Она, командующий разведки

1. Впервые они встретились пять лет назад. В Подземном городе, где сырой затхлый воздух и воняет канализационными стоками. Ривай промышлял разбоем в здешних кварталах, освещенных лишь чадящими фонарями. Он грабил полицейские патрули да изредка забредающих под землю солдат из разведки. Отнимал оружие, одежду, сухие пайки, а если повезет, то и деньги. Немного подкрепившись сухарями, запив чистой водой – не грязной, с осадком, как из колодцев подземелий, – Ривай выбирался на поверхность. Безлунными ночами он легко взмывал в небо, цепляясь тросами армейских УПМ за каменные стены. Видящий в темноте, как кошка, привычный к непроглядному мраку, он обчищал дома богачей из столицы. И опять возвращался в подземелья. Ривай напал на Эрубин в темном проулке. Он принял её, рослую, широкоплечую, укутанную в плотный плащ, за мужчину. И собирался прирезать без всякой жалости, а потом забрать баллоны с газом для УПМ и клинки. Но Эрубин резко развернулась, крепко ухватила его запястье и заломила с такой силой, что Ривай выронил нож. Она тоже не знала жалости и собиралась вывихнуть ему руку, если он станет сопротивляться. Сустав хрустел, а она нажимала, стискивая запястье, впиваясь короткими ногтями. Ривай сам вывернул руку под неестественным углом, чуть не взвыв от боли, но смог освободиться. Подхватил нож, целя лезвием прямо под ребра. Зеленый плащ распахнулся – Эрубин обнажила клинок и парировала удар, с трудом, но уклонилась. Капюшон упал с её головы: коротко стриженные волосы, женское, хоть и с крупными рублеными чертами лицо. Большие глаза нереально яркого и чистого голубого цвета. Эрубин криво улыбнулась, приподнялся уголок губ. – Я искала тебя, Ривай, – она сделала короткий шаг назад и опустила клинок. – Зачем искала? – у Ривая отчего-то пересохло во рту. – На тебя полицейские жалуются, – её низкий голос звучал ровно, лишь дыхание слегка сбилось от драки. – Говорят, что ты так хорошо владеешь УПМ и сражаешься, что никто не может поймать и арестовать тебя. – И что? Хочешь меня в тюрягу упрятать? – Ривай прищурился, подмечая движение во мраке на соседних крышах – он был окружен целым отрядом. Засада. Эрубин покачала головой и заговорила до тошноты красиво и плавно. Наверное, такие речи она толкала на плацу перед новобранцами, которым предстояло сдохнуть в очередном бессмысленном походе за Стены. – Я – Эрубин Смит, командующий разведчиков. В прошлых походах погибли десятки солдат, наши ряды поредели. Некому сражаться, некем заменить бойцов – почти все мужчины, обученные обращению с УПМ, погибли. Мы сформировали несколько отрядов женщин-добровольцев. Эрубин подступила вплотную, нависла над невысоким, лишь по плечо ей, Риваем: – Ты нужен разведке. Пока ты, как крыса, отсиживаешься в Подземном городе, на поверхности гиганты жрут наших женщин. Ривай хотел сказать, чтобы она катилась ко всем чертям со своими пафосными словами. Его таким не проймешь. Но Эрубин внезапно опустилась на одно колено так, словно хотела просить его руки. Или присягала на верность. – Пожалуйста, Ривай, – она не умоляла, но смотрела на него так, как никто никогда еще не смотрел – с надеждой. Это обезоруживало. – Не надо. Встань, – отрывисто проговорил Ривай. – Согласен. Его не смутило и не разозлило даже то, что Эрубин пришла за ним не одна, а с группой вооруженных разведчиков. Её восхищенный полубезумный взгляд лишал воли. Женщины редко так смотрели на маленького ростом, кажущегося младше своих лет Ривая. Он протянул Эрубин руку. Она сжала его ладонь, и у Ривая опять возникло ощущение, что они заключают брачный союз. По крайней мере, все последующие годы они провели вместе, редко и неохотно разлучаясь. 2. Ривай, оглушенный ревом гигантов и грохотом орудий, медленно полз по раскисшему мокрому снегу. Было ни черта не видно сквозь густой белесый пар, поднимающийся от быстро разлагающихся трупов тварей. Плоть гигантов крупными, тухло воняющими пластами отставала от костей и оседала, окутываясь дымом. Внутренности вываливались наружу, быстро сгнивали, чернели, как червивые овощи. Шипела, испаряясь, горячая ядовитая кровь. Ривай закашлялся, сглотнул горечь во рту и кое-как перевалился через огромные оголенные позвонки многометровой твари. Он устроил эту бойню. Он раньше не знал, каково это – взлететь в пасмурное небо, на мгновение зависнуть, затаить дыхание и, крутнувшись волчком, обрушиться вниз, рубя плоть. Он не думал, что клинки так легко входят в тела гигантов, выхватывая куски мяса. Он никогда не ощущал, как замирает сердце, когда жмешь на рукоятку УПМ, но вдруг – осечка – и стремительное падение. Падение в грязный, залитый липкой жижей снег, под ноги гигантской твари. Пар поредел, и Ривай увидел прямо перед собой вывернутое под углом, смятое тело разведчика. Кости, пробившие кожу и ткань форменной куртки, торчали наружу. Кровь загустела и свернулась. Ривай приподнялся на локтях и огляделся, смаргивая заливающий глаза пот. Одно… два… пять обглоданных человеческих тел. Вся группа полегла, как стебли, срезанные серпом. Но и живых гигантов, куда ни кинь взгляд, не было видно. Лишь чистое поле, тянущееся на мили до кромки черного леса. Ривай дотянулся до трупа разведчика, с усилием отвел в сторону одеревеневшую сломанную руку. Снял с его пояса флягу. Жадно отпил, давясь. Отдышавшись, Ривай осторожно перевернулся на спину и несколько мгновений не решался посмотреть на свою левую ногу. Она не слушалась, не сгибалась, но на вид все оказалось не так уж плохо. Тяжелое растяжение, порванные связки. Или кость треснула. Ривай почти не чувствовал боли, она была где-то за гранью восприятия. Он поглядел в зимнее хмурое небо. На сером фоне виднелись размытые треки от сигнальных ракет – центральный отряд приказывал отступать. Ривай неловкими пальцами, с трудом, но справился с ракетницей. Выстрелил. По серым облакам распластался фиолетовый дым – сигнал бедствия. В ответ с неба упали первые влажные снежинки, осели влагой на ресницах. Ривай почувствовал на губах вкус талой воды. Оставалось только ждать медотряд. Или ползти дальше. Или ковылять. С трудом оторвав свое тело от земли, Ривай сел, оперся на здоровую ногу и неловко поднялся. Покачиваясь, побрел к роще, над которой стелился дымок, обозначающий стоянку отряда медиков. Ривай ковылял, подволакивая ногу, и думал об Эрубин. Она разработала замечательный план. Это было не глупо – выехать за Стены зимой. От рассеянного тусклого света гиганты получали мало энергии, двигались медленно, как сонные мухи. Отряды разведки с боем прорвались далеко на север – за пустошами на горизонте уже виднелось далекое море. Да вот только ехать к этому морю было некому, так много разведчиков погибло. Может быть, где-то сейчас коченеет тело Эрубин. И Ривай больше никогда не услышит её восторженных рассказов о далеких землях, о мире без гигантов, о будущем человечества. Она лихорадочно-горячими руками сжимала ладони Ривая, сверкала глазами. Она говорила, что он нужен разведке и всем людям. Нужен ей. 3. Ривай знал, что когда-нибудь бесстрашную Эрубин принесут к нему по частям. Или она вернется сама, но не полностью. Что-то оставит на поле боя – оторванную руку или изувеченную ногу. Они никогда об этом не говорили. Они вообще мало разговаривали друг с другом о чем-то настолько личном. Лишь тактика, стратегия и сухие цифры статистики потерь. Ривай, едва отмывшись от своей и чужой крови, сильно прихрамывая, вошел в палату госпиталя. Сел на койку подле неподвижно лежащей бледной Эрубин. – Я должна была отправить отряды правого фланга на перехват, – запавшие глаза Эрубин покраснели, но оставались сухими. – Ривай, твари сожрали всю твою группу из-за меня. – Да, – Ривай всегда говорил ей только правду. – Но твой план хорош, Эрубин. В нем все верно. Мои солдаты должны были умереть, чтобы центральные отряды прорвались. – Ты не понимаешь, – она облизнула спекшиеся губы. – Я понимаю, – Ривай посмотрел на её руку, от локтя до запястья которой тянулась длинная, заштопанная ровными стежками рана. Гигант выбил Эрубин из седла, она с силой врезалась в сухое дерево и рухнула на камни у корней. Сломала пальцы и чем-то острым пропорола кожу. Кажется, своим собственным клинком. Ривай знал, о чем тревожится Эрубин. Она боялась, что его убьют вместе с отрядом. Но он жив, только нога сильно повреждена и чешется под слоем гипса. Эрубин всегда боялась за Ривая и не ценила собственную жизнь. 4. Эрубин никогда не стеснялась его. Если они подолгу засиживались в её кабинете, рассматривая старые карты и читая трактаты о землях за Стенами, Эрубин вполне могла расстегнуть рубашку и размотать эластичный бинт, удерживающий её небольшую высокую грудь. – Тесно, – улыбалась она. Ривай кивал, без смущения глядя на соски, ставшие заметными под тонкой тканью. Стройная, с сухой мускулатурой, Эрубин была костистой, широкоплечей, с тонкой талией и длинными сильными ногами. Когда она плотно утягивала грудь и надевала военную форму, то лишь плавный нежный изгиб бедер выдавал в ней женщину. Она была гораздо выше и тяжелее Ривая. Но Ривай никогда не ощущал её веса, она всегда казалась ему бесплотной, как солнечный луч. Он приподнял её и усадил к себе на колени. – Ривай, – с каким-то особым выражением произнесла Эрубин, удобно устроившись на нем, обняв за плечи. – Эрубин? – он провел ладонью по её упругой груди и ниже – по впалому животу, чувствуя на её мягкой коже рубцы шрамов. От тела Эрубин свежо пахло травяным чаем, лесными ягодами. А от волос сладко тянуло отваром ромашки. Она коротко и легко коснулась губами губ Ривая: – Вчера ты вымыл весь мой кабинет, начистил мои сапоги, перестирал рубашки, а потом принес ужин, который приготовил сам. Знаешь, о чем я подумала? Ривай нахмурился и смолчал. – Я хочу, чтобы ты стал моей женой, – серьезно сказала Эрубин. – Ты бы готовил еду, убирал дом и отдавался мне в постели. – Женой? – Ривай расстегивал её брюки. – Не мужем? – Женой, – она с нажимом провела по его груди и потянула за соски, как девушку. – Если бы только у меня был член, Ривай. Я бы не выпускала тебя из постели, а после ночи со мной ты не смог бы ноги свести. – Ты опасная женщина. – Мужчиной я была бы куда более опасной для тебя. 5. Когда они ласкали друг друга, Эрубин пристально смотрела на Ривая, её чистые голубые глаза темнели от расширившихся зрачков и затуманивались. Неровные ресницы дрожали, слипались от влаги. Эрубин легко краснела, и румянец ярко проступал на тонкой, янтарной от загара коже. Ривай касался пальцами её четко выделяющихся скул. Целовал обветренные сухие губы – безвкусные и твердые. Эрубин усмехалась – в уголках рта проступали морщинки. Обнимала Ривая сильными руками, скользила огрубевшими от мозолей широкими ладонями по его обнаженной спине. Горячо шептала на ухо: «В следующей жизни я стану мужчиной, Ривай. И ты будешь стонать и кричать подо мной, насаживаясь на мой член. Так и будет. Я чувствую». «Хорошо», – Ривай никогда не спорил с ней, особенно тогда, когда она хрипло, низким грудным голосом произносила его имя. Она всем весом прижимала его к постели: «Раздвинь ноги». Облизывала свои длинные пальцы и делала Риваю приятно таким способом, от которого ему было стыдно и немного больно. Ривай хрипло стонал и просил еще. Эрубин шептала нежные пошлости, щекотала горячим дыханием его шею. Она всегда вела в постели, потому что ему это нравилось. Потому что на самом деле она всегда делала лишь то, чего хотелось Риваю. 6. Ривай вновь был ранен – в ту же невезучую левую ногу, в которой когда-то треснула кость. Он, одетый в гражданское, следил за Эрубин, быстро и методично собирающейся в поход. – Прохладно. – Эрубин набросила на его плечи свой длинный черный пиджак. – Проверь, у меня все крепления в порядке? Ривай подтянул ремень на её бедре: – Эрубин? – К нам присоединится отряд полиции, но не думаю, что они чем-то помогут – не обучены сражаться в полевых условиях, – Эрубин не слушала, между её четко очерченных густых бровей пролегала упрямая морщинка, делавшая лицо старше. – Пора! – Эрубин схватила со стола пистолет с сигнальными ракетами и, отодвинув Ривая плечом, ушла, печатая шаг в гулком коридоре. Ривай проводил взглядом гордую прямую спину – на зеленой ткани плаща колыхались вышитые крылья, символ разведки. Медленно заковылял по винтовой лестнице на смотровую башню, чтобы хотя бы через бойницу еще раз увидеть Эрубин, покидающую с отрядом город. На середине пути Ривай тяжело опустился на холодные ступени, вытянул ноющую ногу, отдыхая. Не важно, вернется ли Эрубин к нему живой и невредимой, или изуродованной и увечной. Лишь бы однажды вернулась.