Пламя и пепел

Мелькор кладет голову ему на грудь и прикрывает глаза, опуская взгляд к пляшущему в руках Майрона огню. Улыбка едва уловимо трогает тонкие губы, мятежный вала делает глоток из усыпанного самоцветами кубка и лукаво прищуривается. По светлой коже скользят жаркие отблески не то от огня, не то от плещущегося в чаше медового эля; Мелькор тянется ладонью к чужому лицу и касается пальцами скулы. — Отдай мне свои силы, Великолепный? Майрон не отвечает, лишь сжимает ладонь в кулак, и зачарованная янтарная змея осыпается сквозь пальцы на расстеленную у огня шкуру тускло мерцающим песком. Они сидят на полу, прислонившись к резному креслу, больше напоминающему трон — Майрон откровенно не помнит, в какой момент Мятежный утянул его за собой с постели сюда, но это, впрочем, не относится к ряду тех вещей, которые его хоть сколько-нибудь заботят. Он кладет руку на плечи падшего айну, притягивая ближе к себе, и вглядывается в танцующее в высоком камине пламя, теряясь мрачными мыслями в глубине мерзлых теней Утумно. Мелькор, словно озябнув, плотнее запахивает расшитый шелковыми нитями халат — подарок южан — и сильнее прижимается спиной к кузнецу. Холод старшему из валар неведом, но все людское слишком близко. Майрон не знает, оттого ли это, что силы Мелькора теряются дуновениями сухого колкого ветра в воплощенной плоти Арды, тая, словно снег в ладонях пламенного майа, или же Мелькор попросту слишком часто проводит время среди младших Эрухини, но день за днем вынужден смотреть, как угасает зарево первородной силы в серебряных льдинках некогда полных рьяного упорства глаз. Майрон знал о страхе, но не мог представить, что познать страх ему суждено будет так. Он вспоминает свои былые честолюбивые мечты о троне и власти со странным осадком тоски и иронии. Казалось бы, король слабеет, уступая место наследнику — король умер, да здравствует король! Кузнец знает, что, наверное, должен испытывать счастье, предвкушение, эйфорию от собственного нежданного триумфа, и множество других, земных чувств и эмоций, ярких и жгучих… Но отчего-то там, где по задумке Всеотца должна быть душа, вопреки разрастается что-то горькое, оседающее на языке привкусом тлена. Тревога? Беспокойство? Гнев? Быть может. На Мелькора — за слабость, и на себя — за бессилие. — Ты знаешь, что я не могу. Не смог бы, даже если бы захотел. На красивом узком лице давно залегли тени усталости. Мелькор усмехается в ответ и тянет Майрона к себе, выдыхая в губы вместе с поцелуем лишь едва разочарованное: — Но попытаться стоило, верно? Майрон закрывает глаза и позволяет тяжелым раздумьям затихнуть на те мгновения, что длится поцелуй. Время — забавная шутка Всеотца: столь быстротечное для многих, для них оно идет совсем иначе, а плоть и кровь способы превратить скоротечный миг в эпоху, и это почти забавно — для таких-то долговечных тварей. У Мелькора сухие губы, он целует осторожно, без тени привычной пылкости, словно устало, уже и не надеясь собрать с губ первого командира не только его дыхание, но и его силы. Майрон знает, что Мелькору нужно это пламя, и знает, насколько. Яркий огонь мощи и рвения, живая сила, разгоняющая кипящую кровь по сильному телу и разжигающая внутри стремление к чему-то большему, вожделенному — Мелькор нуждается в этом огне, чтобы снова ощутить себя живым. Мелькор — лед и тьма, иссушающий жар и нестерпимый холод, безумные тени и обжигающий светоч; в нем слишком много пыла и страсти, и он тлеет забытыми углями на пепелище собственного пожара. Он сжег себя изнутри, вспыхнув ослепляющим светом; Майрон видит, как задумчив порой падший вала, замерший темным силуэтом среди снежно-белых северных гор, и знает, как это невыносимо для того, за чьим неистовым могуществом он сам ушел однажды. Мелькор тянется к кузнецу, обвивая руками шею, прижимается грудью к чужой, уступая право ведущего, и Майрон отвечает на его поцелуи пылко и сильно, сминая губы своими. Рассыпаться в прах под гнетом времен — удел эльдар, проклятие Илуватара, словно в насмешку названное даром, а Мелькор предпочтет сгореть заживо в безумном зареве последних искр своего огня, и Майрон знает, кому будет доверено развеять пепел. Но сейчас, здесь и сейчас, Мелькор жив, и его пламенная суть разгорается в руках ученика Ауле. Мелькор увлекает за собой, опускаясь спиной в густой мех ирбиса, и Майрон видит его безумие в блеске глаз. Мелькор скользит ладонями по крепким плечам, путается пальцами в осыпающихся золотом завитках волос, кладет руки на шею, вырывая новый поцелуй — глубокий, напористый, властный. Майрон сжимает зубы на остром кончике уха, тянет языком кольцо серьги, собирает с чужих уст судорожный вдох и опускается губами ниже — повторяя языком линию бьющейся на шее жилки и оставляя на ключицах алые клейма. Мелькор жадно подставляется навстречу ласке и закрывает на выдохе глаза, а под ладонями Майрона вспыхивают огненные лоскуты, прокатываясь по широкой груди Мятежного вслед за прикосновениями майа. Майрон распахивает халат, алчно выжигая в памяти каждый миг наготы Мелькора, сильным движением оглаживает тонкую талию и огибает узкие бедра. В мягком свете огня белая кожа отливает янтарным, смольные волосы разметались темными лентами, и в лихорадочном блеске пытливо смотрящих глаз Майрон читает просьбу — почти мольбу. Изгиб сильного тела завораживает; кузнец касается губами едва ощутимо, скользит по груди, приникает к животу — Мелькор вздрагивает, отпуская тихий хриплый вздох и сжимая ладони на плечах Великолепного, когда тот вклинивает колено меж его ног, заставляя развести их в стороны. Узоры на впалом животе влажно блестят, а Майрон запоминает первый сдавленный стон-вздох, срывающийся с губ Мелькора, стоит кузнецу скользнуть пальцами по бедру вниз и осторожно коснуться входа. Мятежный запрокидывает голову и хватает ртом воздух, а Майрон вбирает в рот его плоть: твердый член ложится горячим теплом на язык, и Майрон скользит губами по стволу, ласкает головку и дразнит пальцами тугие мышцы, надавливая и массируя, в какой-то миг удерживая Мелькора, положив ладонь на его живот. Мелькор крупно вздрагивает, кусая губы, и его сбитое рваное дыхание растворяется в бархатном полумраке просторной комнаты. От прикосновений кузнеца горит кожа и вспыхивает нутро, и Мелькор давится чувственным стоном, когда Майрон проходится по пальцам языком и осторожно вводит внутрь сразу два. Он вскидывается вверх, подается бедрами навстречу, стремясь получить больше, но Великолепный держит крепко, растягивая его изнутри и подготавливая тело; к двум пальцам добавляется третий, колени Мелькора дрожат и слабеют, опускаясь, он хрипит и задыхается, бьет кулаком по каменной кладке пола, и на обсидиане расцветает ледяной узор. Майрон бегло целует нежную кожу на внутренней стороне бедра, ловит на себе тяжелый взгляд, и вторит усмешкой дрожащей ухмылке на губах Мятежного. — И как долго еще ты собираешься тянуть время?.. — Не беспокойся. Я знаю цену твоему терпению. Мелькор откидывает голову, покоряясь ласкающим рукам, и уверенное движение трех пальцев внутри него стирает с губ ухмылку, выбивая из горла еще один гортанный сиплый стон. Майрон действительно знает, как бывает нетерпелив и вспыльчив падший Вала, но здесь не хватит даже его самообладания, которым Майрон гордится по праву. Мелькор — в его руках, распаленный и вожделеющий; глаза пеленой застилает похоть, и Майрон не сдерживает собственного вымученного стона, склоняясь к своему королю и забирая у него яростный поцелуй. Мелькор кусает за нижнюю губу, скалится, ведет рукой по телу майа, кладет свою ладонь на требующую внимания плоть, и кузнец толкается в ласкающие пальцы, чтобы после, роняя в воздух сдавленное ругательство, подняться на ноги, оставляя Мелькора в его недолгом ожидании. Холод ледяных плит на полу просачивается в кровь с каждым шагом босых ступней, лишь ненадолго отрезвляя распаленный разум. Майрон думает о том, что, пожалуй, будь он чуть более смертным, у него дрожали бы руки. Мелькор выгибается тугой натянутой тетивой, раздвигает ноги шире, лаская себя, в лукавых глазах — приглашение, в шальном оскале усмешки — приказ. Масло — прохладное, Майрон смазывает член, скользит пальцами внутрь Мятежного, не в силах оторвать от него восхищенного взора; время ускользает в небытие, замирая невыносимо медленными очертаниями. Майрон склоняется к Мелькору, нависая над ним, и глушит поцелуем сдавленный протяжный стон долгожданного — и свой, и чужой — медленно входя внутрь, проталкивая член до самого основания. Мятежный напрягается всем телом, с силой жмуря глаза, хрипит на выдохе, царапает спину кузнеца, и тот чувствует, как расползаются по коже ожоги от ледяного пламени. Оба застывают, упиваясь раскаленным жаром, что разливается по сплетенным телам, подобно плавящемуся металлу, и едва касаются лиц друг друга, смешивая дыхания воедино; с первым осторожным движением Мелькор обвивает чужие бедра ногами, и отпускает себя окончательно. Он позволяет Майрону видеть себя таким — с алеющими цветом щеками, жарким блеском в глазах, предательски срывающимся голосом. Открытым, нуждающимся… Смертным. Когда-то он обещал ученику Ауле все сокровища мира — и не смог бы подарить ничего ценнее этого. И Майрон вбивается в раскрывающееся ему навстречу тело, выжигает на светлой коже огненные узоры, и наполняет Мелькора — собой, чувствами, огнем. С каждым движением, с каждым прикосновением и поцелуем золотое пламя взметается ввысь, беснуется яростью и зажигает тлеющие угли, обращая пепелище в смертоносную пляску огнегривых коней. Майрон берет его снова и снова, глубоко и сильно, и Мелькор гнется в руках, гибкий, как змея, подобный черной тени, подчиняясь — и утягивая за собой во мрак. Владыка, учитель, равный; мир осыпается осколками вокруг них, Майрон сгорает заживо, изливаясь внутрь, клеймя собой, и два голоса сплетаются в один, разбиваясь мириадой огненных искр в пылающем огне бессмертных душ. Пожар не гаснет — теперь он касается их ласково и нежно, становясь единым целым с воплощенными телами. Майрон закрывает глаза и устало падает рядом, пряча лицо на плече Мятежного. Мелькор смотрит куда-то вверх, неожиданно спокойный, а затем поднимает ладонь, и по тонким пальцам скользят янтарем игривые огоньки. Смеется, и Майрон озадаченно вскидывает бровь. — Я просто подумал, что мог бы увлечь в свою постель кого-то из валараукар. Пламенные духи, как-никак… — Мелькор ловит взгляд кузнеца и фыркает, поднимается на локтях и оставляет на взмокшей шее собственническую метку, — Впрочем, огня твоей ревности явно хватит на десятерых таких, я полагаю… Майрон закрывает на выдохе глаза, привычно становясь вторым после могущественнейшего, пока Мелькор покрывает поцелуями его шею, и рассеянно перебирает пальцами длинные темные пряди. Кажется, огонь в камине стал гореть еще ярче, но он не смог бы сказать наверняка. Майрон не может отдать свое пламя, но готов разделить его с Мятежным до последней искры.