Renegades

Залитый кровью пол отмоют санитары, когда наконец соизволят сюда заявиться, а до тех пор неестественно яркие пятна так и будут алеть на холодном мраморе. ТТ-399 запускает ладонь в свою рыжеватую шевелюру и до боли стискивает жесткие пряди в кулаке. Неприятные ощущения отрезвляют, временно возвращают ясность его разбитому, давно поблекшему рассудку. Туман в воспаленном мозгу рассеивается, подернутые пеленой неизбывного безумия прозрачно-голубые глаза широко раскрываются. Вот уже как девять лет он с трудом отличает реальность от видений, но сейчас абсолютно уверен, что созерцаемая им картина более чем реальна. Металлический запах тревожит ноздри, раздражая чересчур обостренное обоняние. ТТ-399 усилием воли избавляется от сковавшего его оцепенения и заставляет себя опуститься на колени. В грудной клетке что-то болезненно сжимается и горит, будто внутри него ворочается огненный шар. Ему кажется, что все эмоции, какие только возможно испытать, в один миг померкли и рассыпались прахом. Он чувствует себя странно оглушенным, точно в полуразрушившемся разуме что-то распрямилось и ударило с огромной силой изнутри. Нет, нет, нет. Этого не может быть. Это очередная галлюцинация, уродливый выкидыш безнадежно больного сознания — мало, что ли, он их повидал? Они посещают его постоянно, денно и нощно, делят с ним его палату, его постель и всю его жизнь в чертовой лечебнице. Они являются одна за другой, нестройными рядами маршируют перед его вечно мутным взглядом, кружат и плывут по воздуху, заполняя собой подчас все поле зрения. Но никогда раньше в них не было ее. Светлые, цвета спелой пшеницы волосы МК-421 разметались в беспорядке по кипельно-белым плитам пола. А ее глаза... извлечены из глазниц и небрежно брошены рядом с телом. Ее ласковые, пусть точно так же, как и у него, замутненные сумасшествием, зеленые глаза, в которые он когда-то влюбился. Безоглядно и безотчетно. Глаза, в которые он мог часами смотреть, как завороженный. Он протягивает трясущуюся руку, с неверием, отчаянным, яростным неверием отдергивает ее, потом, закусив губу, тянет снова. Осторожно оглаживает острые скулы, с какой-то мучительной надеждой вглядывается в побелевшее лицо. Это бессмысленно: грудь МК-421, скрытую изорванной тканью больничной рубашки, испещряет множество мелких, но глубоких колотых ран. Скальпель, ставший средством их нанесения, все еще торчит меж ребер, видимо, застряв в плоти. Пальцы дрожат, и даже если бы ТТ-399 вдруг захотел, то не сумел бы прикоснуться к медицинскому ножу, проткнувшему грудь его женщины. Не смог бы себя заставить. Почти истерично всхлипнув, он, как ошпаренный, отскакивает от уже окоченевшего трупа, путается в собственных ногах, хлопается на спину. Жмурится, вцепляется ногтями в виски, оставляя красные полосы на коже под рыжими прядями. Нет, нет, нет. Это всего лишь кошмар. Всего лишь до отвращения похожий на явь кошмар. И ничего более... Медленно опутываемый тенетами липкого, душащего всякую связную мысль ужаса мозг отказывается принимать утешительный самообман. Попытки ТТ-399 внушить себе, что это не его верная подруга сейчас лежит в луже крови, раскинув тоненькие руки в стороны, на удивление хрупкая и маленькая, тщетны. Ударом кулака о мрамор он разбивает себе костяшки, и, не чувствуя и малейшего облегчения, хрипит. Человеческая речь словно изгладилась из его памяти. Скорчившегося за углом НД-320 до смерти пугает раздавшийся в стенах лечебницы почти звериный вой, переполненный страданием. В противоположном конце коридора содрогается от неожиданности тощая, как палка, ПВ-247, поворачивает белокурую голову и с презрением кривит анемичные губы, замечая конвульсивно извивающегося на полу в припадке соседа по палате. ТТ-399 кричит снова, дико, срывая голос. Его буйство прекратить некому: лечебница, изолированная от остального мира, посещается группой врачей и санитаров единожды в месяц, а то и реже. Психически больные люди, узники белокаменных палат, не интересуют никого. От них, гнойной раны на теле социума, желают лишь избавиться — по крайней мере, сделать так, чтобы их было не видно и не слышно. Всякий, отличающийся от общества, изгоняется из него, и заботиться о себе должен сам. И все, что с ним происходит, никого не касается. Потому костлявая старуха с косой на плече — частый гость в здешних коридорах. Внимательно изучая изможденные лица безумцев, она намечает себе жертву и безо всякой жалости забирает с собой. И не встречает никаких препятствий, потому что люди, которые могли бы ей помешать благодаря тому, что сведущи в деле спасения человеческих жизней, далеко отсюда. Они всегда далеко. Проблемные никому не нужны. ПВ-247 ежится, как если бы ей внезапно стало зябко, и порывисто обхватывает себя руками. Она мерзнет, но мерзнет изнутри. Она видела слишком многое, в том числе и то, что рождал ее разум в процессе распада, и понимает тоже слишком многое. Она разворачивается на пятках, стиснув пальцы на своих предплечьях так, что непременно появятся синяки. Вскинув голову, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, бредет к ТТ-399, бьющемуся рядом с телом МК-421 подобно выброшенной на берег рыбе. Она не брезглива. Ей ничего не стоит приподнять труп и отволочь к бассейну с формалином, где уже плавают десятки мертвых сумасшедших. Опуская МК-421 в раствор, она упорно твердит себе, что покойников именно десятки. Но все равно знает, что уже давным-давно счет пошел на сотни. Вспомнив о чем-то, отыскивает стеклянную банку, наполняет формалином и идет обратно. Она ведь слишком хорошо, слишком ясно все понимает. Аккуратно положив глаза МК-421 в банку, ПВ-247 крепко закручивает крышку и ставит на пол. Когда ТТ-399 станет лучше, он заберет. Он же не может не забрать. В последний раз глянув на ослабевшего после припадка ТТ-399, растянувшегося чуть ли не том самом месте, где лежала его девушка, ПВ-247, поддавшись импульсу, наклоняется и треплет его рыжие вихры. Ей жаль не только его. Ей жаль их всех. Она понимает, почему они заперты здесь. Она понимает, почему они никогда отсюда не выйдут. Почему им не позволят отсюда выйти. И, выпрямляясь, кивает, соглашаясь с самой собой в том, что понимает: она не расскажет ТТ-399 ничего об увиденном ею. О том, что именно его рука сжимала скальпель, острое лезвие которого снова и снова погружалось в грудь МК-421. Это было кратковременное помешательство, которые можно было бы остановить. Его могли бы остановить врачи, которые должны были сегодня прийти для ежемесячного обследования больных, и, как часто это бывает, так и не появились. Могли бы. Но проблемные не нужны никому. Обществом они отторгаются. ПВ-247 отталкивает подползшего к ее ногам хнычущего НД-320, судорожно вдыхает и торопливо уходит.