Ты знаешь, каково это?

      Огонь сжигает, жестоко убивает всё живое уже почти около пятнадцати чёртовых минут; время длится будто вечность. А пламя не оставляет ничего живого, деревья давно погибли, остальные животные саванны сбежали, не желая видеть войны между двумя королями. И всё давно уже убито прежним правителем. Нет больше того, что приносило бы радость в саванну. Ровным счётом ничего.       Бывший король в панике бежит, отталкиваясь лапами от крепкого камня; порода крошится и падает в огонь. Только сгореть она не может, в отличие от него самого.       В паре метров от него — тот, кто разрушил всю его жизнь. Тот, кто по ошибке должен был быть королём. Как же несправедливы королевские законы!       С другой стороны — единственное спасение. А может и погибель. В любом случае, выхода у льва нет. И он прыгает, приземляясь на все четыре лапы, оглядывается назад. Смерть уже близко. Что же, всё равно его прожитая жизнь была никчёмна, и если его убьют, то почти ничего не изменится, разве что станет лучше, и не только для бывшего узурпатора.       Шрам отходит в конец плоского камня, на который приземлился; вокруг льва опасные язычки огня. Становится невыносимо жарко, и на секунду ко льву даже приходит мысль: а не покончить ли с самим собой? Но он не успевает принять никакого решения о самоубийстве: светло-рыжая Смерть уже нагоняет его, каким-то совершенно магическим способом перепрыгивая огонь. Слышится тихий стон боли, и Шрам усмехается, видя, что прыжок своего любимого племянничка был совершенно абсурден и глуп. Подпалил всё-таки шёрстку, огонёк?       Эта фраза чуть было не слетает с уст льва, но Симба его опережает. Вновь.       — Убийца, — тихо шипит он, будто бы сам не веря в сказанные слова и скаля белоснежные клыки.       «Как страшно!» — иронически думает черногривый, сверкнув изумрудными глазами. На самом деле, всё же какая-то предательская паника зарождается в теле, сковывая конечности. Лев почти не может пошевелиться, когда рыжий подходит всё ближе и ближе, загоняя в огненный тупик.       — Ты убил моего отца... — продолжает Симба.       — Ох, прости, не заметил, — огрызается лев, отступая назад.       На самом деле ситуация всё-таки для него плачевная: ещё пара шагов, и он либо свалится в огонь, либо попадётся в когти Симбе вместе со своим сарказмом. Конечно, сгорать заживо не очень хотелось, как и принять постыдную смерть от лап племянника.       — Ты... убил... моего... отца... — по словам произносит Симба, дрожа от ненависти всем телом. Вновь оскал.       — Да, я убил его. Признаю свою вину. Но хоть кто-нибудь подумал обо мне?! — вырывается у льва, и он больно прикусывает язык клыками, но теперь слова льются сами по себе: — Хоть кто-нибудь вспомнил Шрама, когда Муфаса взошёл на престол? Когда родился ты?!       Симба убирает клыки и заинтересованно смотрит на дядю, который, прищурившись, чуть было не ухмыльнулся, увидев промелькнувшее любопытство в алых глазах льва.       — Хоть одна живая душа?.. Знаешь ли ты биографию, жизненный путь своего несчастного родственника?       — Ну, рассказывай, я слушаю.       «Всё равно что-то наболтает, чтобы отсрочить смерть».       — Я родился у Уру и Ахади много лет назад. И что дальше? После того, как на презентации мой любимый папаша сказал, что Муфаса станет королём, — я всё, всё слышал! — я осознал, что моя мечта так и не сбудется. Вечно молодой, вечно принц. — Он снова усмехнулся. — А замечал ли кто-нибудь меня, когда мы с твоим папой были подростками? Я обожал Сараби намного больше, чем мой братец. И что в итоге? Появился ты. Мохнатый ошмёток!..       — Не смей так говорить про мою мать! — в бешенстве закричал Симба, протягивая лапу с вытянутыми когтями и оцарапал морду около рта Шрама; он сплёвывает кровью.       — Слушай дальше, меховой шарик, — рычит лев, и Симба покорно затихает, дёрнув ухом. — Сараби ушла от меня, понимаешь? Ушла к твоему отцу... А я остался один. Только благодаря Уру мне было не так одиноко, да и Сарафина что-то во мне находила. Но знаешь, что случилось потом? Я стар, мне уже всё равно, что будут про меня говорить, и умру ли я сейчас или потом...       — Не волнуйся, умрёшь ты обязательно, — утвердительно кивнул Симба.       — Так вот, любимый племянник, возненавидь меня ещё больше. Я убил Ахади. И открыто признаю это. Ты ведь наверняка слышал трагическую и странную смерть своего деда? Так вот, знай! Жаль только Уру, которая потом скончалась. Вероятнее всего из-за смерти её мужа... А потом Муфаса занял престол и женился на Сараби, а через пару месяцев родился ты. Понимаешь, почему я так отношусь к тебе и брату? Понимаешь, почему ненавижу обоих? Знаешь ли ты, каково это — быть последним, почти не существовать? Знаешь?       — Нет. Ты убийца, Шрам. Ты убил своих отца и брата...       — Неужели изгонишь старенького дяденьку, м? — драматизируя, произнёс лев.       А в голосе становятся слышны слёзы, и сердце Симбы почему-то сжимается. Почему он жалеет тирана, загубившего его родную землю и его подданных?       — Или отпустите, Ваше Величество? — Он наклонился, изображая «покорность». Взгляд упал на горстку не потухших углей.       Симба рычит и, будто помогая Шраму, пинает угольки под лапы черногривого; огонь обжигает. Лев дёргается и с визгом сбрасывает потухший огонь, с мольбой глядя на Симбу. Однако он больше ничего не делает, лишь хмыкает, удивляясь слабости бывшего короля.       — О нет. Я сделаю гораздо хуже...       — Ах, спасибо тебе, любимый племянник! Всё-таки не убьёшь старика?       — Нет, дядя. Это намного хуже, чем смерть. Беги, Шрам, и никогда не возвращайся.       И Шрам повинуется воле нового короля.