Душа моя

– Убей меня! Убей! – Нет! Смотри, любуйся! – Он схватил ее за волосы, оттянув их назад, заставил смотреть на простирающийся перед нею кошмар. Его улыбка обжигала ее плечо, она не видела, но точно знала – он улыбается. – Не сюда ли ты так хотела? Теперь же смотри! – Умоляю!... – кажется колени теряли силу, прогибаясь к черно-серой обожжённой земле, но он крепко держал ее, его когти вцепились в талию, не позволяя ни упасть, ни вырваться. От черной гари, растворенной в воздухе, и от боли в затылке из глаз брызнули слезы. – А теперь, любовь моя, позволь мне поцеловать тебя, – почти нежно прошептал он, но ее глаза вдруг округлились от ужаса. На миг она замерла, не смея шевельнуться, оцепенение сковало все тело, налило его свинцом. Крик, зародившийся где-то глубоко в груди, забурлил, захрипел, на миг замершая грудь забилась в отчаянном ритме, выталкивая его наружу. – Позволь, – снова услышала она и закричала. Это был обреченный срывающийся визг, переходящий грань любой истерики. Так зовут агонию, когда, кажется сама смерть склоняется, чтобы подарить свой смертоносный поцелуй. Воздух завибрировал, вокруг заплясали мельчайшие хлопья пепла, адский жар, искривляющий пространство рябью, заглушал звук. Но вмиг все стихло, когда он накрыл ее губы поцелуем. Дрожь перестала бить ее, казалось, вконец ослабшее тело, руки безвольно повисли, и последний, предсмертный стон сорвался с губ, когда он опустил горячую ладонь на ее влажную от слез щеку. Громогласно вытянув последние высокие ноты, орган осекся, с его молчанием в воздухе повисла драма, а вместе с ней оглушительная, кричащая миллионами голосов тишина. – Добро пожаловать в Ад, любовь моя, – сказал Люцифер, и голос его разнесся шипением, то взвиваясь ввысь, то припадая к самой земле. Он отстранился, придерживая ее за плечи, окутал лучистым взглядом и овеял горячим, как сам огонь, дыханием. Склонив набок голову, она стояла, смотря на него без эмоций, тихая, обреченная, покорная. Ни звука, ни трепыхания, ни жеста. Жар высушивал оставшиеся дорожки слез, трепыхал волосы, поднимал и укладывал растрепанные локоны. Пепел обвил стан, затвердел, заискрился черным угольным узором, красные языки пламени легли венцом на голову, спустились фатой, полились по плечам мантией до самой земли. – А вот и свадебный наряд, душа моя, – улыбнулся Люцифер, произнося слова с благоговейным трепетом. Взявшаяся из ниоткуда черная тень порхнула к ним и вложила в ослабевшую руку невесты теплый на ощупь букет из усыпанных пеплом темных роз. От них исходил резкий терпкий аромат, сладостная горечь чувствующих скорое увядание цветов. Уголь под ногами затвердел, протянулся длинной блестящей дорогой к витой арке, у которых, воздев руки к багровым клубящимся небесам, их ждал высокий демон в черной рясе, перетянутой плетеной цепью. На его груди сверкал золотой медальон. Арка всполохнула пламенем, неизвестно когда собравшаяся публика загудела. – Князь, благослови нас, – громко сказал Люцифер, взяв невесту под руку. На ее побледневшем лице отразилась то ли боль, то ли мука, но глаза по-прежнему не выражали ничего, кроме засевшего, увы, слишком глубоко отчаяния. Из земли взвились колонны из мраморного камня, соединились поверху, выложились плиты, выстроились и обвились цветами фонтаны, брызжущие огнем. Парадный зал с открытым куполом строился и украшался сам собою. Гости радостно гудели, но вмиг затихли, когда удивительно чисто и звонко запел хор. В темных фиолетовых мантиях мальчики стояли на трех ступенях пьедестала, синхронно поднимая головы, чтобы вытянуть высокие ноты. Маленький солист стоял немного впереди, кудряшки его были седы, как у старика, и нельзя было определить сколько веков он уже поет в Преисподней. Голоса их были блаженными и грозными одновременно, торжественными и волнительными, как и полагалось, под стать такому событию. – Неси свет, Люцифер! – молвил демон у черного, как сама бездна, алтаря, и заливающееся пение за его спиной вновь взвилось к самым вершинам колонн, окутывая зал. Туфли глухо застучали по угольной дорожке, платье зашуршало, потрескивала огненная фата. У алтаря Он посмотрел невесте в глаза. – Душа моя, – ласково прошептал он, улыбаясь одними лишь темными искрящимися глазами, но она не видела его. Перед ее взором хаотично мелькали краски, в сознании музыка слилась со стуком сердца и голосом демона в рясе, но все это затмевали громадные пылающие алым буквы. Они складывались в два простых слова: «Душа моя…»