Ньокки в сливочном соусе с копченым лососем и какао

 Дождь уверенно настукивал свой быстрый, но спокойный ритм, все чаще ударяясь об оконное стекло. Эти летние, непрекращающиеся дожди... Из-за них я не могу гулять с Людвигом в парке. Хотя он и так работает сутками на пролет.  Когда я захожу к нему в кабинет, спрашивая, принести ли ему что-нибудь, он с натянутой вежливостью просит  меня его не беспокоить, и его голос нервно содрогается, а и без того выдавленная улыбка в конец искривляется. Я спешу уйти, закрыв за собой дверь. Людвиг очень злится, если отвлекать его от важной работы, и даже мои переживания из-за того, что он почти ничего не ел, не являются смягчающим обстоятельством.  От мыслей и звуков холодного дождя за стеклом мне становится зябко, и я теплее кутаюсь в плед, пытаясь придумать такую позицию, чтобы мои плечи были закрыты, но при этом я могла спокойно перелистывать страницы книги. Мне очень нравится Достоевский, у него очень реалистичные и живые эмоции, я замечательно понимаю то, что он хочет сказать. Люблю русских классиков: в отличии от английских они на эмоции не скупятся. Я потерла пальцем уголок страницы, дочитывая последние строчки, и с тихим шелестом перевернула ее. От движения руки ангорский плед спал с плеча, я поежилась, и постаралась побыстрее закутаться обратно, но так мельтешила руками, что только больше раскрылась и уронила на пол книгу, потеряв место, где читала.  - Вее... - расстроенно произнесла я, наклоняясь за книгой. Немного полистав, я все же нашла нужную мне страницу, и немного успокоилась. Но я заметила, что мои руки слегка дрожат. Я так волнуюсь за Людвига, что уже сама довела себя.  Сейчас бы вкусной теплой пасты, или ньокк со сливочным соусом и копченым лососем... Людвиг их любит, они же из картофеля.  Из раздумий меня вывело стучание в дверь. Я обеспокоено повернула голову и увидела Людвига, стоящего в дверном пролете с подносом в руках. На Германии был розовый фартучек, подаренный мною, а на подносе стояли две кружки, из которых тянулся шоколадно-ванильный аромат, а рядом стояла тарелка с панцеротти с яблоками, которые я от скуки готовила вчера. Я заулыбалась.  - Неужели Людвиг приготовил какао? - я счастливо повела головой в предвкушении, а Германия смущенно улыбнулся.  - Да... - он замялся и помедлил, - Прости, что я накричал на тебя...  - Ничего, - я быстро прервала его и улыбнулась. Людвигу всегда очень сложно извиняться за что-либо предо мной, а я не хочу ставить его в неловкое положение, - О, какао с зефирками! Какой ты молодец!  Людвиг снова засмущался и передал мне фарфоровую чашку, наполненную божественным теплым напитком. Я приняла ее, чуть погрела о нее руки, а затем отпила маленький глоточек, заодно съев маленькую зефирку.  - Ну как? - с явной надеждой, что его труды не пропали даром, спросил Германия, чуть нахмурив брови.  - Вее, как вкусно, - расслабленно ответила я, наслаждаясь великолепным шоколадным вкусом и медленно растекающимся по телу теплом. Не верится, что Людвиг сам приготовил какао, не пересыпав сахара, или не добавив в него что-то не то. Обычно у него не получается готовить десерты.   Он с облегчением вздохнул, сел в кресло напротив, тоже отпил глоток и взял в руки панцеротти. Они тоже очень нравились Людвигу, что вдвойне странно: он не только не умеет готовить, но еще и не любит сладкое.   Тело привыкло к какао, и снова начало дрожать, требуя вернуть на место теплый плед.  - Тебе холодно? - обеспокоено спросил Людвиг, с интересом разглядывая меня.  - Есть немного.  Он еще раз на меня посмотрел, в один глоток допил какао, взял два пирожка, и подсел ко мне, приобняв меня за плечо.  - Вее... - сразу стало так тепло. Людвиг передал мне один из пирожков.  - Ты расстроена из-за холодного лета? - чуть виновато спросил он.  Я повертела кружку, допила остаток какао, и поставила кружку на журнальный столик, глубоко вздохнув.  - Ну, ты целый день работаешь, мы никуда не ходим, из-за дождя нельзя покупаться и вообще...  Я не успела договорить, потому что Людвиг нежно поцеловал меня, а я ему неловко ответила. Я прикрыла от наслаждения глаза, а он лишь углубил поцелуй, и уложил меня на диван. Его руки медленно расстегивали пуговицы на моей легкой рубашке, и вскоре ткань тихо легла на пол. Германия легко ласкал меня руками, и покрывал горячими поцелуями мою шею. От каждого его прикосновения все во мне трепетало, и от наслаждения я томно вздыхала.   Он оторвался от меня, стягивая с себя рубашку, и это дало мне возможность отдышаться. Я не ожидала такого от Людвига, тем более если учесть тот факт, что он столько работал. Он не выдержал, расстегнул, чуть ли не срывая, только несколько пуговиц и снял свою серо-голубую рубашку через голову. Затем он наклонился к моему уху и поцеловал его. Я смутилась от его горячего нежного поцелуя, и из-за легкой щекотки по моему телу побежали табуны мурашек.  Людвиг аккуратно снял с меня штаны, и легко прикоснулся к моим трусикам. Я мгновенно покраснела. Затем он сам торопливо снял с себя штаны и очень нетерпеливо поцеловал меня в губы, откинув мою голову назад. Он быстро отодвинул почти прозрачную ткань и резко вошел в меня, от чего я громко застонала. Людвиг медленно начал двигаться во мне, при этом лаская мою грудь и покрывая мою шею горячими страстными поцелуями. Движения Германии становились все более быстрыми и резкими, и на меня волной начало находить наслаждение. Вся комната наполнилась переплетением моих и его громких и обрывистых стонов.   Я обхватила спину Людвига руками, и, кажется, немного его поцарапала. В моей голове творилась сумбурная каша, перед глазами постоянно все плыло, но каждый момент был восхитительный. Я начала заметно дрожать, и вскоре по моему телу электрическим разрядом пробежала яркая вспышка эйфории. Людвиг вышел из меня и кончил. Взяв с подноса салфетку, он быстро все вытер, и аккуратно лег на диван рядом со мной. Германия обнял меня, крепко прижав к себе, и прошептал мне на ухо:  - Аличе, милая, прости, что мы никуда не ходим. Обещаю, завтра же пойдем в парк.   - Вее, - я немного разомлела в его объятиях, - Спасибо, Людвиг. Я тебя очень-очень люблю, и я совсем на тебя не обижаюсь.  Мои глаза медленно закрылись, и я начала засыпать. Тепло от Германии убаюкивало меня, и одновременно служило мне одеялом и подушкой.  - Я тоже тебя люблю, - в полудреме услышала я. ***  Я проснулась от яркого солнечного света, бьющего мне в глаза. Вее, ура, солнце! Наконец-то! Мы с Людвигом пойдем в парк!  Улыбаясь, я приподнялась на одном локте и поняла, что ночью я скатилась с дивана на пол, и спала между деревянном столом и мягкой стенкой. Сверху тихо сопел Людвиг, спавший крепким сном. Я посмотрела на часы. Еще только шесть часов утра, мы еще можем три часа спать.  Но я, преодолев себя, поднялась, оделась, почистила зубы, и пошла готовить завтрак. Мне очень хотелось сделать сегодня ньокки. Они готовились из картошки, и поэтому Людвиг их любил.  Я вбежала на кухню, и увидела остатки вчерашних стараний Германии. Кое-где был просыпан какао-порошок, рядом была маленькая лужица молока. На столе лежала раскрытой огромная кулинарная книга, причем на странице "Какао и Горячий Шоколад".   Я счастливо улыбнулась, взяла книгу, и прошла относить ее в библиотеку. Вее, Людвиг очень любит меня, если он так старался.