успокоиться и уйти на небольшой отдых. Скажем, на сутки или двое. — Синдер, соберись, — просит Спайро, углубляясь носом в текст. — Сроки поджимают, а у нас еще многое не готово. Синдер очаровательно улыбается и толкает его плечом. — Непросто быть и продюсером, и главным героем. Да?