Когда смерть и любовь действительно идут рука об руку

      Задыхаюсь от счастья. Я решился. Я решился! Поверить не могу, хотя уже миновал день подготовки, когда мы – группа из двадцати пяти человек, среди которых семнадцать новичков, три инструктора и пятеро опытных, - все прыгали с табуреток, учась правильно ставить ноги при приземлении, как впихивали невпихуемое учились складывать раскрытый парашют обратно, и как нам рассказывали об этих самых парашютах. Управляемый купол, все дела, дёргайте за стропы управления, чтобы выбрать направление, ок. Особенно понравился харизматичный мужчина тридцати лет, который пошутил, что все перворазники – так называли тех, кто прыгал впервые, - выглядят, как обезьяны: дергают руками в разные стороны и кричат. Кто-то из опытных обиженно надул губы: «Ну а что делать, если по-другому эта штука не хочет поворачивать?!». И хотя на лицах были улыбки, а по залу прокатился дружный смех, морально все уже начали подготавливаться к «ОБОЖЕ, ОБОЖЕ, ОНО НЕ ПОВОРАЧИВАЕТ, ОНО НЕ ПОВОРАЧИВАЕТ!!!».       В голове каша. До прыжка еще пара часов, но я уже, извините, ссусь - то от радости и счастья, то от дикого страха. Хочу то прыгнуть, то к маме.       Разделились на группы по семь человек, пятеро новичков, включая меня, и двое инструкторов. В полной боевой готовности, в костюмах, повязав на голову платочки и надев шлем, чтобы не сползал, и, уверив, что проверили всё сто раз еще днем, мы залезаем в самолет. Я иду первый, значит, прыгать буду последним.       Пристегнулись карабинами к канату. Пара минут – самолет взлетает. Мысленно матерюсь, но, блин, счастливый. На лице дурацкая улыбка, и она не сходит весь день. Боюсь, щеки придется ампутировать, потому что я их не чувствую уже часа два. Открывается дверь. Люди, получая инструкции наставников, по очереди прыгают. Безумно рад за каждого, каждого – вместе со всей группой, - провожаю радостными подбадривающими криками, пусть слышно плохо. Гудение самолета, рев ветра, человеческие вопли. Закрываю глаза и думаю, что теперь, не видя изображения, всё это точно похоже на фильм ужасов.       Открываю глаза. «Что? Как «моя очередь»?! Не-не-не-не, ребят, я-а-а-а передумал, передумал я, ПЕРЕДУМАЛ, ААА!!!» - сознание, душа, тело… всё бьется в истерике. Я уже стою у выхода, а меня толкают в спину и говорят «Ближе, ближе!». Да куда уж ближе, я уже на самом краю, вашу ж налево!!! Делаю неуверенный шаг. Моя рука, онемев, намертво прицепилась к тросу, потому один из инструкторов, смеясь, пытается расцепить окаменевшие пальцы. Едва это случилось, а я ведь даже не успел повернуться обратно! – меня грубо толкают в плечо.       АХТЫЖ ТВОЮЖ!!! Сначала маты, родные, русские маты, вопли, и сразу срываешь голос. А потом волна. Огромнейшая, сильнейшая волна радости, счастья, прилив адреналина, стук сердца заглушает собственный крик! Это эйфория, ребята, настоящая эйфория! Такого нельзя более нигде почувствовать, такое есть только в трех тысячах километров над землей. Ты падаешь, в шоке, тебе страшно, а потом выравниваешься, поворачиваешься горизонтально, выпрямляешь руки и ноги, и летишь. Неловко, криво, косо, но так счастливо, так.. чисто. От всей души, которая уже ушла в пятки и приготовилась покидать тело. Не разобьешься – так сердце остановится, от переизбытка радости, страха и адреналина в крови.       Я мягко взмахиваю руками, хрипло смеюсь и улыбаюсь еще шире. Я люблю это, я люблю это! Такой риск, он заводит каждый заводной ключик в твоем теле, смазывает каждую шестеренку, закручивает гайки, и ты чувствуешь себя таким живым, сильным и счастливым, каким не был никогда. Ты всё сможешь, ты, вон, даже летишь! Ты живее всех живых, парень, и ты… что это?       Только я собрался искать рукой стропу, да дергать за нее, как к моей спине кто-то прильнул. Поначалу я, заядлый фэнтезист, да и просто человек, знатно переср испугался. Не, ну а мало ли, вдруг валькирии, или, чего хуже, Амур?! Нашел меня таки, падла, и решил не стрелами, а ножом, чтоб уж наверняка. Я судорожно заворочался, пытаясь обернуться и взглянуть, но шлем съехал на нос. К моему костюму и парашюту пристегнули карабины, судя по ощущениям и натяжению ремней, и я понял, что это был инструктор.       С одной стороны, когда к тебе прижимается офигенный мужик – очень интересное такое чувство, и я бы обязательно прокомментировал бы это сейчас, но есть ведь и другая сторона, и она отнюдь не так утешительна. Минуты не проходит, как мы выравниваемся в вертикальное положение, и парашют инструктора раскрывается. Я поправляю шлем, поворачиваю голову, наверняка в моих глазах и на бледном лице читался немой вопрос: «Что, черт возьми, происходит?!». Я вижу, как он смеется, улыбается глазами, и как тонкие черные брови выгибаются в таком же беззвучном вопросе «Что, страшно?». Я смущаюсь, отворачиваюсь. Чертов обаятельный тридцатилетний инструктор.       Наслаждаемся остатком полета уже вдвоем, он успешно «рулит». Всё, что было на поле, кажется очень маленьким, но чем ближе к земле – тем больше объекты и тем быстрее они приближаются. То есть, приближаемся мы, но я слишком счастлив, чтобы думать о таких вещах. Посадка в заранее выбранной для этого зоне – на мягкой траве. Неловко выпрямляю ноги, летим параллельно земле, затем первое прикосновение, первый шаг… Я случайно запутался в его ногах, и мы, хоть уже и приземлились, но дружно рухнули вниз. Люди смеются, подбегают к нам, помогают распутаться, спрашивают, почему мы полетели вместе.       Только второй инструктор, который был с нами в самолете и тоже прыгнул, когда приземлился вслед за нами через четверть минуты, не улыбался.       Я нервничаю, но эйфория накрывает меня с головой, и произошедшее забывается. На глаза, почему-то, наворачиваются слезы, тело трясет, ноги подкашиваются, но я счастлив, я хрипло смеюсь, надрывая связки. Мне помогают стянуть мой парашют, шлем, расстегнуть все пояса, ремни, молнию костюма. С воздухом становится немного легче, но я всё равно еще пять минут сижу на траве, не в силах подняться, и, задыхаясь, наперебой рассказываю об ощущениях ребятам, которые испытали то же самое. Мы не могли описать свои эмоции до тех пор, пока мой инструктор, стянув шлем, не поднял руки вверх и не закричал «ЮХХХУУУУУУУУУУУУУУУУУУУУ!!!!!».       А вечером была вечеринка. Большой банкетный зал, который мы с группой заранее сговорились снять на одну ночь, открыл свои двери для нас уже вечером. Так что, покопавшись в отеле с одеждой, душем и прочим, я, вместе с новыми друзьями, очень торопился, чтобы быстрее попасть туда и всю вечеринку втирать кому-нибудь о том, как же было круто и классно прыгать с парашютом. Правда, ноги мои еще дрожат, голова, хоть мысли и прояснились, болит (создавались справедливые опасения, что кровь в висках била так сильно, что пробила нафиг в черепе трещину), но это меня не останавливало. Уже в коридоре я замер, вылупив глаза и обернувшись.       - Чего встал, эй? – Меня окликнула девушка, улыбаясь и, тоже на ватных ногах, подходя ближе.       - Да вот… А инструкторов не позовем?       Все вдруг тоже замерли и начали удивленно переглядываться. Точно, инструкторы! Те люди, которые ржали над нами во время полета, а перед этим еще и выталкивали из самолета кто рукой, а кто и поджопником. А те, кто стоял внизу со своей группой, фоткали каждый миг и грозно хихикали на тему «Ты только посмотри, как чувака-то разнесло… у… а морда какая, гля, морда!!». Короче, как же без них?!       Те, у кого был номер инструкторов (дальновидный человек), дал их мне и двум другим людям, потому что у самого закончились деньги на сотке. Все остальные дружной толпой побежали вниз, где ждала не одна машина, а я с девушкой и другим парнем остались во вмиг опустевшем коридоре.       Я отошел в сторону. Руки почему-то вспотели. «О, а давай ты позвонишь Лексу – ну, который еще с тобой прыгал, а?» - и почему именно я? И ведь все поддержали еще, угх.. А я, может, стесняюсь, и вообще!..       - Да? – В трубке послышался знакомый голос. Теперь –спокойный, но всё равно сильный и громкий. В горле встал ком, глаза испуганно замерли, устремив взгляд в одну точку. Прошло несколько секунд, прежде чем оцепенения прошло, и я, покраснев из-за чего-то, убрал прядь за ухо. А потом резко выдернул ее обратно – нет, нет, это же жест симпатии к собеседнику, лицо открыть!!!       Из трубки слышится «Кхм?» и я, аки баран, протянув «Эээ», вдруг резко выдаю:       - А пойдете праздновать с группой первый прыжок?! Мы собираемся в банкет-холле…местном… - С секунду с той стороны было только молчание, а затем.. затем я почти услышал, как его губы расплываются в улыбке, сопровождаемой тихим выдохом – усмешкой.       - Конечно. Мы ведь с тобой прыгали вместе, да?       В горле пересохло, в груди жалобно пискнуло от счастья и, смущенное, зажало рот. Он помнит, он помнит меня, он меня УЗНАЛ! Черт, как это приятно, как это мило, как это офигенно, как это… странно. Обожечки. Я выгляжу как идиот. Точнее, звучу. Потому что давлюсь воздухом уже вторую минуту, сдерживая визги.       - …да.       - Отлично, это твой номер? Я сохраню его, хорошо? Меня Александр зовут, кстати.       А-А-А-ЧУ-У-У-МЕ-Е-Е-ЕТЬ! «Ты можешь меня не спрашивать, милый», - слёзно думаю я, улыбаясь как идиот, прислоняясь горячим лбом к холодной стене.       - Да. Вы же, чтобы звонить мне, как приедете в холл, да? – Слова вылетают быстро, сами собой. Моему дотошному мозгу необходимо всё проверить, чтобы убедиться и радоваться еще сильней, или испортить всё нафиг и впасть в депрессию.       - …да… именно… Да. Кхм. Ну, я позвоню, да?       - Да. – И вот теперь я уже не знаю, то ли радоваться, что он замялся и смеялся, то ли грустить. Вывод: я идиот.       Красный, как вареный рак, я стоял в коридоре еще какое-то время, пока остальные уговаривали инструкторов по сотовым, а затем мы спустились вниз и сели в машину. Все были слишком взволнованы, чтобы заметить мое состояние, так что трясущийся, словно от холода, на подкашивающихся ногах, краснющий, я провел всю дорогу, пялясь в окно, а затем серой тучей полетел вслед за компанией.       Мы танцевали, пели, ели и пили до десяти вечера. Я особо не принимал участия, но активно хлопал и смеялся, сидя за столом и улыбаясь ведущим. Немного вина помогло скрасить мое настроение, повысить его, но весь алкоголь мгновенно выветрился, когда телефон в моем кармане завибрировал.       «Где ты?»       Сердце замирает, я шумно сглатываю. Дрожащими пальцами, едва попадая на кнопки, пишу ответ:       «Столик №4, он почти у самого входа, справа»       Жду. Вдруг, на плече опускается рука, на свободный стул рядом опускается Лекс. Он улыбается, а меня начинает трясти еще сильнее. Он приближается, говорит мне на ухо, а я не слышу его слов. И дело даже не в том, что играет громкая музыка, а все вокруг хохочут. Он так рядом, так близко, от него пахнет восхитительным одеколоном. Этот аромат забивается мне в нос, я вдыхаю его шумно, закрываю глаза. Ох… это дурманит голову лучше любого, даже самого дорогого алкоголя. Хочется вдыхать еще и еще, но я открываю глаза и вижу изумленный взгляд Лекса. Он.. он не … Он не мог слышать этого судорожного, глубокого вдоха, не мог!!.. Но … мог видеть… Черт. Краснею, отворачиваюсь. Бубню что-то, типа, ответ. Он не отвечает. Молчит.       Так и сидим минут пять. Я трясусь еще сильнее, не знаю, что со мной. Вдыхая аромат его одеколона, кидая короткие взгляды, пытаясь думать о другом, мне становится то дурно, то наоборот. Наконец, я не выдерживаю. Поднимаюсь с места, улыбаюсь Лексу, легко касаясь плеча, мол, скоро вернусь, иду к выходу и выхожу из здания. Длинная, мощеная камнем дорога, вокруг растительность и газон. Впереди стоянка, дальше – дорога. Сворачиваю направо, там хоть лавочки есть. Сажусь на одну, обнимаю плечи руками, растирая сквозь рубашку и пиджак. То в жар, то в холод…       - Эй, - Алекс… у него шило в попе, походу. Чего не сиделось? Идет ко мне, улыбается. В руке бокал шампанского. Я слабо улыбаюсь и двигаюсь к краю лавочки, чтобы освободить место и для него. Но он не садится - встает напротив меня.       Опускаю взгляд в пол. Не знаю, что говорить, и зачем он вышел. За мной? Ха. Зачем ему это? Он же не собирается… Почему он уперся руками в спинку лавочки по оба плеча от меня? Эй, не наклоняйся так, у меня ж щеки щас загорятся… У меня – глаза по пять рублей, испуганный взгляд то на губы брюнета, то на его глаза. А он выглядит спокойным, насмешливым. Очень красивым в черном костюме, с небрежно незастегнутой парой верхних пуговиц, с взъерошенными волосами. Освещаемый только скудным светом фонаря рядом с нами, а вокруг – ночь, темнота. Звёзды.       - Чувствую себя как семиклассница, читающая какой-то любовный роман… - Мямлю хрипло я, и вдруг замечаю, что уже не трясусь. Алекс чуть запрокидывает голову. Смеется. Громко, чисто, заразно – я тоже усмехнулся. А затем, наклонившись, берет мой подбородок большим и указательным пальцем, и накрывает мои губы поцелуем. Я замираю. Это не первый мой поцелуй, нет, но… самый шикарный – точно. Тонкие бесцветные губы оказались горячими и влажными, из-за того что он, нагибаясь ко мне, облизнулся. Они сминали мои, делая это медленно и нежно, растягивая момент. Я закрыл глаза, не напрягаясь ни о том, что нас кто-то может увидеть, ни о том, что уже тяну к его лицу руки. Положив ладони ему на щеки, притягиваю нагло к себе, заставляя ухмыльнуться через поцелуй. А затем он проникает в мой рот языком, и, ох, я просто теряю голову. Одно-единственное движение губ и языка, который задел мой язык, а по телу пробежали мурашки. Алекс, с причмокиванием, отстраняется, я опускаю руки, и смею открыть глаза только через несколько секунд. Словно мужчина предо мной – мираж, который исчезнет, как только я открою глаза. Его лицо рядом. Он смотрит в мои глаза, а затем, со вздохом, целует еще раз, но сейчас – коротко, едва прижавшись к моим губам: - Твой парашют был неисправен. Вы не проверились перед посадкой на самолет. … осознание пришло не сразу. Я просто сидел, глядя на него увеличивающимися глазами, и пытался понять. Что.. Как они… Что?! Как удалось выявить поломку? Мой взгляд становился всё выразительнее, и тогда брюнет, тяжело опустившись на лавку рядом, обнял меня одной рукой за плечи и притянул к себе. - Если говорить по-русски, то «какая-то штука зацепилась за другую штуку, третья штука запуталась, и если бы ты дернул за четвертую, ничего бы не произошло». Я летел. Я смеялся, кричал. Я радовался жизни и чувствовал себя таким живым, каким не был никогда. Получается… если бы не он… я бы… я бы умер там? Игрался бы до последнего, а потом понял, что что-то не так. И оставшееся расстояние летел бы в страхе, слезах, в ненависти к собственному выбору. Снова начало трясти. Я одной ногой был в гробу. Нет, двумя ногами! Одна лишь рука была еще не там, и Саша… схватился за нее, и вытянул меня обратно. - Не думай об этом. – Он ткнулся носом мне в макушку, тихо засопел, как медведь. Смешной, милый, но… Страх накатывает волной, и я, дрожа как девчонка, лью слезы о том, чего не было и не будет. Тот вечер закончился хорошо. Саша спросил у меня, может ли он звонить мне с иными целями, нежели получить инфу о местонахождении закончившегося празднества, и я ответил положительно. Группа, наутро, разъехалась кто куда, а мне удалось узнать, где живет сами знаете кто. И когда через три месяца мы валялись на диване под пледом и смотрели телевизор, потягивая какао, который Алекс, как оказалось, любил и мог пить литрами, я сказал: - Сань, я ж тебя так и не отблагодарил. А ведь ты мне жизнь спас. - Мм, ну-у-у… - Брюнет рядом со мной заворочался, а затем я почувствовал руку на своей спине. Она нагло проникла под футболку и, задирая ее, пошла выше, вызвав на теле рой мурашек. – Если я скажу, что ты – лучшая благодарность, это прокатит? – Он взглянул на меня, и по одному лишь взгляду сам понял, что нет. – Ну… Тогда я не знаю. Мне ничего не нужно. Он поцеловал меня в щеку, а я задумался. Спас мне жизнь, а теперь, не требуя платы, а теперь еще и всегда рядом со мной, сторожит сон. Безвозмездный поступок, без единой задней мысли? Кто так делает? - Ангел. - Что? - Ой, отозвался! Точно Ангелом-Хранителем будешь. – Я улыбнулся, а Алекс тихо посмеялся, поглаживая меня по спине, но затем вдруг резко перевернулся, оказываясь надо мной. Плед упал на пол, но поднимать его не думали ни я, ни уж тем более склонившийся надо мной Саша.