I
— Санса, милая Санса, о чём же ты расскажешь сегодня? Может быть, о принце Рейегаре Таргариене, чьи глаза были как весенние фиалки, а волосы — точно серебряная пряжа? Может, о его любви к своей жене — прекрасной принцессе Элии? Ты... ты говорила мне об этом так много раз, но я хочу ещё! Санса Старк улыбается и ласково гладит по голове маленькую Джейни, — дочь вассала её отца, — открывшую в непритворном восхищении аккуратный алый рот. Как же она любит эту восторженную малышку, следующую за ней хвостиком и вечно шуршащую слишком длинным платьем. Тоненькая и бледненькая, с огромными карими глазами, со скромными короткими смешками. Довольно невзрачное зрелище. На её фоне роскошная в своей уже почти расцветшей красоте Санса казалась милее всех дев Вестероса. — Джейни, душа моя, — отвечает дочь Старка, поглаживая её плечи, — уже поздно, пора спать. О рыцарях и принцессах лучше всего рассказывать при свете дня. Ночью же, — тут Санса зловеще понижает голос, — лучше всего говорить о драконах. Представляешь, как было бы страшно и интересно, если бы прямо сейчас с неба упал один такой... — Большой? — судорожно перебивает подругу девочка, закутываясь в атласное покрывало. — Больше этой башни, — кивает Санса, оценивающим взглядом скользя по массивной каменной кладке, почти скрытой гобеленами. — Он обовьёт шипастым хвостом её подножье и будет испепелять огнем всё живое на своем пути. Но потом... Ах, потом явится красивый молодой рыцарь и одним ударом сверкающего меча снесет безобразную драконью голову! Джейни Пуль тихонечко хихикает и всплескивает руками от радости. Глазки горят слегка плутоватым огоньком, но все же видно, как она поражена открывшейся перед своим мысленным взором картиной. — А не сир ли Лорас, что поднес тебе розу на турнире, будет тем прекрасным рыцарем? — лукаво спрашивает она. Санса вспыхивает и с досадой отмахивается от вопроса, безуспешно пытаясь скрыть смущение, проявившееся на её щеках нежно-розовым румянцем. Ей и приятно, и немного стыдно перед раскрывшей её подругой. — Даже если и он, — с достоинством продолжает она, — то всё равно он освободит нас обеих. Так гласит рыцарский кодекс. А после он падет к моим ногам и признается в любви, сжав мои руки в своих. Мы поженимся, и я рожу ему самых прелестных детей во всём мире! — О, — вздыхает Джейни, подперев щеки ладошками и устремив затуманенный взор куда-то вдаль. — А как же я? — Представь, что у сира Лораса есть юный оруженосец — статный и очень-очень милый мальчик, — утешающе мурлычет Санса, — вы с ним тоже поженитесь и будете жить с нами в нашем замке. А потом твой муж тоже станет рыцарем, и ваш род станет куда более знаменитым. Как тебе? Малышка натягивает одеяло до самых ушей, смущенно потупив глаза. Ей ужасно нравится будущее, расказанное госпожой. Вот бы так было и в самом деле! Как бы счастливо они зажили все вместе. Это... это как в тех нежных героических балладах, в которых на смену тяготам обязательно приходят облегчение всех мук и, что самое замечательное, любовь. Любовь. Всепоглощающая, вечная. Когда она появляется, в мире не остается никого, кто может быть несчастлив. Как вообще можно страдать, когда всё всегда кончается хорошо?.. Солнце, распускающиеся под ним ароматные цветы, радость и вечное счастье достаются не одним лишь красавицам, как Санса. И дочери мелкого лорда сказочная судьба тоже улыбнется. Ведь именно так и бывает во всех рыцарских песнях! Правда?..II
Нет. Это была самая отвратительная ложь из всех, что когда-либо приходилось слышать девочке. Самая ужасная, самая жестокая. Та, о которой ей хотелось забыть, чтобы не бередить душу, цепляющуюся за Джейни, как за тонкую ветку на краю пропасти. Боги, если вы ещё слышите, услышьте. Она молится им до исступления, разбивая худые руки с выступающими венами о грязные плиты. Молится, хотя знает, что ничего не изменится. Просто эти бешено-быстрые слова успокаивают. Разве могла она знать, когда только-только спустилась с коня и увидела своего мужа; когда ей на плечи лег розово-красный плащ с тошнотворным гербом, что всё будет настолько мерзко? А Джейни ведь что-то говорили. Готовили, учили. Учили быть покорной и бессловесной забавой для лорда-мужа, предупреждали, что, возможно, она часто будет вызывать недовольство своим видом. Они много что шептали в уши, провожая в путь, ставший для неё последним. Они дали ей новое имя. Арья Старк. Так ведь звали младшую сестру Сансы. Нескладную, дерзкую, драчливую, вечно лезущую в игры мальчиков. Разве можно... так? Это же неправда. Она — Джейни из рода Пулей. Что она делает здесь? Точно ученый ворон девочка повторяла одну-единственную заученную фразу: «Я покорна своему мужу, я люблю его, я подарю ему много здоровых детей». Это была какая-то своеобразная молитва, посвященная тому, от кого сейчас зависела её жизнь. Страшно. Боги, как страшно и больно! Джейни видела всё. Она тряслась в лихорадке, кусала пальцы, размазывала по щекам жгучие слезы, пытаясь отогнать от себя страшный морок окровавленных тел, висевших ровной вереницей на столбах перед Винтерфеллом. Трупы с содранной кожей виделись ей во снах. А дорогой лорд-муж с блуждающей улыбкой прохаживался меж кольями, наслаждаясь отвратным смрадом, видом гниющего на воздухе мяса и копошащихся в рыхлой плоти паразитов. Порой в его водянистых глазах ей чудилось отражение кровавых казней. Джейни была в новом Винтерфелле так недолго, но уже успела возненавидеть всё вокруг. Всё это было враждебным, чужим. Люди были незнакомыми, омерзительными и до боли похожими на её хозяина. Хотя она и видела их нечасто, но с легкостью могла представить, как они сожрут её, если вдруг она перестанет быть полезной мужу, обгладывая гнилыми зубами ломкие кости, жадно урча и причмокивая. Впереди только страх вперемешку с болью.III
Она лежала на полу и жалобно скулила, зовя хоть кого-нибудь, кто мог утешить, дать ей что-то, ради чего стоило жить. Когда ты одинок — ненужные мысли так и всплывают в голове, причиняя муку. Одежду у Джейни отняли. Она закуталась в шкуры и медленно переползла в угол, раскачиваясь там от холода и грызущих нутро спазмов. В скверно пахнущей миске на полу перекатывались две говяжьи косточки, оставшиеся ещё с того вечера. Девочка лениво пожевала их, ощущая, что от этого живот сводит ещё больнее. Всё саднило. Новые синяки и ссадины не давали пошевельнуться, вызывая страшное жжение. Рана на локте загноилась, поблескивая светло-желтой жижицей. Джейни легла на пол по-собачьи и сдавленно завыла. Щеки уже болели от слез. Как много раз она была близка к тому, чтобы умереть. Но её каждый раз оттаскивали от соблазнительного порога, били по щекам и оживляли для новых мучений. Туда-сюда. Джейни раскачивалась, как сумасшедшая. Ей рассказали, что случилось с предыдущей женой Рамси Болтона. Боги. Неужели ей тоже придется умереть от голода, пожирая себя саму? Никогда, никогда бы она не согласилась на это, даже если бы ей пообещали освобождение и такой необходимый, такой обязательный счастливый конец. Просто Джейни уже знает, что этого не бывает, что в жизни всё кончается в мрачно-ледяных застенках, в крови и нечистотах. Глаза открываются и закрываются с трудом, подчиняясь сонному оцепенению. Один друг не сможет избавить её от постепенного умирания. Но, хвала Богам, он хотя бы есть. Есть тот, кто не хочет её убить, растерзать и осквернить. Одна малая частица прежней жизни, когда она даже представить не могла, что такое бывает. Теон. Джейни его узнала сразу. Ужас от этого узнавания трудно сравнить с чем-то. Как? Как тот красивый юноша, который до невозможности ей нравился, превратился в... это. Девочка с болью вспомнила Сансу, подшучивающую над ней по этому поводу. Воспоминания, прочь! Есть только черное настоящее, в котором всё былое, чистое и светлое сожгли, убили, уничтожили. Лишь каким-то чудом изуродованный кусочек мозаики остался в этом мире. Это самое дорогое, что ещё есть у Джейни Пуль. — Леди Арья?.. Леди? Она безжизненно лежала на каменном полу и со свистом втягивала воздух. Веки слиплись. Но этот голос она узнала. Пришли. К ней кто-то пришел. Впервые за день. Какое счастье. Ей не придется есть себя. Её подняли, заботливо укутав в мех. Джейни почувствовала у себя на щеках рваное, запекшееся темной коростой тепло. Эти страшные руки были самыми родными. Липкие ресницы разошлись. — Теон. Я умерла бы. Зачем ты здесь? Теон Грейджой обеспокоенно посмотрел в её лицо, кривя губы в бессильном гневе. Мышиные космы, белые у корней, закрывали его глаза, по-больному блестевшие сквозь сальные прядки. Джейни привыкла к вони и не страшилась её, приникнув к другу и подрагивая всем телом. — Я принес воды, леди Арья, — просто отозвался он. — Заходите в ванну. Сейчас... придёт ваш лорд-м-муж. Она тихо вскрикнула и отшатнулась, закрывая голову руками. Ну зачем? Неужели ему вчера было недостаточно? — Я б-б... б-боюсь. Теон медленно встал, аккуратно посадив Джейни на кровать, и взял два огромных ведра, почти трещавших от горячей воды. С заметным усилием он поднял их и наполнил деревянное корыто, гордо называвшееся «ванной для леди Болтон». Девочка следила за этими нехитрыми действиями, дрожа от жуткого напряжения. Ей уже слышались тяжелые шаги на лестнице. — Теон... — Вонючка, моя леди, — устало ответил ей он, нежно освободив её от шкур и усадив в горячую до щипучести воду. Джейни застонала, ощущая, как нещадно болят растревоженные раны. Поверхность чуть порозовела. Казалось, будто вода солена — до того она жгла эти царапины. Чуть порывшись, Теон достал из-за пазухи чистую ветошь и бутылек с вином. — Сейчас будет немного больно, — пробормотал он, прикоснувшись смоченной в вине тряпкой к ранам Джейни. Лже-Арья закричала, закусив нижнюю губу. Проклятое вино прожигало кожу насквозь, до мяса. Оно щипало, разрывало, жгло. Вода покраснела еще больше. Джейни словно бы сидела в крови. Боль ласкалась к ней, вероломно кусая бесконечное множество раз. — Так надо, леди Арья, — сморщился Вонючка, — так надо. Это чтобы... не гноились. Он осторожно взял её за руку и провел ветошью по самому крупному порезу. Гной потек по предплечью, смешавшись с кровью. Джейни снова закричала, но уже чуть тише, стыдясь своей слабости. Это другая боль, это не та боль. Надо терпеть. Её переложили в чистую простыню, нежно вытирая красные капельки на истерзанной коже. Маленькие груди и живот были почти синие, что безобразно контрастировало с общей бледностью. Не было ни одного живого места. Рамси Болтон заклеймил каждый клочок её тела. Джейни почудилось, что Теон плачет. Это из-за неё? Из-за неё? «Леди должна быть чистой, — сквозь пелену подступающего ужаса бормотала девочка, обертываясь повлажневшей простыней, — всегда должна быть чистой. Для своего мужа». Вонючка осторожно вытирал её ножки с худыми пальцами, нервно сжимающимися и разжимающимися. И ещё. И ещё. Каждый пальчик на месте; тоненький, бледненький, но на месте. И на руках тоже. На месте. Все. Надолго ли это? Теон слегка сжал её ступню. Джейни внимательно посмотрела на него блестящими глазами и уткнулась носом в колени, сдавленно засопев. Хотелось умереть, но она как назло чувствовала себя лучше. Теон с трудом приподнялся и уже собрался было выйти вон, как вдруг Джейни вскочила с кровати, зашлёпав чистыми лапками по загаженному полу, и обняла его ещё раз. Почти молча. Почти. Лишь беспомощное поскуливание в складки одежды выдавало её. — Не уходи, пожалуйста. Пожалуйста. Сейчас придёт он и будет делать страшные вещи, но... Не уходи! — едва ли не выкрикнула она последнее слово; слабенькие девичьи руки не отпускали чужие запястья и не собирались отпускать. Теон ощущал, как вся она мелко и часто тряслась. — Н-нет... — он отступил от Джейни, слегка пошатываясь и мотая головой. — Н-нет, моя леди. Он уже пришёл. Он уже... — Теон ударился затылком о дверной косяк и затих, услышав сзади тихий, скрипящий смех. Как же он любит подкрадываться. Рамси Болтон скалился, обнажая острые жёлтые зубы. Его рука быстро и ловко скользнула вкруг шеи Вонючки. Едва слышимый вскрик-хрип — и охотник-загонщик разбужен. Пальцы вцепляются в густые жирные волосы: чтобы крепче держать, чтобы сильнее ударить. И он бьёт Теона лицом об дверь. Несильно, только чтобы тоненькая струйка крови прорезала бледную заросшую щёку. — «Он»?.. Ты называешь меня «он» при моей леди-жене? Что это за дерзость, грязный ты пёс? — Ещё удар. Ещё глухой стон. — Кто же ты после этого? — укоризненно-мягко шепчут на ухо дрожащему принцу Винтерфелла. — Вонючка. Вонючка, ваша милость, — хрипит Теон, хватаясь за нос, мокрый от крови и слёз. Хорошо, что нос. Хорошо, что не палец. Молчать, не смотреть в глаза, не дразнить его. Только не дразнить... Но блёклый лёд пытливо смотрел в его душу. Так смотрят собаки, истекая слюной и готовясь вцепиться. Джейни же только молчала. Сквозь слёзы Теон не видел, как ей страшно. Как она боится крови. Рубин неярко мерцает в заострённом ухе. Кажется, что такие же красные огни отражаются и в зрачках Рамси. Смотреть на него страшно, как на ядовитую змею. Но Теон и Джейни смотрят неотрывно, но будто бы не на него, а куда-то назад. Так можно на мгновение забыть, что он стоит перед ними, что его лицо завешено чёрными волосами, как у мертвеца, а рот гнётся в усмешке. Над кем из них он смеётся?.. Джейни замирает, когда муж касается её. Белые плечики покрываются гусиной кожей, но она молчит, молчит, молчит. Одна капелька падает на грудь. — Что наша леди? — шипит Болтон, хватая её за волосы и жадно внюхиваясь в просвечивающую кожу на шее. — Чиста ли она, готова ли? А, Вонючка? Ты хорошо постарался? Мне кажется, ты пожалел воды. — Он резко отворачивается от Джейни, хлестнув её по лицу наотмашь. — От неё пахнет кровью и страхом. Разве я не говорил тебе, какой должна быть моя жена, Вонючка? Теон скрючивается на полу по-собачьи, боясь разогнуться. Теперь он уже не скрывает, что боится держаться прямо, пока с ним говорит хозяин. Только не меня, только не Джейни. Что тебе сделали те, кого ты мучаешь каждое мгновение их жизни? Что?.. — Может быть, ты хочешь побегать голой по лесу, — ласково шепчет Рамси леди-жене, — пока девочки не настигнут тебя и не разорвут на много-много кусочков? — он смеётся и щиплет её за бедро. — Вот здесь откусят. И здесь. Здесь тоже. То-то славное мяско! Даже жаль его отдавать. Может, если снять шкурку, его всем поровну достанется?.. Джейни уже не может вымолвить ни слова от ужаса. Она смотрит только на нож в руках мужа, острый, невероятно острый нож. Раз — и он подденет её кожу, два — и она лопнет, расходясь медленно и мучительно, по дюйму. Как было бы хорошо умереть сразу и не чувствовать, умирая, как по твоему оголённому мясу ползают полчища невидимых мух и жалят, жалят, жалят!.. Она всхлипнула и опустила голову. Её снова ждут бесконечные муки, уже приевшиеся, как уксус, капающий на раны. Одни и те же слова, одни и те же побои. Кажется, будто ему не хватает извращённой фантазии, чтобы унизить их с Теоном ещё больше, ещё больнее. Ах, нет... Как она могла забыть? В ней ещё столько всего, что можно изменить. Уж ему-то надолго хватит развлечений с маленькой, слабой женой. И одной только содранной кожей всё не обойдётся. Джейни представила, как она, освежёванная, будет висеть на столбе, но ей всё равно придётся улыбаться лорду-мужу и, может, даже целовать полумёртвыми-ободранными губами его руку. Потому что так надо. Потому что бежать и лукавить нельзя. Потому что самых преданных собак усыпляют быстро и без боли, не забавляясь их жалобными визгами. — Пошёл вон, — бросает Рамси Теону, нетерпеливо кусая шейку жены, которая и так была испещрена подсохшими и совсем свежими шрамами. — Хотя нет... Забери всё, что сюда натащил, — бормочет он, до синяков сдавливая руки Джейни, — дерьмовая из тебя служанка, Вонючка. Надо бы отдать тебе старое платье той, на днях сожранной. Оно, правда, всё в крови и ссанье, но для тебя сгодится, правда? И Джейни смотрит, как её друг низко сгибается перед мучителем, что-то тихо и непонятно шепча. Ей горько и обидно. Не за себя — за него. Ведь он не такой. Он смелый, насмешливый и гордый мальчишка, который всегда хвастался ей, что он — законный король Железных островов. Но смелость его отняли, зубы разбили, — он не улыбнётся теперь, — а гордость убили в самом-самом начале этого пекла. И теперь Вонючка пресмыкается перед господином, но... Но Джейни верит, что он другой, что он может стать прежним хотя бы для неё. Она верит, позволяя пинать себя ногами и бить всем, чем придётся. Она верит, переживая унижения, которых бы не вынесла ни одна леди. Она верит, покорно и трепетно снося свинцово-тяжёлые слова, хлещущие её, как плетка. Она будет любить чудовище, сдирающее кожу с людей, как со свиней, пока её саму не отправят на бойню и не вырежут глаза и сердце. Она будет притворяться, чтобы спасти всех. И Теона. Ей вспоминаются слова Сансы, нежно целующей её в лоб: «Все мы будем счастливы. Может быть, даже... бастард моего отца. А мы с тобой — точно-точно!» Ах, милая Санса, где ты теперь? Кровь из ран течёт вяло и неохотно, как слёзы из сухих глаз. На груди тлеет сине-алое пятно, продавленное кривым ногтем, и всё болит, болит, нестерпимо болит. Сколько раз это повторялось?.. Чувств нет, а в мыслях только одно слово: «Теон». Это вместо молитвы. «Не жена, а шлюха из деревенского трактира», — говорит лорд-муж и тыкает её лицом в собственную кровь на грязном полу. Хотя бы так. Хотя бы сегодня всё обошлось без выдумок.IV
И так каждый день, каждую ночь. Он приходит умыть руки в её слезах и не дать ей забыть, кто её повелитель и кто она сама. И так будет завтра, и так будет спустя много лет. Не сбежать, не спрятаться. Но можно только протянуть сквозь красную пелену посиневшие руки и сказать «благодарю». Сказать «люблю» гаду, выедающему её изнутри. Потому что она — Джейни Пуль. И она спасёт себя и Теона. Если рассудок не покинет её прежде, чем ей отрежут ноги и кинут псам обглоданные кости.